А было вот что.

Стрельцы напали на Кремль. Ворвались на Соборную площадь, поубивали охрану и стали ломиться в дом, где жил царевич Иван. Капитон с ними, прямо посреди толпы. Голодные, немытые, в продранных на строительстве начальственных имений кафтанах, зажимая копья, пики, алебарды и рунки, бурым потоком стрельцы вылились на площадь и нависли над расписным царским крыльцом, громыхая, как спелая туча.

Князь вышел в красивых одеждах и вывел царевича, стрельцы загудели. «Жив, обманули, снова обманули, ироды, подлые твари!» За ним вышел другой князь, помоложе первого, и стал плевать в толпу злыми словами, отхаркивать ненависть, высекать искры над порохом стрелецкого бунта… и преуспел. Кровь закипела, семена злобы взошли смертельной ненавистью. Толпа взревела, оскалилась пиками, колыхнулась, набросилась на крыльцо, схватила молодого боярина и принялась жевать его тело. От крови и криков стрельцы рассвирепели еще сильнее — ярость пронзила тела, забилась в ушах, накатила волной. Разбитое тело поднялось над толпой и пустилось в кровавое плавание по волнам пик и копий. Жирная кровь стекала по древкам, маслила руки, затекала в рукава. Стрельцы ревели, жались, давили сами себя… Затем навалились и потекли, плотно, вдавливая скрип кожаных сапог в звон железа… боль пронзила грудь Капитона, в глазах потемнело, и наступил мрак.

Затем он рассказал, как оказался в земле. Мокрые черви ползали по лицу, холодные гады щекотали под одеждой. Испугался смертельно, стал рыть, всех святых вспомнил, «Отче наш» повторил раз сто. Насилу выбрался.

Немая от рождения Фёкла покачала головой, охнула и взялась за разделку свежей рыбы.

Позвал Томас, Капитон шмыгнул носом и сорвался. Взлетел по лестнице и, стыдливо потупив взор, зашел к немцу.

— Зачем выпить, эээ… мой особый вода?

— Помилуй, барин, думал, водка.

— Какой водка? Опять водка! Один водка в голове!

Капитон еще сильней наклонил голову.

— Как мог весь вода пить?

— Не знаю.

— Ach! Russische stumpfsinnigen Männer! — прошипел немец.

— Не серчай, барин, ведь я ж, ежели чё, — Капитон ударил себя в грудь, — подмогну, выручу, последнюю рубаху, ежели чё. Томас скривился, потеребил на камзоле обшитые материей пуговки, вздохнул и махнул рукой, мол: «Ступай, чёрт с тобой».

— Благодарствую. Благодарствую, — Капитон попятился задом и едва не упал с лестницы.

«Чёрт его подери, — подумал немец, — и выгнать совесть не позволяет, и от водки не отучить. Что же с ним делать? Свинья, употребил вещество, свойства которого так и остались не исследованы должным образом. Свинья, настоящая свинья!»

На следующий день Томас решил повторить эксперимент. Делал это хотя и по памяти, однако нынче всё записывал. На всякий случай припас два новых пера. Смешивал, химичил, по английским часам время отсекал… не удалось. В результате «Фрау Фетбаух» снова наполнилась непригодным спиртом.

— Hol’s der Teufel! — выругался немец.

— Во! Тойфель! — сдавленно обрадовались за окном.

Немец слил жидкость в тяжелую и кривую зелёную бутыль, выставил за дверь, пнул сундук и отправился ужинать.

На следующее утро Капитон снова исчез.

А еще через три дня его привели солдаты.

Увидели табличку и на всякий случай перекрестились.

— Эта?

— Она самая.

— Стучи.

— Давай я, — второй солдат отодвинул за спину мушкет и постучал в дверь чугунным кольцом, висевшим на ручке.

Дверь скрипнула, и из темноты появилось бледное лицо Фёклы. Увидев Капитона, она начала перебирать губами и креститься.

— Ваш?

Кивнула.

— Немца позови. С крепостного моста махнул, у бастиона выловили… что вылупилась, зови давай, бумага на него имеется, императора хотел видеть, ежели б не немецкий слуга… зови же, баба, чего уставилась!

Томас спустился незамедлительно. Осторожно вышел за дверь и воззрился на босоногого мужика с густой бородой поверх желтушной мешковины, рваной и с бурыми пятнами.

