— Мамочка, скорее, — щебетала на кухне Верочка. — Андрей будет сейчас про рок-н-ролл читать. Это жутко интересно, правда? Девочки велели все-все запомнить!..

Наконец женщины появились в столовой, и Верочка умоляюще произнесла:

— Андрюша, только читай помедленней, а то я не запомню.

— Чего ты не запомнишь? — подозрительно осведомился Андрюша, раскладывая перед собой исписанные листы.

— Ну надо же, наконец, понять, что такое рок-нролл и что такое буги-вуги! Мы их вечно путаем, — с подкупающим простодушием сказала Верочка.

— Ты что думаешь, — вспылил Андрюша, — я тебе инструкцию буду читать? Пропагандировать буду эти… — он досадливо махнул рукой. — И не надейся!

Верочка смущенно пожала плечами.

— Я и не надеялась.

— Андрей, читай наконец, — вмешалась Мария Спиридоновка. — А то на плите суп.

— Суп, суп… Главное у вас в жизни — это суп, — проворчал Андрюша, принимаясь за чтение.

Доклад состоял из трех разделов: современная буржуазная упадочническая литература, музыка и живопись, и назывался «О вкусах, взглядах и цели жизни». Так же назывался и сам диспут. Доклад, как заранее оговорился Андрей, не претендовал на исчерпывающий анализ исторических и социальных корней, различных течений и их представителей. Нет, докладчик старался коротко, но в самых едких и бичующих выражениях охарактеризовать главные особенности изобличаемого явления и на конкретных примерах, взятых из газет и личных наблюдений, показать, к чему ведет увлечение подобными явлениями.

— Значит, я прочту о музыке, — сказал Андрей и, обращаясь к отцу, как самому серьезному из слушателей, предупредил: — Я беру только танцевальную музыку, поскольку именно ею кое-кто и увлекается.

— Правильно, это самое интересное! — горячо откликнулась Верочка. — Наши девочки…

— Слушай, по-моему, у тебя какой-то нездоровый интерес к моему докладу, — строго сказал Андрей.

— Нет, здоровый!

Андрей досадливо махнул рукой и принялся читать.

Речь шла о рок-н-ролле как о танце психопатическом, патологическом и безнравственном, который будит в людях самые низменные инстинкты, лишен благородства, изящества, веселья — всего того, что делает жизнь красивой и радостной. Музыка эта лишь бьет по нервам, толкает на дикие выходки, заставляет человека забыть, что он разумное существо, забыть о достоинстве, об эстетическом наслаждении. Недаром на Западе молодежь после этих танцев в зверином экстазе громит помещения, затевает кровавые драки. Недаром у нас этим танцем увлекаются те молодые люди, которым чужды и все остальные наши интересы, наши идеалы, взгляды, наши цели в жизни.

Андрюша читал громко, с выражением, так, как собирался читать свой доклад завтра. Это была как бы репетиция.

Кончив, он оглядел притихшую аудиторию и спросил:

— Ну как?

— Как в «Каштанке», — лукаво отозвалась Верочка. — Помнишь? Там гусь говорил горячо, убедительно, но непонятно.

Андрюша презрительно усмехнулся.

— Осталась непонятной разница между рок-н-роллом и бугивуги? Просто непонятно, откуда у меня такая сестра! Кажется, комсомолка… и родители вполне приличные, и брат…

— У тебя очень хороший доклад, — поспешно вмешалась Мария Спиридоновка. — Я, например, все поняла. Веруля, иди на кухню помешай суп.

Верочка неохотно поднялась со своего места и насмешливо бросила через плечо:

— Брат у меня все-таки потрясающий сухарь. И я не удивляюсь, что некоторым людям с ним скучно.

Андрюша даже покраснел от негодования. Эта несносная девчонка, кажется, уже что-то пронюхала. Ну, конечно! Недаром она вчера вечером все крутилась вокруг телефона, когда он говорил с Мариной. Иметь у себя в доме шпионку! Он собрался было поставить сестру на свое место, но Верочки уже в комнате не было.

— Это черт знает что! — возмущенно проговорил он. Воспитали, называется…

— А ты знаешь, — задумчиво произнес Дмитрий Александрович, барабаня пальцами по столу, — она ведь кое в чем права, по-моему…

— Что?!

— Да, да! Это в некотором смысле стихийный протест.

