- А это что? — уточнил Ник.

- Ария Фиеско. Неважно, что. Важно, как это звучит!

- Нормально звучит, по-моему, — пожал плечами Ник.

- Много ты понимаешь. Верхов вообще нет! Голос дрожит, срывается.

На лице Глеба было написано такое отчаяние, что Нику стало его жалко. Сам Ник в музыке и вокале разбирался довольно слабо, в творчестве Глеба его интересовал только сам Глеб, а все остальное, что прыгало и бегало по эстраде вообще не волновало.

- Родной, ну так рано еще, голос не проснулся, — Ник попытался привести всплывший в памяти аргумент. — Ты же сам говорил, что голос просыпается на два часа позже его обладателя.

- Два часа уже прошло. И я прекрасно знаю разницу между спящим голосом и голосом не звучащим! Как я теперь выйду на сцену? У меня же юбилей!

- Глеб, до юбилея еще куча времени! Вернется твой голос! Организм восстановится, восстановится и голос. Ты же сам говорил, что все взаимосвязано.

- Ты не понимаешь! — Глеб чуть не плакал. — Кому я нужен? Посмотри на меня! Лицо на сморщенную тыкву похоже! Под глазами синяки. Еле ноги таскаю. Голос — это все, что у меня есть! Точнее, было. Без него я просто старый больной дед!

- Господи, Глеб! Ты мне нужен. Мне, понимаешь? Можно без голоса, с синяками под глазами и даже не таскающим ноги. Хотя не вижу причины так драматизировать: синяки пройдут, голос вернется, ходишь ты вполне нормально!

- Ты забыл добавить, — горько усмехнулся Глеб. — Тебе я нужен со стоящим членом. Но если так пойдет и дальше, этого тоже не будет.

Вот сейчас надо очень постараться… Очень-очень постараться удержать себя в руках и не ударить его. А так хочется. С размаху, чтоб сразу дошло. Но нельзя. Зато от сдавливающей горло жалости Ник сразу избавился.

- Глеб, твою мать, Васильевич! — медленно и четко, по слогам выговорил Ник. — Запомни раз и навсегда! Мне не нужен ни твой голос, ни твоя смазливая, тщательно загримированная физиономия, ни твой член. Мне нужен ты весь, целиком. Капризный, абсолютно не умеющий болеть, выносящий мозг по расписанию и без. Даже если твой голос пропадет совсем, ты будешь по-прежнему мне нужен. Будем жестами разговаривать.

- А если член стоять не будет, тоже начнем руками обходиться? — уже спокойно, без истерических нот, но и без тени улыбки спросил Глеб. — Веселая меня ждет старость.

- Можем и руками, — кивнул Ник. — Меня устроит любой вариант развития событий, лишь бы ты был рядом. Было бы чудесно, если бы ты еще и не болел, потому что больной ты противный до ужаса. Но я все равно тебя люблю!

Глеб смотрел на него серьезно и грустно. Наверное, ему очень трудно поверить, что кого-то не интересует ни его голос, ни звездный статус, и даже без сексуальных подвигов можно обойтись. Ник покачал головой:

- Бесполезный разговор. Ты расстраиваешься, а тебе нервничать нельзя. Включи лучше телевизор, посмотрим что-нибудь.

Прогулка на сегодня отменялась — на улице шел сильный дождь. Явление для Израиля редкое, а потому сразу превратившееся в катаклизм. Судя по надевшим куртки и передвигающимся короткими перебежками прохожим, на улице было не слишком комфортно, выводить Глеба явно не стоило. Настроения сей факт никому не прибавлял — больница Глеба угнетала. Он машинально щелкал пультом, не задерживаясь ни на одном канале, пока Ник наконец не отобрал пульт и не включил Первый, там как раз шла старая добрая комедия «Иван Васильевич меняет профессию». Ни к чему не обязывает, и переводить не надо.

Глеба хватило на пять минут, после чего он взял с тумбочки телефон, раскрыл чехол, посмотрел на экран и разочарованно отложил мобильник. Ник вздохнул — это повторялось уже десятый раз за день. Глеб ждал звонков — от друзей, от организаторов концертов и съемок, от журналистов, от кого угодно. Но кроме Ирмы никто не звонил. Логично, организаторы звонят в офис или Троянову, друзья еще не успели спохватиться, журналисты и не подозревают, где находится Немов. Это для Глеба прошла целая вечность, он чувствует себя никому не нужным, забытым, брошенным. А ведь они уехали из Москвы всего три дня назад.

После обеда Глеб умудрился в очередной раз с медсестрой сцепиться. Обнаружив, что Глеб почти ничего не ел, Галя с ходу начала его отчитывать. Каким-то чудом Глеб сдержался, промолчал. Но закончив лекцию о пользе правильного и своевременного питания, Галина собиралась уже уходить, как вдруг увидела, что Глеб снова укладывается у телевизора, и началось:

- Глеб Васильевич, а почему вы все время лежите? Вам ходить надо!

- Я бы с огромным удовольствием, но вот этот молодой человек считает, что под дождем я растаю, — огрызнулся Глеб.

- По коридору гуляйте, — парировала сестра. — Посмотрите, у нас все так гуляют, заодно знакомятся, общаются. Вставайте, вставайте! Пройдитесь до лестницы хотя бы!

- Чего я там не видел? И зачем? Чтобы на меня побольше народу посмотрело? Вот на такого, в халате и тапочках? Может, мне еще встречу с поклонниками организовать, вечер раздачи автографов?

Взгляд стал злым, губы поджались. Ник понял, что пора вмешиваться. Привычно уже выпроводил медсестру, пообещав, что они обязательно пройдутся, после чего сел на край постели успокаивать милого. И снова тихая истерика на тему: «Я старый, больной и из меня делают посмешище». Уговоры, разговоры, логические и нелогические доводы. Но гулять по коридору Глеб решительно отказался. Так и пролежали до вечера у телевизора. Первый, как на грех, показывал концерт, участие в котором Глеб пропустил из-за операции. И теперь ему оставалось только смотреть и комментировать выступления коллег. За полчаса Ник знал об эстраде столько, что впору диссертацию писать: и кто каким местом на сцену попал, и кто с кем спит, и у кого папа продюсер, и кто сколько зарабатывает. Слушал Ник молча — пусть любимый лучше других критикует, чем себя. Но общий настрой Глеба ему сильно не нравился. Хоть бы отец вечером заглянул, немного Глеба развеять.

Но вечером заглянул не отец. Глеб Васильевич без всякого настроения размазывал по тарелке ужин, когда в дверь энергично постучали.

- Открыто, — несколько удивленно — медперсонал входил без стука — сообщил Ник, не вставая с постели Глеба — он сидел рядом и следил, чтобы Глеб съел хоть что-нибудь.