– Да, вроде…

– Да откуда об этом можно знать, – печально покачал толовой Остап, – когда наша пресса так скудно освещает важные события, так скудно, товарищ председатель, – осуждающе повторил Бендер.

– А возьмите работу нашего ВУАКа? – оживился начальник археологического комитета. – Ни слова о раскопках Берестянского городища, ни слова, уважаемый. Согласен, вполне с вами согласен, товарищ… Как ваша фамилия?

– Бендер, Остап Бендер, – уточнил великий комбинатор.

– И если бы не наш сборник «Хроника археологии и искусства», который мы издаем нашим ВУАКом… – покачал головой председатель.

– Так вот, мой покойный папа, археолог Сибири в прошлом… – печальным голосом после паузы продолжил Остап и повторил: – Мой покойный папа перед смертью сказал: «Остап, будь моим верным продолжателем археологической науки. Когда закончишь учебу, то все силы посвяти археологии. Создай общество археологических изысканий. Этим самым ты сделаешь огромный вклад в науку о древней культуре наших народов…»

– Это прекрасно, это похвально, товарищ Бендер, но я не знаю, чем наш ВУАК может помочь вам в этом? – одел очки хозяин кабинета. – Откровенно говоря, уважаемый председатель, мало чем. Разве только дать мне рекомендации в виде письма, чтобы я мог открыть контору под вывеской, скажем, «Добровольное общество любителей археологии», аббревиатура которого «ДОЛАРХ».

– Это можно, это можно, дорогой энтузиаст. И довольно-таки призывно звучит…

– Звучит, – с улыбкой подтвердил великий выдумщик. И продолжил, все больше и больше входя в роль организатора. – Создадим «ДОЛАРХ» и его члены займутся поисками того наследия древних, что так ценно для нашего государства. Мы мобилизуем прессу, начнем выпускать свой информационный бюллетень, членскими взносами будем оказывать финансовую поддержку экспедициям, закажем значки для членов общества и медали для отличившихся. Созовем конференцию, на которую пригласим не только известных наших ученых, но и зарубежных. Организуем музей находок, а плату за осмотр их используем для финансирования наших экспедиций…

Убедительная многообещающая речь Остапа продолжалась еще несколько минут, после нее он получил разрешение осматривать найденные археологические ценности, имеющиеся в комитете и пользоваться библиотекой ВУАКа. А когда вышел на улицу, то в руках его было свежеотпечатанное на бланке ВУАКа письмо к городским властям с просьбой оказать всяческую помощь в организации ДОЛАРХа.

Когда Балаганов прочел письмо, то со свойственным ему новым пониманием, воскликнул:

– Так это же благословение Божье, командор!

– Точно, Шура, перед нами теперь все двери будут открыты. Действовать надо, действовать, брат Коля! Кроме этого письма, Шура, у нас есть теперь узаконенное жилье, подведомственное ВУАКу. Вот ордер на две особы, – помахал бумажкой с печатью перед носом Балаганова Остап.

Этот ордер Бендер получил после того, как прощаясь с председателем ВУАКа, он сказал:

– Еще одна просьба, – вспомнил он как не мог устроиться в гостиницу, когда был миллионером, – не мог бы ваш комитет помочь мне и моему брату устроиться в гостиницу?

– А почему же нет, – улыбнулся возглавляющий комитет, – Зачем вам гостиница? У нас есть свои комнаты для приезжих тут неподалеку. В них останавливаются участники экспедиций, – нажал он кнопку звонка и отдал распоряжение секретарше.

– Вперед, верный мой изыскатель! Вернее, старший научный сотрудник «Добровольного общества любителей археологии», аббревиатура которого ДОЛАРХ. Звучит почти как слово: доллар! – засмеялся Бендер.

Было заметно, что он все больше и больше возвращался в свой прежний веселый и уверенный до наглости образ.

В этот же день Остап побывал таким же способом у председателя горисполкома и получил ордер на занятие комнаты в полуподвальном этаже дома на углу Прорезной и Крещатика.

В жилищно-коммунальном отделе великому комбинатору предлагали другие адреса и лучшие помещения для его ДОЛАРХа, но руководствуясь принятым с Балагановым решением, Остап избрал именно полуподвал на заветном месте. Но не только потому, что это место связано с воспоминаниями о Паниковском. Но и по причине нахождения этой комнаты в центре, что являлось немаловажным фактором для привлечения членов в организуемое общество.

В конце дня в газете «Вечерний Киев» появилось броское объявление:

Вечером, сидя за ужином в комнате, подведомственной ВУАКу, акционеры ДОЛАРХа с удовлетворением прочли свое объявление и Остап сказал:

– Вот видите, Шура, что значит действовать? Уже завтра и в последующие дни нам придется встречать поступающих в наше общество…

– Командор, но в том полуподвале нет еще и табуретки! – вставил Балаганов. – Как же… Снова будем покупать, как в Черноморске?

– Э-э, нет, товарищ Балаганов, не будем дураками. Поумнели. Так как наша контора официальная, то для ее начинки в жилищно-коммунальном отделе горисполкома имеется фонд реквизированной в свое время мебели у местного дворянства и буржуазии. С утра я туда и отправлюсь. А вы, Шура, – за вывеской, которую за ночь должен нарисовать нанятый нами художник. Ясно? Завтра же мы закажем удостоверения, которые будем вручать поступающим. – Немного подумав, он сказал:– И, конечно, печать нашего ДОЛАРХа.

– Ну, командор, я всегда восхищался вашими действиями, но сейчас… Чтобы за один день, – покачал своей рыжекудрявой головой Балаганов, – заиметь вот это жилье и помещение для нашего предприятия…

– Так вы, товарищ Балаганов, говорите, что всегда восторгались моими действиями? – усмехнулся Остап. – Я бы не сказал, что всегда. Вспомните ваш идиотский поступок с гирями…

– Это не я, не я, командор, придумал! – запротестовал бывший уполномоченный по рогам и копытам. – Это все покойный Михаил Самуэльевич втравил меня в это!

– Не тревожьте прах Паниковского, Балаганов. У вас своя голова была на плечах, а не тыква. Ладно, спать. Завтра нам понадобятся свежие силы, чтобы вдохнуть жизнь в наш ДОЛАРХ, дорогой Шура.

В конце следующего дня над входом в полуподвал дома номер 30, что на правом углу, если стоять лицом к Дому-улице «Пассаж», Прорезной и Крещатика, появилась красочная вывеска:

Спустившись по трем ступенькам в комнату, поступающий в это общество мог видеть, что пол чисто вымыт, стоят три конторских в чернильных пятнах стола, а на стенах висят призывные плакаты и таблички, указывающие часы приема. Полдюжины венских стульев и кресло в одном углу, а фанерный шкаф в другом, делали эту просторную комнату привычным служебным помещением.

В самой глубине комнаты, под табличкой «Председатель отделения» сидел великий комбинатор, включая и выключая озаряющий его свет настольной лампы. Справа от него за другим столом сидел рыжекудрявый молодец – Шура Балаганов под табличкой: «Старший научный сотрудник».

– Нет только пишущей машинки, командор, – довольно улыбался Балаганов.

– Купим, Шура. Она нам необходима. Но уже без буквы «э», как в Черноморске, – засмеялся Остап. – Эх, брат Коля, брат Коля, – осуждающе посмотрел на своего подчиненного он.

– Да, вы, Остап Ибрагимович, тогда меня здорово ругнули, что я такую купил. С турецким акцентом! – рассмеялся старший научный сотрудник общества.