Звали прапоров Мокров и Петя. Петя был румяным, кругленьким и очень жизнерадостным, а Мокров, наоборот, тощим, сутулым и мрачным. Он страдал геморроем, отчего на лице у него застыло выражение брюзгливого недовольства. При ходьбе Мокров сильно сутулился, глядел всегда исподлобья и вообще напоминал германского шпиона из предвоенных советских кинофильмов.

Однажды в полку проводили тактическое занятие по охране и обороне аэродрома. Рота почётного караула лихо нападала на ЗКП,[34] а рота охраны не менее лихо отражала нападение. Управление полка, забравшись на крышу командного пункта, увлечённо наблюдала за редким зрелищем. Радист нападающих зацепился антенной за колючую проволоку, второй солдат взялся её резать. Увидев это, обороняющиеся с криком: «Суки! Кто потом будет колючку чинить?!» бросились в контратаку. Неизвестно как попавший сюда Мокров хмуро наблюдал за происходящим. Петя потихоньку подошёл к командиру и прошептал:

– Товарищ полковник, прикажите, чтоб за Мокровым приглядывали, а то ещё переметнётся…

Но однажды дружбе собутыльников пришёл конец. Внезапно в штабном коридоре раздались матерные вопли, послышался звук удара, и в инженерный отдел бомбой влетел Петя, прикрывая ладонью быстро запухающий глаз.

Выяснилось, что предыдущим вечером Мокров и Петя мирно отмечали окончание рабочего дня и по какому-то прихотливому случаю заспорили о том, сколько Звёзд Героя у Дорогого Леонида Ильича. Мокров утверждал, что пять, Петя склонялся к шести. Поспорили на бутылку. Решено было утром прийти в штаб и посчитать звёзды на портрете, который тогда висел, почитай, в каждом служебном кабинете.

Утром похмельный Мокров заявился в канцелярию, где его уже ждал сияющий Петя. Он предъявил портрет Верховного, на котором отчётливо были видны шесть звёзд. Делать нечего, Мокров со вздохом отсчитал деньги и поплёлся к себе на БП. В его комнате висел точно такой же портрет. Прапор злобно покосился на Ильича, плюнул, но вдруг насторожился. Что-то было не так. Приставив к стене стул, Мокров подобрался к портрету и начал его подслеповато разглядывать. У Вождя было 4 Звезды! Как же так?! Мокров снял раму со стены, подтащил к окну, и тут ему открылась суровая правда.

Хитрый Петя рано утром вырезал недостающую Звезду с его портрета Брежнева и приклеил на свой…

Бывают солдаты, которых не замечаешь. И лицо у него обычное, и фамилия какая-нибудь совсем не запоминающаяся, никаких подвигов за ним не числится; отслужил солдат два года, уволился, а на следующий день про него забыли. А бывает наоборот.

Рядовой Курбанов был узбеком. Окончил 10 классов, вполне сносно говорил по-русски, довольно быстро научился есть свиную тушёнку и пользоваться нехорошими русскими же словами, но была у него одна проблема. Курбанов абсолютно не переносил холода. Летом, на учениях, когда весь личный состав умирал от жары, узбекский воин работал за троих, он был как змея: чем жарче, тем лучше! Но стоило только начаться сереньким промозглым подмосковным дождям, стоило только на лужах появиться первой ледяной корочке, а на антеннах локаторов пушистому инею, Курбанов впадал в безысходную депрессию и какой-то фантастически упорный, неизлечимый насморк. Никакие медикаменты на него не действовали. Жаль было парня, но что сделаешь?

Однажды зимней ночью я вышел из домика дежурной смены РЛС, чтобы решить мелкие, но неотложные житейские проблемы, ну, и заодно, проверить патрульного.

Был лёгкий морозец, только что выпал снег, небо было усеяно зелёными точками звёзд и оттого походило на индикатор кругового обзора РЛС. На вышке эскадрильской стоянки часовой баловался с прожектором, и снег переливался разноцветными огоньками, как хрустальная люстра. Где-то далеко стучал дизель.