— Против чего, хотел бы я знать?

— Против твоей позиции в докладе. Ты сам разве не чувствуешь?

Андрюша в недоумении посмотрел на отца.

— Нет.

— Вот она, — Дмитрий Александрович указал на дверь, за которой скрылась Верочка, — это выразила словом «сухарь». А твои товарищи из комитета — более научно: «негативная». А смысл один: ты только отрицаешь, убедительно, справедливо, но ты ничего не предлагаешь взамен.

— Но что я могу предложить?! — возбужденно воскликнул Андрюша. — У нас ведь действительно нет интересных новых танцев!

— Но у нас есть старые, и совсем неплохие. Например, многие бальные танцы. Они так красивы и изящны.

— Их танцевали наши дедушки и бабушки сто лет назад! А молодежь всегда тянется к новому. Всегда! — Андрюша увлекся, торопясь высказать новые, внезапно возникшие у него мысли, которые уже обступили его со всех сторон. — И жизнь этого требует! Она теперь иная, чем сто, пятьдесят, даже двадцать лет назад! Она стала неизмеримо динамичнее, напряженнее, ярче. А танцевальная музыка у нас все та же и по ритму, и по мелодии, и по темпу.

Как радовался Андрюша этому спору с отцом! Еще бы! Ведь без этого у него не возникли бы такие важные мысли. Вот ответ на обвинения в негативности — надо создавать новую, нашу танцевальную музыку, веселую, искрометную, чистую! И пусть ее сочинят молодые композиторы. Они есть и здесь, у нас в городе, в знаменитом на всю страну музыкальном училище, в театре оперы. Надо объявить конкурс через газету, создать жюри.

— Между прочим, ты сейчас говоришь очень дельные вещи, — с улыбкой заметил Дмитрий Александрович. — Запиши это. Не то завтра от волнения все забудешь. А твои оппоненты на этот пункт будут обязательно напирать. Учти.

Андрюша задорно тряхнул головой.

— Они на многое будут напирать. Это будет такой бой, каких еще не знал факультет! Недаром он гудит как улей, — и, подмигнув, добавил: — А тут еще ваши дружинники что-то задумали.

— Тс-с! Я тебя, кажется, просил…

Дмитрий Александрович опасливо оглянулся на дверь в соседнюю комнату, откуда доносился голос жены.

Вечером в библиотеку к Маше забежала Аня Артамонова. Увидев подругу, Маша обрадованно всплеснула руками.

— Ой, Анечка! Как я тебя давно не видела! Подожди немного, я сейчас.

Она сунула Ане свежий номер «Огонька».

Пока Маша торопливо выдавала книги и журналы, подруги то и дело с улыбкой переглядывались, нетерпеливо ожидая минуты, когда можно будет, наконец, всласть поговорить.

Но вот растаяла очередь у кафедры выдачи книг.

Маша исчезла куда-то и через минуту, уже сняв свой халатик, в легком сером платье с большим отложным белым воротничком подбежала к Ане, схватила ее за руку, и подруги выпорхнули из зала.

Отдышались они только в тихой, полупустой служебной комнате, загроможденной высокими стопками книг. Маша завела Аню в самый дальний угол и опустилась на стул возле небольшого столика. Аня устало улыбнулась, приложив руку к груди.

— Ох, Машенька, ты меня просто замучила этим кроссом. Я даже не думала, что здесь так много лестниц и коридоров.

— А я тебя в святая святых привела. Гордись. Ты первая из простых смертных, — засмеялась Маша, привычным движением откидывая с плеч чуть растрепавшиеся от бега локоны.

Потом она внимательно посмотрела на подругу и, нежно проведя ладонью по ее щеке, сказала:

— Анечка, ты плохо выглядишь. Случилось что-нибудь?

— А, не выдумывай, пожалуйста!

Аня небрежно махнула рукой и, вздохнув, подсела к столику.

— Неправда! Я же вижу! — возмутилась Маша. — Как не стыдно! Я тебе что, чужая? — Но вдруг осеклась, пораженная мелькнувшей догадкой, и даже прикрыла ладонью рот. — Ой, ты влюбилась, наверное, да?

В ответ Аня решительно тряхнула русой головкой и не без иронии ответила:

— Надеюсь, что нет. Нельзя же нам болеть одновременно.

Маша невольно залилась краской.