— Хер Фукс, это ж я, Капитон, — затравленно простонал мужик и покосился на солдат.

Немец нахмурился. Разглядеть слугу под такой бородой оказалось непросто. Он терпеть не мог бородатых мужиков — они все казались ему на одно лицо. Поди разбери, где кто.

— Где быть? — осторожно спросил немец.

Капитон набрал в лёгкие воздух, но солдат его перебил:

— Бумага на него имеется…

Все три дня, пока в доме не было слуги, Томас Фукс отчаянно пытался повторить тот самый эксперимент, в ходе которого «Фрау Фетбаух» вызрела загадочной черной тучей. Дотошно изучив записи, проверяя и перепроверяя все этапы смешивания, немец произвёл в своей лаборатории огромное количество брака. За отсутствием Капитона, немая Фёкла относила большие зелёные бутыли к каналу и под неодобрительные возгласы уличных мужиков, опрастывала в воду. В такие моменты улица казалась ей паучьим логовом, угрюмо наблюдавшим за ней сотней недобрых глаз, едва видных из-за густых нависших бровей.

Расплатившись с солдатами, Томас велел Капитону привестись в порядок и во что бы то ни стало сбрить эту чёртову бороду. Возрождённый слуга предстал перед хозяином после обеда и удивил его еще сильнее. У Фукса даже вилка выпала из рук.

Всего за три дня, которые Капитон провел неизвестно где, он постарел лет на десять. Не меньше. Это был уже не тот удалой щёголь с дерзкой искоркой в глазах, но вполне взрослый человек, с заветренной кожей, морщинами на щеках и наметившейся лысиной.

Томас сглотнул, откинулся в кресле и, присмотревшись, засомневался, его ли это Капитон. Впрочем, интересней было узнать другое.

— Капитон, — осторожно начал немец, — что быть, когда ты пить моя вода?

По лицу слуги прошлась розовая волна, глаза забегали, изо рта вылез фиолетовый язык и облизал губы.

— Ну? — нахмурился немец.

— Огурцом закусил…

— А затем?

— Помилуйте, хер Фукс, толком не помню.

— А где быть этот раз?

— Отца нашего, императора Петра Лексеича, предупредить хотел, видение мне было, да такое… — на лбу Капитона проступила испарина, — жуть какое… будто убили его.

— Что за чушь?!

— Вот вам крест, как наяву, — Капитон завертелся на месте в поисках красного места и, не найдя, трижды перекрестился на изумлённую Фёклу.

После этого он рассказал историю о том, как во дворец императора, которого почему-то звали Павел и где Капитон почему-то служил лакеем, ворвались заговорщики, ударили его по голове, он закричал, стал призывать на помощь, но заговорщики, а это были князья да графы, в странных дорогих камзолах, каких он прежде не видывал, проникли в царские покои. Когда Капитон вернулся, его величество был уже на полу, а заговорщики били и топтали его ногами. Один размахнулся шпажным эфесом и ударил несчастного по голове, после чего тот замолк, а заговорщики вышли, толкнув Капитона на лестницу. Он покатился вниз по ступеням, убился головой о перила и провалился в беспамятство, а когда очнулся, решил во что бы то ни стало сообщить о случившемся Петру Алексеичу. Для чего отправился в крепость.

— Genug! Довольно! — прервал его немец. — Не могу этот чушь более слушать. Ich verstehe nichts. Больше не пей водка!

Русский мужик пить водка не уметь. Большой беда от водка. Увидеть тебя пить водка — прогнать вон! Verstanden?

Капитон кивнул и опустил голову.

Он стойко держался, пока однажды не случилось несчастье.

Как и прежде, Фукс химичил в лаборатории, чертыхаясь и производя брак, а Капитон выносил зелёную бутыль за порог, где молча и кисло разливал мужикам. Сам не пил.

Между тем напиток с каждым разом крепчал и всё менее напоминал водку. Одержимый немец продирался сквозь химический Шварцвальд в поисках заветного чёрного облака. Последний раз он, кажется, нащупал что-то, но подвела горелка — кончилось китовое масло.

«Тойфель», удар остроносым ботинком по сундуку, и вот уже из трухлявой телеги вываливается лохматый Сенька-пробник. Он направляется на зелёный свет бутылочного маяка, как трёхмачтовый португальский галеон, перед которым расступаются обделённые величием рыбацкие шмаки.