Внезапно я осознал, что на этой рождественской открытке недостаёт такой существенной детали пейзажа, как патрульного. Я огляделся. Куда же это он делся? Может, обошёл домик с другой стороны и через окно в ленкомнате смотрит телевизор? Нет. Может, зашёл за дизельную? И там нет. И тут я заметил ещё кое-что. На свежем снегу не было следов. Вообще никаких. Значит, солдат пропал давно. Тут мне стало худо. В те годы о дезертирстве из армии никто и не слыхал, о существовании терроризма мы знали исключительно из программы «Международная панорама», поэтому исчезновение солдата с оружием могло означать только одно: напали, убили, забрали автомат! Я метнулся в домик: «Кто в патруле?! Рядовой Курбанов…»

Я так и сел.

Хорошо, попробуем рассуждать логически: украли бойца – допустим. Но куда делся Агдам? Украсть его решительно невозможно, в конце концов, не самоубийцы же нападавшие?!

Агдамом звали громадного кобеля неизвестной породы, который жил на точке. Это было мощное, угрюмое и злобное животное, к тому же, невероятно похотливое, на аэродроме сложилась целая популяция его потомков от различных мамаш, от дворняги до непонятно как попавшего сюда бассета. Агдам ненавидел офицеров, вернее, чужих офицеров. Своих он даже по-своему любил, а вот на чужих бросался молча, без объявления войны, валил на землю и пытался загрызть. Такого уникального результата солдаты добились всего за месяц, ежедневно тыкая псу в морду старой офицерской фуражкой. Командир несколько раз грозился пристрелить бешеную тварь, однако Агдам охранял позицию лучше любого часового, так как местные не понаслышке знали о его боевых свойствах.

Ночью Агдам всегда патрулировал точку вместе с солдатами, а теперь исчез вместе с рядовым Курбановым.

Машинально я побрёл к будке Агдама. Солдаты сколотили ему из добротной военной тары настоящий утеплённый дворец, в котором поместился бы, наверное, медведь. Днём Агдам в нем отсыпался, сидя на цепи.

Я заглянул в будку. Там темнело что-то мохнатое. Луч фонарика осветил Агдама. Он тихо и выразительно зарычал, задрав верхнюю губу. Под лапами у пса лежал… АКМ! «Сожрал он Курбаныча, что ли?! – в панике подумал я. – А где же недоеденное? Сапоги, шапку он бы вряд ли стал бы есть, и вообще, не мог же он сожрать солдата целиком?»

Я повёл фонариком. Под мохнатым боком пса, уютно свернувшись калачиком, спал согревшийся Курбанов. Агдам охранял его сон.

Спросим себя: что для пехоты при подготовке и проведении учений является самым главным, и сами же ответим: рабочая карта командира! Нет, конечно, я не спорю, есть и другие существенные элементы: очень важно, например, чтобы растяжки у палаток были строго параллельны, опять же – дерновка дорожек… биркование… Всё это важно и полезно, но карта! Нет, не так: Карта! Даже – КАРТА!

Рабочая карта командира есть альфа и омега боевой работы штаба, особенно, в период проведения учений. Хорошо и красиво отрисованная карта – это 50% успеха учений. Ещё 25% кладём на то, чтобы руководитель учений сумел её прочитать, разобраться в нарисованном и уяснить, а кто, собственно, победит-то? Ну, а маневрирование войск, всякая там стрельба это так… оставшиеся проценты, брызги…

В начале 80-х годов теперь уже прошлого века высокие штабы почему-то решили, что в крупных учениях должны принимать участие не только строевые части, но и всякие учреждения Вооружённых Сил, вроде вузов, приёмок и бог знает ещё чего. Последствия этой странной идеи мне довелось испытать на своей, так сказать, шкуре.

В тот год генералы выкопали учебный томагавк летом, и на нашу контору свалился нежданный подарок в виде разнарядки на учения.

Престарелые полковники, которые давно забыли, что они, в сущности, ещё военные, с кряхтением полезли на антресоли. Оттуда были извлечены тревожные чемоданы, полевые сумки, плащ-накидки, курвиметры и другие странные предметы.

Бриджи, которые в авиации называли «кривыми штанами», в отличие от брюк навыпуск, которые именовались «штанами об землю», почему-то оказались тотально малы, хромовые сапоги ссохлись и больше напоминали любимое пыточное орудие испанской инквизиции, умение нашивать подворотнички оказалось начисто утрачено…