Выйдя от льва, волк, ворон и шакал отошли в сторонку и стали совещаться. Они говорили друг другу: «Не съесть ли нам этого пожирателя травы — верблюда? Ведь он не нашего рода и не разделяет наших взглядов! Нам нужно облачить эту мысль в красивые слова и внушить ее льву — он убьет верблюда, насытится сам и накормит нас остатками верблюжьего мяса». Но потом шакал сказал: «Об этом льву даже не стоит говорить — он обещал верблюду пощаду, безопасность и защиту, дав в этом торжественную клятву». Но ворон промолвил: «Успокойтесь, я беру на себя это дело». Сказав это, он оставил приятелей и отправился в рощу. Лишь ворон показался, лев спросил его: «Удачной была охота»? И ворон ответил: «Охота бывает удачной у того, кто быстро бегает и далеко видит. Мы же не в силах бегать, и у нас мутится в глазах от нестерпимого голода и истощения. Но нам пришла в голову одна мысль, и если царь прикажет, то мы исполним его повеление». — «Что же это за мысль?» — осведомился лев, и ворон промолвил: «Не лучшая ли добыча — этот верблюд, пожиратель травы, что живет, пользуясь всеми благами в нашей роще, а нам от него ни пользы, ни выгод?» Разгневался царь, услышав эти слова, и воскликнул: «Горе тебе, что за нелепая мысль, что за недостойные речи! Где твое милосердие и где твердость? Как дерзнул ты обратиться ко мне с подобной бессмыслицей и произнести ее в моем присутствии! Разве ты не знаешь, что я обещал верблюду безопасность, пощаду и покровительство и дал в том торжественную клятву? Разве не ведомо тебе, что нет более угодной богу милостыни, чем дать надежный приют устрашенному и не допустить кровопролития? Я поклялся верблюду защищать его и никогда не унижусь до обмана и предательства!»
Ворон ответил: «Мне хорошо известно все, что говорит наш повелитель, но я знаю также, что иногда, пожертвовав одним из домочадцев, можно спасти всю семью, ценой несчастья одной семьи нередко спасается племя, одного племени — многолюдный город, а жизни всех жителей города могут послужить выкупом за царя и владыку. Ныне царь в нужде, и я обещаю, что смогу снять с него данную им клятву. Пусть только царь не думает об этом и поручит мне исполнение дела, ничего не приказывает и не запрещает. Мы же придумаем что-нибудь полезное, поможем царю и одолеем противников».
Лев смолчал и ничего не ответил ворону на его речи, а ворон, поняв, что царь не прочь поживиться мясом верблюда, но боится прослыть клятвопреступником и злодеем, сказал волку и шакалу: «Я говорил со львом о том, что нужно нам съесть верблюда, и царь наш ничего не приказывает, но и не запрещает. И решил я, что следует нам сделать вот что: мы все, вместе с верблюдом, явимся ко льву и станем говорить о том, что с ним случилось, и сочувствовать ему, будто только и помышляем о его здравии и благе. Каждый из нас троих поочередно выразит желание, чтобы царь съел его, ибо не может стерпеть, видя, как повелитель умирает с голоду. Но всякий раз двое из нас будут возражать третьему, будто бы желающему принести себя в жертву, говоря, что он глуп и недостоин подобной чести и к тому же мясо его невкусно и вредно. Когда же наступит черед верблюда, мы поступим с ним так, как нам нужно. Если мы сумеем выполнить это, то и сами останемся невредимы, и насытимся, и заслужим благоволение льва — нашего повелителя и кормильца».
Так они и порешили и, позвав верблюда, отправились в царскую рощу. И ворон, выступив вперед, начал: «Поистине, наш царь всегда был к нам щедр и великодушен и осыпал нас благодеяниями. О братья, ныне он изранен и слаб и нуждается в сочувствии и помощи. Если мы не пожертвуем для него всем, что имеем, он угаснет во цвете лет и, умирая, обвинит нас в жестокости и неблагодарности». Затем, обратившись к льву, ворон промолвил: «О царь, если тебе нужна пища, чтобы подкрепить твои угасающие силы, то мы, более, чем кто-либо иной, достойны чести стать твоей жертвой, ибо живем мы лишь тобой и для тебя, и если дни твои пресекутся, то и нам не остаться в живых после твоей гибели, и нет в жизни после твоей кончины никакой радости. Начни с меня, о царь, ибо я уже приготовился к сией славной кончине!»
