— Ты напрасно смеешься. Это может быть очень серьезно и… и запутанно. Да! — вдруг спохватилась она. — Но у тебя все-таки что-то случилось?

В их дружбе Аня всегда была стороной активной, наступающей и потому невольно усвоила по отношению к мягкой, застенчивой Маше тон чуть-чуть покровительственный и нежно-снисходительный. А уж в том, что она старалась скрыть даже от себя самой, Аня, конечно, ни за что не призналась бы Маше. Поэтому, объясняя ей причину своего прихода, Аня старалась и себя уверить в искренности своих слов.

— Просто мне папа один случай рассказал, но я не поверила. Ужас какой-то! А официально, от имени райкома, я запрашивать не хотела. Вот к тебе и зашла.

— При чем же здесь я? — удивилась Маша.

— Ты раньше послушай до конца. Случай этот будто бы произошел на инструментальном, поняла? В бригаде Николая. Но это не может быть! Я его знаю, он честный!

— Кто? Кого ты знаешь, Николая?

Маша вдруг почувствовала, как тревожно сжалось сердце.

— У тебя только Николай на уме! Как будто он один там. Но разве он тебе не рассказывал, что одного парня из его бригады под суд чести отдают?

— Нет. Я… я давно его не видела, — и Маша робко добавила: — Но ведь разберутся. И если он честный…

Но Аня с досадой перебила ее, невольно выдавая этим свое волнение.

— Ах, ну как ты легко рассуждаешь! Разберутся! — И снова нетерпеливо переспросила: — Значит, ничего Николай не рассказывал?

— Ничего. Я же тебе говорю: я его давно не видела.

Тут только до Ани дошел смысл этих слов. Она внимательно посмотрела в огорченное лицо Маши, и та смущенно улыбнулась, но улыбка эта показалась Ане совсем не веселой, а скорей какой-то виноватой.

Аня шутливо погрозила пальцем.

— Ой, я вижу, что не у меня, а у тебя что-то случилось. Я даже знаю что. Ты поссорилась с Николаем, да?

— Нет, нет, — поспешно возразила Маша. — Я просто… я не знаю… ну, как тебе это все объяснить?

— Объясняй прямо и до конца, — решительно сказала Аня.

Она пересела на стул рядом с Машей, нежно обняла ее и, зарывшись лицом в ее локонах, шепнула:

— Ты же сама сказала, что мы не чужие.

— Да… конечно… — Маша сделала над собой усилие и, не поднимая глаз на подругу, сказала: — Я не знаю, как я отношусь к Николаю. Раньше уне казалось… а теперь…

— Ты же его любишь.

— Не знаю.

— Любишь, — твердо повторила Аня.

— Ах, Анечка! Я недавно познакомилась с одним* человеком. Только не думай, он мне не нравится. Совсем не нравится. Но он много знает, много читал, видел. И мне с ним интересно. Ты понимаешь? Интересней, чем с Николаем. А тут еще папа случайно познакомился с Николаем. И в восторг от него пришел. Это папа-то! Представляешь?

— Николай тебя очень любит, — задумчиво произнесла Аня. — Он так тебя любит, что… даже поссорился из-за тебя с друзьями.

— Из-за меня?!

— Да.

Аня коротко рассказала о том, что произошло две недели назад в красном уголке.

— Я только потом все узнала. К нам в райком один паренек заходил из их бригады. Они его зовут Коля Маленький, Аня улыбнулась, — чтобы с Николаем не путать. Знаешь, у них замечательная бригада. Это настоящие друзья…

— Я их никого не знаю, — грустно сказала Maшa.

— Вот возьму и познакомлю тебя с ними. Хочешь?

— Неудобно как-то.

— Удобно! Ну что это за привычка — людей бояться! Не понимаю.

Маша улыбнулась.

— Где тебе понять! Ты же всех воспитываешь. Вот и того парня, которого под суд чести отдают, тоже, наверное, воспитываешь. Анечка, а ты его хорошо знаешь?

— Еще бы!

— А по-моему, — Маша лукаво взглянула на подругу, — он тебе все-таки нравится. Ну признайся!

— Кто? Этот несчастный Дон-Жуан? Нисколько даже.

— Он вовсе не такой плохой.

— Ты-то откуда знаешь?

— Иначе он бы тебе не понравился.

— Очень странная логика.

Аня невольно засмеялась. Ей почему-то было приятно, что Маша завела этот разговор о Василии.

И, тряхнув головой, она нарочито бесшабашным тоном объявила:

— Вот пусть станет человеком, тогда я его, может быть, и полюблю. Не раньше. И потом, он слишком красивый.

— Полюблю, — тихо повторила Маша. — Как это у тебя просто получается! А ведь это… это же все вдруг по-другому начинается, все другим светом кругом тебя светится. И счастье приходит такое, что задохнуться можно. И мученье приходит…

Аня прижалась разгоряченной щекой к холодной щеке Маши и негромко спросила:

— Машенька, а кто этот человек, с которым ты познакомилась?

— Ах, этот, — Маша точно проснулась и равнодушно ответила: — Он студент. С филфака. Фамилия его Гельтищев.

— Гельтищев? Валерий?

— Да. Ты его знаешь?

— Слышала. У нас в райкоме был секретарь их комитета комсомола. Они завтра интересный диспут проводят. И вот этот самый Гельтищев…

Аня на секунду задумалась, потом вскочила со своего места и возбужденно объявила:

— Знаешь, что я решила? Завтра мы с тобой идем на этот диспут. И без всяких разговоров! Ох, какая там драка ожидается!.. Между прочим, — она лукаво взглянула на Машу, — там будут и с инструментального завода.

Маша удивленно взглянула на подругу.

— Кто будет?

— Увидишь.

— Все-то вы знаете, — улыбнулась Маша.

Аня ответила с нескрываемой гордостью:

— А как же? Райком должен все знать. И не только знать. Так решено: идем завтра?

В тот же самый вечер напротив входа в городскую библиотеку стояли Валерий Гельтищев и Анатолий Титаренко. Укрывшись от дождя под деревом, они, как видно, чего-то ждали.

Высокий худой Валерий в пестрой шелковой рубахе навыпуск небрежно перекинул через плечо плащ и нервно курил одну сигарету за другой. Толстый, в черном костюме Анатолий, с неизменным галстукомбабочкой, выглядел спокойным, даже веселым. Аккуратно сложенный плащ он перекинул через руку, другой рукой картинно опирался о дерево.

Свет уличного фонаря еле пробивался сквозь густую листву, и приятелей почти не было видно. Но сами они зорко наблюдали за ярко освещенным подъездом библиотеки.

— Она должна выйти с минуты на минуту, — заметил Валерий. — Главное, не проворонить.

— Но она, кажется, не мечтает, чтобы ты ее встретил, Анатолий лениво усмехнулся. — А жаль, девочка — люкс. У тебя есть вкус. — И уже другим, озабоченным тоном добавил: — Не очень только задерживайся, надо еще отшлифовать тот документ.

Валерий самодовольно кивнул головой.

— Будь спок! Бравые тарасовцы со всего факультета будут в восторге. Или я их не знаю, думаешь?

Удивленно подняв брови, Анатолий спросил:

— Какие тарасовцы, ты что?

— Ха! Забыл? А прошлой осенью мы в какой деревне трудодни зарабатывали?

— А-а! Тарасовка!

— Именно. Вечерние зори, соловьи, плачущие ивы над рекой, тихий шепот и лобзанья…

— Цыплята-табака пищат на дворе и роются в навозе, — в тон ему продолжал Анатолий, — белое столовое висит кислыми, пыльными гроздьями на кустах…

Приятели рассмеялись. Потом Валерий мечтательно произнес:

— Но Рогов будет у нас завтра нокаутирован в первом же раунде. Спасибо Мариночке…

— Она твоей благодарности не примет.

— Это меня мало волнует. А потом… потом мы дадим бой по существу. «О цели жизни», — передразнил Валерий. — «Зачем ты живешь на земле?» Демагогия! Софистика!

— А ты докажи!

— И докажу! — запальчиво ответил Валерий. — Прежде всего вопрос поставлен неверно. «Зачем живешь?» Или ставить его надо не перед нами, а перед природой: зачем она создала человека? А мы живем потому, что созданы ею. Вопрос надо ставить так: как жить? Они утверждают, что можно жить для себя, и это эгоизм, можно жить для других, и это хорошо.

Но все это тоже софистика и демагогия! Каждый живет для себя! Да, да, каждый делает то, что ему нравится. Даже они, считая, что надо приносить пользу и творить добро другим, делают это для себя, ибо им так нравится. Ну, а мне нравится творить добро для самого себя! Логично?