Взяв сокровища, Илад отправился, следуя знаку царя, вслед за ним в женские покои. Шадирам велел позвать царицу Ирахт и Куркану и, когда они явились и сели перед царем, сказал им: «Я принес вам подарки, и выбор их по старшинству принадлежит царице Ирахт». Он приказал Иладу положить перед Ирахт венец, одеяния и ожерелья, и она взяла венец в руки, дивясь искусной работе, но потом, искоса посмотрев на Илада, увидела, что он украдкой указывает на одежду. Ирахт хотела было выбрать платье, но заметила, что Шадирам смотрит на них, и сказала: «Я выбираю золотой венец, усаженный яхонтами и жемчугами, и жемчужное ожерелье, а платье пусть достанется Куркане». И с той поры целых сорок лет, до самой своей смерти, Илад, входя к Шадираму, не смотрел на Ирахт, дабы царь не подумал о них дурного, и сохранил этим и свою жизнь, и жизнь царицы.

У Шадирама было обыкновение проводить одну ночь — у Ирахт и следующую — у Курканы, и каждая из жен готовила царю рис со сладостями и подавала его на золотом блюде. Однажды, когда наступила очередь Ирахт, царь пришел к ней, и она подала ему рис, надев золотой венец и драгоценное ожерелье. Заглянув в опочивальню Ирахт, Куркана увидела ее в таком наряде и приревновала. Надев платье, доставшееся ей из царских даров, что сияло, словно солнце, она прошлась перед Шадирамом, и лик ее был светлее солнца. Царь, пораженный красотой Курканы в ее дивном наряде, восхитился и, обернувшись к Ирахт, воскликнул: «Как же ты была глупа, выбрав венец и ожерелье и отдав Куркане платье, равного которому нет в сокровищницах ни одного царя в целом мире!»

Увидев, что царь восхищен Курканой, похвалил соперницу, а Ирахт назвал глупой, опорочив ее выбор, царица исполнилась ревности и гнева. Она ударила царя по голове золотым блюдом, и сладкий рис залепил ему лицо и голову. Разгневанный царь вскочил и, покинув опочивальню, приказал тотчас же позвать Илада и сказал своему вазиру: «Видишь, как эта глупая женщина обошлась с царем — повелителем мира? Видишь, что она сделала? Сейчас же иди к ней и убей ее без всякой жалости!» Илад, выйдя от царя, сказал себе: «Я не стану убивать царицу Ирахт, а подожду, пока царь успокоится и гнев его утихнет. Ведь Ирахт — женщина разумная и проницательная и нет ей равных среди царских жен. Да и царь недолго проживет после казни Ирахт и умрет от горя — ведь она спасла ему жизнь и утешила в несчастье. Если я прикажу казнить Ирахт, то кто может поручиться, что царь, вспоминая о ней, не станет горько упрекать меня, говоря: «Почему ты не подождал? Почему не спросил меня еще раз?» Я не убью ее, если царь снова не потребует этого. А если я увижу, что он грустит и раскаивается в своем поступке, я приведу к нему царицу живой и невредимой. Если я спасу Ирахт, то совершу доброе дело, избавлю царя от раскаяния и неутешного горя и заслужу любовь простонародья, ибо Ирахт — заступница слабых и помощница бедных и единственная наша надежда. Если же я, сообщив царю о казни Ирахт, увижу, что он весел и доволен, то я всегда успею убить царицу, и она не избежит казни».

Так порешив, Илад взял Ирахт и тайно отправился к себе. Он приставил к царице одного из своих верных слуг, который ведал делами его дома, приказав ему прислуживать ей со всем старанием и хранить все в тайне от всех других слуг, приближенных и домочадцев, дабы никто не узнал о том, где находится царица, пока не выяснится, не раскаивается ли царь Шадирам в своем решении. Затем Илад отправился к своему повелителю, неся в руке обнаженный меч, измазанный в крови убитого ягненка. Он вошел в покои с поникшей головой, будто убитый горем, и промолвил: «О великий царь, я казнил царицу Ирахт, согласно твоему приказу».

Не прошло и дня, как гнев царя остыл, и он стал думать, как прекрасна и умна была Ирахт, вспомнил, что она не раз давала ему верные советы и спасла от смерти. Он горевал все сильнее и тщетно пытался утешить себя в своей невозвратной потере и проявить стойкость и терпение. Ему хотелось спросить вазира, действительно ли тот выполнил его приказание и казнил Ирахт, или оставил ее в живых и скрывает где-нибудь, но он стыдился сделать это. В его душе теплилась надежда, что Илад, мудрый и благоразумный муж, на этот раз проявил непослушание и повеление царя осталось неисполненным.

А Илад, видя беспокойство царя Шадирама, словно проник ему в душу очами своего разума и понял его состояние. И однажды он сказал ему: «О повелитель, не грусти и не печалься, ибо грусть и печаль бесполезны, они лишь истощают ум и изнуряют тело. Терпи, о царь, ибо ты не в силах вернуть то, что прошло и пропало. Если царь пожелает, я поведаю ему историю, что, может быть, хоть немного утешит его». — «Рассказывай свою историю», — промолвил царь, и Илад начал:

«Рассказывают, что пара голубей наполнила свое гнездо зернами ячменя и пшеницы. И голубь сказал голубке: «Если мы найдем в степи пищу, то не будем трогать наших запасов, а когда придет зима и все травы и семена иссохнут или сгниют под ливнем, мы вернемся в наше гнездо и съедим ячмень и пшеницу». И голубка, согласившись с мнением своего супруга, сказала: «Ты хорошо придумал». Когда голуби принесли зерно и сложили его в гнездо, оно было еще сырое. Весной голубь улетел далеко в степь, покинув в гнезде голубку, и пробыл вдали от своего дома до наступления лета. Тем временем под горячими лучами солнца зерно высохло, как будто его стало вдвое меньше. Вернувшись, голубь увидел, что зерна не хватает, и, обратившись к голубке, крикнул, рассерженный: «Разве мы не договорились не есть зерно и не трогать наших запасов? Почему же ты съела половину?» Голубка клялась, что не коснулась заветных запасов, плакала и рыдала, но голубь не поверил ее рыданиям и клятвам и заклевал ее до смерти. На следующий день небо затянуло тучами и пошел сильный дождь, зерно вобрало в себя влагу и разбухло, так что его стало столько же, как было прежде. Увидев это, голубь понял, что несправедливо убил свою верную подругу, и раскаялся. Он лег рядом с телом мертвой голубки и сказал: «Ни к чему мне ячмень и пшеница, и зачем мне жить, если я позову тебя, а ты не отзовешься, и я ничего не смогу с этим сделать! Стоит мне подумать о тебе, как меня гложет воспоминание о том, как я был несправедлив, погубив тебя безвинно, но мне не под силу исправить свою ошибку, искупить вину и вернуть то, что миновало». Голубь долго печалился и грустил, не ел ни зернышка и не пил воды, пока не умер, лежа рядом со своей голубкой.

Разумный не спешит наказывать и карать, пока не удостоверится в том, что вина соответствует наказанию, и особенно если ему придется потом раскаяться, как раскаялся неразумный голубь, убивший свою голубку. Слышал я также притчу о раскаявшейся обезьяне». — «А что это за притча?» — спросил царь Шадирам, и Илад начал:

«Рассказывают, что некий человек взобрался на гору, держа на голове корзину, полную чечевицы. Он решил отдохнуть и улегся под деревом, а корзину поставил рядом. Когда он уснул, с дерева спустилась обезьяна, увидела корзину и, решив полакомиться чечевицей, набрала полную горсть и снова забралась на дерево. Но при этом она потеряла одно зернышко. Она спустилась и стала искать это зернышко на земле, но разжала горсть и рассыпала всю чечевицу. В это время тот человек проснулся и прогнал обезьяну, и она раскаялась в том, что, желая вернуть малое, потеряла великое.

У тебя, о царь, шестнадцать тысяч жен и наложниц, но ты забыл их и не наслаждаешься их красотой, желая вернуть то, чего уже нет и что недоступно!»

Услышав слова Илада, царь Шадирам испугался, подумав, что вазир в самом деле казнил царицу, и сказал ему: «Почему ты не отложил выполнение моего приказания, чтобы удостовериться в том, что я действительно желаю смерти Ирахт? Зачем ты поспешил, услышав лишь одно слово, так глубоко запавшее к тебе в душу, что ты не переспросил, а тотчас же поступил так, как тебе было сказано? Неужто ты полагаешь, что я не могу изменить свои повеления?» Илад промолвил: «Лишь всевышний бог не меняет своих повелений, лишь его слово едино, не изменяясь от века».