Но волк и шакал воскликнули в один голос: «Молчи, ничтожный! Если царь съест тебя, он даже не почувствует, не то что насытится!» И шакал, выступив вперед, промолвил: «Во мне больше мяса, чем в вороне, и царь, съев меня, насытится. Я приготовился к смерти и согласен стать его жертвой». Но ворон и волк воскликнули в один голос: «Ты грязен, и мясо твое зловонно! Если царь отведает его, он может заболеть и погибнуть!» Тогда выступил вперед волк и промолвил: «Я чист, и мясо мое не имеет дурного запаха, пусть же царь съест меня, я приготовился к смерти и согласен стать его жертвой!» Но ворон и шакал возразили: «Лекари говорят: кто хочет покончить с собой, пусть поест волчьего мяса — он тотчас задохнется».
Слыша все это, верблюд решил предложить себя в жертву льву, полагая, что, если он сделает это, ворон, волк и шакал найдут какую-нибудь отговорку, как они находили отговорки друг для друга, и таким образом он заслужит благоволение царя, останется невредимым и спасется от смерти. После недолгого раздумья он выступил вперед и промолвил: «О царь, прими мою жертву, ведь во мне много превосходного и полезного мяса, которым повелитель насытится и накормит своих слуг и помощников. К тому же отведавший моего мяса не нуждается в питье и никогда не заболеет, ибо ем я только чистую пищу. Я уже приготовился к смерти и согласен послужить царю пищей». И не успел верблюд закончить, как волк, ворон и шакал вскричали в один голос: «Верблюд сказал о себе сущую правду! Это все известные вещи! Как он великодушен и благороден!» И, набросившись на верблюда, растерзали его и съели.
Я рассказал тебе эту притчу, чтобы ты понял: если приближенные нашего царя сговорились погубить меня, то я не могу ничем помешать им и не в моих силах остеречься от их козней. И даже если сам царь иного мнения обо мне и не разделяет их ненависти, то и тогда нет никакой надежды и ничего не поможет. Поистине, даже лучший из правителей подобен орлу в высоком гнезде, окруженном нечистотами. И если вообразить, что сердце царя полно любви ко мне, кротости и милосердия, он не устоял бы против наветов и наговоров, ведь если их слышать постоянно, становишься грубым и жестокосердным. Разве не знаешь ты, что вода мягче слов, а камень тверже, чем сердце, но капли воды, что долго падают на камень, точат его, оставляя глубокие следы. Такое же воздействие оказывает слово на душу».
Димна осведомился: «Что же ты хочешь предпринять?» И Шатраба ответил: «Мне остается только одно средство — сразиться и биться до конца, защищая свою жизнь и честь, ибо борец за правое дело более достоин славы и награды, чем благочестивый за свои молитвы, доброхот за милостыню и отшельник за отречение от мира. Тот, кто храбро сражался, защищая свою жизнь, не уронит своей чести и сохранит доброе имя, даже если будет убит и повержен».
Димна возразил: «Не следует бросаться на битву сломя голову, если можно избежать столкновения, сражение для разумного — последнее средство. Того, кто первым начинает спор и ссору, не пытаясь уладить дело кротостью и терпением, назовут легкомысленным и безрассудным. Нельзя также проявлять поспешность и сражаться неподготовленным, ибо тогда противник наверняка одолеет, а побежденного сочтут глупцом и он ни в ком не вызовет жалости и сочувствия. Мудрые люди говорили: «Не презирай врага, даже слабого и ничтожного, особенно если он наделен хитростью и имеет множество друзей и помощников». Что же говорить о льве — ведь с ним трудно справиться, он обладает доблестью и непомерной силой! С тем, кто обижает слабого, надеясь на свою силу, может случиться то же, что произошло между птицей титави и хозяином моря[22]». — «Как это было и что это за притча?» — спросил Шатраба, и Димна начал:
«Говорят, что пара морских птиц, которых называют титави, поселилась на самом берегу моря. Когда пришло время выводить птенцов, самка сказала своему супругу: «Поищем для нашего гнезда безопасное место, где мы могли бы без страха вырастить птенцов. Я боюсь, что море расплеснет волны и похитит наших деток». Но муж ответил ей: «Будем выводить птенцов здесь, это удобное место, и поблизости много воды и пищи». Она возразила: «Ты неразумен и неосторожен! Хорошо бы, чтоб ты оказался прав, но я все же боюсь, что море унесет наших деток!» — «Мы будем выводить птенцов здесь, — настаивал муж. — Хозяин моря не нанесет нам вреда!» — «Как ты упрям! — воскликнула супруга. — Ты забыл, как хозяин моря поносил тебя и угрожал тебе! Или ты забыл свое ничтожество и не знаешь своего места?» Но титави не слушал слов своей супруги, и когда она исчерпала все свои доводы и отчаялась, то сказала: «С тем, кто не прислушивается к разумному совету, будет то же, что с черепахой, не желавшей послушать уток». — «Как это было и что это за притча?» — спросил титави, и его супруга начала свой рассказ:
