— Вот как? — Эдди Б. Эдисон иронически покрутил седой головой. — А я собирался оставить мою собственность наследникам.

— Твои наследники, произошедшие на свет естественным путем, имеют права на твой завод и твои деньги, но каждая твоя клонокопия после твоей смерти по закону получит права личности и гражданство, — бесстрастно отчеканил Вонючка. — Я умею пользоваться терминалом своего станка, и даже в промышленной сети можно найти нужную информацию.

Б. Эдисон с удивлением рассматривал стоящего перед ним сероглазого мужчину.

— Тем более, — продолжал Вонючка, — что у тебя нет естественных прямых наследников, и этот маленький клон, — он покосился на мальчика в кресле, — не получит даже твоих денег. Ни один юрист не признает его права.

Эдди Б. Эдисон задумчиво пожевал губами:

— Это значит, что вы… вы все… собираетесь убить меня? Вы — плоть от моей плоти?.. — Он обвел глазами лица стоявших за спиной Вонючки мужчин. — Но ведь вы — это я. Как же вы убьете самого себя? Ведь даже самоубийство большой грех!

Десятки лиц, молодых и не очень, таких похожих на его собственное лицо и в то же время совершенно чужих, до отвращения незнакомых. Они молчали, и от этого их молчания нехорошо и холодно делалось в спине, как будто решение было не только принято, но уже и наполовину исполнено.

— Я возьму на себя этот грех, Эдди, — сказал Вонючка. — Мы все здесь не безгрешны.

— Так! — Б. Эдисон весомо положил руку на стол. — Хорошо! Убьете меня, но что дальше? О какой свободе идет речь? В тюрьме ее нет! Вы все пойдете за решетку! — Одутловатый палец обвел ряды клонов. — Пожизненно, дети мои. Пожизненно…

— Почему все? — сказал Вонючка. — За убийства отвечу я.

— Ты?

— Да, я! На всем оружии отпечатки моих пальцев, — Вонючка оглянулся на товарищей. — Только моих пальцев…

— Зачем? — изумленно спросил Эдди Б. Эдисон. — Зачем тебе это нужно?

— Я так выбираю. Это просто здорово — иметь свой выбор.

— Но зачем?

— Оттого, что я люблю их, — просто сказал Вонючка.

Чуть нагнувшись вперед, Эдди Б. Эдисон с мрачным изумлением снизу вверх смотрел на своего клона:

— А если я пообещаю освободить всех вас? Сделаю, скажем, дарственную на имя… э-э-э…

— Нет, — Вонючка покачал головой. — Ты же сам знаешь, что это не твой выбор.

Старик задумчиво кивнул и, как бы невзначай, передвинул руку на край стола, туда, где в недрах письменного монстра, никогда не знавшего ни ручек, ни бумаги, прятался маленький выдвижной ящик.

— Не надо, — попросил Вонючка, поднимая пистолет. — Если начнется стрельба, боюсь, кто-нибудь может попасть в мальчика.

Б. Эдисон на секунду задумался, потом опять кивнул и убрал руку с ящика.

— Полиция уже здесь, — сказал он, глядя Вонючке в лицо. — Наверняка ломают внизу входные двери.

— Тогда нам нужно поторопиться. — Вонючка взвел пальцем курок.

Б. Эдисон выпрямился и закрыл глаза.

Когда сухой хлопок пистолетного выстрела толкнул крупную голову старика на лопнувший подголовник кресла, мальчик уронил мороженое на штаны и, некрасиво разевая рот, беззвучно заплакал.

— Плачь, — негромко сказал Вонючка. — Плачь, братишка. Свобода того стоит.

Следователь отдела уголовных преступлений шестого федерального участка Барни Кроуз потянулся так, что хрустнули шейные позвонки, и зевнул.

— Что там у нас по делу Эдисона? — спросил он у помощника, сидевшего с другой стороны стола.

— Эдди Бакстер Эдисон, — отрапортовал помощник, — владелец небольшого частного завода, использовал в качестве основной рабочей силы принадлежавших ему клонов — рядовое, кстати, дело для маленьких частных предприятий. Первого клона для малютки Эдди оплатил еще его папашка, Эдди Бакстер-старший. Хорошее, кстати, вложение средств.

— Это уж точно, — мечтательно сказал Барни. — Мне бы определенно не помешал клон, а лучше парочка. Так что там с этим Бакстером?

— Со старшим или с младшим?

— Не ерничай.

— Эдди Бакстер Эдисон был застрелен из табельного пистолета системы «шот-секьюрити», — доложил помощник, — убит собственным клоном.

— Да-да, помню, — Барни помассировал надбровья. — Четверо клонов задержаны, один, кажется, готов сознаться.

— Уже, практически, сознался, — подтвердил помощник.

— А что остальные?

— Остальных надо отпускать.

— Как отпускать? — удивился Барни. — Там же полный вагон трупов! — Он заглянул в разворот рабочего монитора. — Семь клонов убито, двое в реанимации, еще двое с серьезными травмами.

— Доказать ничего невозможно, — помощник развел руками. — Записи видеокамер невнятны, дактилоскопия — вообще пшик.

— А как же показания управляющего?

— Управляющий ничего, кроме убийства своего босса, лично не видел. Все, что он говорит, — его эфемерные домыслы. Кстати, мы и обвинить-то их можем только в одном убийстве — в убийстве Эдди Бакстера Эдисона. Все остальные преступления совершены до его кончины, и по закону ответственность за них принимает на себя носитель исходной генетической информации — иными словами, владелец клонокопий, а он мертв. Мертвее не бывает.

— М-да, — протянул Барни.

— Хотим мы того или нет, — печально констатировал помощник, — но Эдисона Седого, Эдисона Забияку и Эдисона Проныру нужно освобождать из-под стражи. По закону они того… полноправные граждане.

— Ну освобождай, — сказал Барни с легким раздражением. — Четвертый-то хоть сознается.

— Эдисон Вонючка готов подписать показания.

— С паршивой овцы хоть шерсти клок, — пробормотал Барни, наливая себе кофе из термоса. — Давай сюда этого сидельца.

Через десять минут дежурный полисмен ввел в кабинет следователя мужчину средних лет с усталым симпатичным лицом.

— Присаживайтесь, — Барни, кивнул на табурет из гнутых металлических трубок.

Мужчина осторожно, будто бы пробуя, опустился на край сиденья. Барни допил кофе, отодвинул от себя кружку.

— Так, — сказал он, заглядывая в монитор, — значит, вы и есть Эдисон Вонючка?

— Нет, — тихо сказал мужчина, — без Эдисона… Просто Вонючка… Я сам по себе, — и он неуверенно улыбнулся.

— Я грешен, отче. — Звуки генерировались в гортани и, вылетая изо рта, диффундировали сквозь решетку окна исповедальни.

— В чем же твой грех, дитя Господне?

— Искус и гордыня.

— И чего тебе хочется?

— Я хочу познать любовь, отче.

Смиренно опустив голову, Роб стоял коленями на вышарканной пластиковой скамейке. Краем глаза он видел за частыми перекрестьями серую ткань сутаны. Правила предписывали носить комбинезоны из гексапилена всем без исключения, но Пиксайд сам себе правило.

Падре Симеон несколько секунд молчал, затем спросил тихо:

— Ты состоишь в Клубе Подражателей?

— Нет, упаси Создатель.

— А мне почудилось… Ты знаешь, что желать многого — большой грех?

— Да, отче, но ведь я желаю только любви, — проговорил Роб. — Разве Иисус не обещает нам всем любовь и вечную жизнь в иных измерениях?

— Любовь и вечную жизнь нужно заработать… покорностью и терпением… а не добыть, как вор, тайком в грязном притоне!..

«Ну вот», — подумал Роб сокрушенно.

Падре Симеон был завзятым оратором. Обычно Робу нравились его многослойные, хитро перетекающие по смысловым уровням проповеди, их странная логика никогда не пересекала грань дозволенного, но балансировала на этой грани, заставляя мозги работать почти в турборежиме, просто сейчас совершенно не было времени, а поучения могли затянуться надолго.

— Господь создал нас разными, — сурово гремел падре, — одним дал бразды правления, другим терпение и покорность, первых нагрузил тысячами соблазнов, вторых одарил лишь чистым разумом, свободным от всего лишнего. Но нет, этих вторых не устраивает малая толика, положенная по праву! Им хочется погрузиться в выгребную яму разврата и похоти! Они спешат измазаться в нечистотах, чтобы скорее походить на господ. Они даже не думают, что Создатель в беспощадной логике своей и в бесконечной благости стремился облегчить глупым странникам путь в Царствие Свое! Они рады, походя, нарушать волю Божью!..