По вине мелкобуржуазных партий, которые, по выражению Милюкова, «выступили на защиту буржуазной революции от революции социалистической», возможность перехода власти к Советам и мирного развития революции была упущена, и в результате капитуляции сторонников «чистой демократии» двоевластие кончилось в пользу буржуазии. «Вожди Советов и партий социалистов-революционеров и меньшевиков… окончательно предали дело революции, отдав его в руки контрреволюционерам и превратив себя и свои партии и Советы в фиговый листок контрреволюции»^[25]. Этим завершился, по выражению В. И. Ленина, «цикл партийного развития» мелкобуржуазной демократии, начавшийся 28 февраля.

Июльские события не могли остановить развитие революции. После них процесс левения масс ускорился и Временное правительство вместе с поддерживавшими его партиями все больше теряло опору среди населения. В этих условиях буржуазия, требовавшая установления «сильной власти», способной, по словам того же Милюкова, «провести хирургическую операцию» и навсегда избавить страну от большевистской опасности, выдвинула на роль Кавеньяка генерала Корнилова. Получив поддержку на так называемом Государственном совещании, которое В. И. Ленин, точно выражая его сущность, назвал «коронацией контрреволюции», Корнилов потребовал передачи ему всей гражданской и военной власти и двинул войска на революционную столицу. Однако сыграть роль Кавеньяка Корнилову не удалось.

В. И. Ленин подчеркивал, что «исключительно от стойкости и бдительности, от силы революционных рабочих России зависит то, победа или поражение ждет русских Кавеньяков…»^[26]. Это подтвердил разгром корниловщины. Под руководством большевистской партии не менее 60 тыс. красногвардейцев, солдат, матросов встали на защиту Петрограда стеной, о которую разбились волны контрреволюции. Корниловский мятеж был подавлен без единого выстрела. А вскоре восставшим народом во главе с пролетариатом и его партией была сметена власть буржуазии.

Политика мелкобуржуазных партий после победы Октября и по теоретическим обоснованиям, и по практическим действиям была продолжением политической линии на сохранение коалиции с буржуазией, которую они проводили в период между Февральской буржуазно-демократической и Октябрьской социалистической революциями.

Эсеро-меньшевистские лидеры по-прежнему считали, что, пока рабочий класс составляет меньшинство населения, диктатура пролетариата невозможна. На второй день после свержения Временного правительства Г. В. Плеханов писал, что рабочий класс «еще далеко не может, с пользой для себя и для страны, взять в свои руки всю полноту власти… В населении нашего государства пролетариат составляет не большинство, а меньшинство. А между тем он мог бы с успехом практиковать диктатуру только в том случае, если бы составлял большинство».

Анализируя позиции мелкобуржуазных партий и большевиков, В. И. Ленин указывал, что мелкобуржуазные демократы, называющие себя социалистами и социал-демократами, полагают необходимым сначала при сохранении частной собственности и ига капитала добиться большинства на основе последовательной демократии. Большевики же считают, что пролетариат сначала должен завоевать государственную власть, разрушить устои и основы фактического неравенства, а затем повести «все трудящиеся массы к уничтожению классов, т. е. к тому единственно-социалистическому равенству, которое не является обманом…»[27].

Эсеры, подводя теоретическую базу под коалицию с буржуазией, пошли на прямое отрицание борьбы классов. Член ЦК правых эсеров М. Я. Гендельман в своем докладе на VIII Совете партии утверждал, что «в революционный переходный период… регулирование государственной жизни достигается путем соглашения между органами, выражающими волю отдельных классов и групп населения». Поскольку речь шла о сотрудничестве, а не о борьбе классов, постольку и Советы, в которых не представлена буржуазия, должны быть не органами власти, а «служить политической организацией рабочего класса, временной фермой единой социалистической партии»^[28]. Это был призыв отказаться от завоеванной трудящимися власти Советов и во что бы то ни стало сохранить коалицию с буржуазией.

Левые эсеры отрицали возможность коалиции с буржуазией и ее партиями, но считали необходимым «примирить все части демократии». Конкретно это стремление нашло свое выражение в попытках добиться создания так называемого «однородно-социалистического правительства», в которое вошли бы представители всех социалистических партий — от народных социалистов [29] до большевиков. Большевики в принципе не считали невозможным соглашение с мелкобуржуазными партиями, но лишь при условии признания ими решений II Всероссийского съезда Советов. На четвертый день после победы Октябрьского вооруженного восстания В. И. Ленин говорил, что большевики хотели коалиционного Советского правительства и никого не исключали из Совета[30]. Эта позиция была подтверждена и в резолюции ЦК РСДРП (б), в которой было сказано, что он и сейчас готов признать коалицию в пределах Советов и, «следовательно, абсолютно ложны речи, будто большевики ни с кем не хотят разделить власти»[31].

Однако позиция лидеров меньшевиков и правых эсеров была иной. Правые эсеры, не отрицая принципиальной готовности большевиков пойти на соглашение, заявили в своем официозе «Воля народа», что «блок с большевиками — это волчья яма, ловушка для демократии. Это триумф большевизма». В день принятия указанного постановления ЦК большевиков эта газета назвала позором попытки пойти на соглашение и призывала свалить большевиков, а не вести с ними переговоры. Меньшевики выступали как сторонники создания «однородно-социалистического правительства», но рассматривали его как средство «мирным путем» оттеснить большевиков от власти. Лозунг создания такого правительства поддерживался вообще всеми контрреволюционными, антисоветскими партиями. Даже кадет Маклаков писал в ноябре 1917 г. о возможности признания правительства, в составе которого будут и большевики. «Раз засилье большевизма зашло так далеко, что его не удалось раздавить сразу, приходится освобождаться от него длинным процессом постепенного оздоровления»[32]..

Таким образом, то, чего хотели эсеро-меньшевистские лидеры, не имело ничего общего с советской коалицией. Даже такой противник большевизма, как меньшевик Суханов, должен был признать правоту позиции большевиков и контрреволюционную сущность позиции меньшевиков и эсеров. Он писал, что они противопоставляли Советской власти не единый демократический фронт, а все ту же коалицию с буржуазией. Это была «программа буржуазной диктатуры на развалинах большевистской власти», фактически новая корниловщина, так как только таким путем могла быть восстановлена коалиция, т. е. Суханов вынужден был констатировать, что демократический лозунг однородно-социалистического правительства служил прикрытием контрреволюционных целей.

Противопоставляя диктатуре пролетариата теорию «чистой демократии» и «народовластия», мелкобуржуазные партии не просто пропагандировали ее, но с самого начала, под предлогом защиты прав Учредительного собрания, повели борьбу против Советской власти. При этом наиболее активную роль взяли на себя эсеры.

В первом же документе, опубликованном правыми эсерами после победы Октябрьского вооруженного восстания в Петрограде — декларации фракции правых эсеров на II Всероссийском съезде Советов, оглашенной перед тем как они покинули его заседание, было заявлено, что партия социалистов-революционеров призывает «все революционные силы страны организоваться и… добиться… созыва Учредительного Собрания в назначенный срок…»[33]. И декларация, и сам факт ухода правых эсеров со съезда фактически означали объявление войны власти Советов под флагом защиты революции и Учредительного собрания.