— Я помогу тебе. Пока не знаю как, но помогу. Прошу тебя, доверься мне. Но у нас очень мало времени. Самое большее через три дня его казнят. Мы не сможем доказать его невиновность, а значит… — Тасмис встал. — Значит, надо готовить побег. Для этого я должен начать действовать уже сейчас.

Тасмис подошёл к Асму-Никаль очень близко и спросил:

— Скажи мне, а ты… бежишь с ним?

О, как бы он хотел услышать «нет»! Но она ответила:

— Да. Я с ним. Пойми, Тасмис…

— Я всё понял… — офицер отошёл и добавил твёрдо. — Тогда будь готова. Я дам тебе знать.

Дома её ждала записка от Истапари. На деревянной дощечке знакомым чётким почерком было написано всего несколько слов, но Асму-Никаль знала, что предстоит непростой разговор с главной жрицей. С отчанием в сердце Асму-Никаль отправилась в храм. Она так устала за эти дни, что едва передвигалась. Забравшись в носилки, она откинулась на спинку сиденья, и из её глаз потекли слёзы. Они обжигали лицо, но на душе становилось легче. Асму-Никаль размазывала их по щекам, как в детстве, ведь сейчас её никто не видит. Истапари поверит ей, у неё нет оснований не верить. Алаксанду не мог сделать то, в чём его обвиняют.

Войдя в храмовый двор, Асму-Никаль подняла голову и посмотрела на окна, туда, где должна была сейчас находиться Истапари. Нельзя медлить, с момента ареста Алаксанду счёт идёт на часы. Асму-Никаль боялась, что они уже опоздали. Она решительно направилась к лестнице и поднялась в святилище.

В храме мерцали светильники, курились благовония, несколько женских фигур лежало ниц. Главная жрица распростёрлась у ног Богини. Она молила Каттахци-Фури о прощении и помощи.

Асму-Никаль, не говоря ни слова, присоединилась к ней. Женщины обращались к силам Высшего Мира.

Во время этой совместной молитвы Асму-Никаль впервые задала себе этот вопрос, зачем Боги оставили людям Жезл Владычества, им, существам в большинстве своём столь далёким от совершенства. Без сомнения, они вернутся за ним, Жезл не может оставаться на Земле, он принадлежит Дому-Всех-Богов, Стране-Без-Возврата. Она не должна использовать Жезл ни в каких целях, пусть даже самых благих. Она должна лишь укрыть его от посягательств недостойных, именно в этом и заключается её задача. Попади он в руки Харапсили, или колдуна Гахидджиби, их хрупкому миру будет угрожать смертельная опасность. Если ей, простой хеттской девушке, слабой и юной, удалось одним движением отбросить рослого мужчину, что же сможет сделать с помощью этой силы такой мощный колдун как Гахидджиби? И ей доверено владычество этой силой?! Нет, она сделает всё, что бы надежно спрятать орудие, способное нести разрушение.

После молитвы, Истапари усадила Асму-Никаль напротив себя и стала расспрашивать. Узнав, что Асму-Никаль обратилась за помощью к Тасмису, она не испугалась, она полностью доверяла интуиции своей ученицы. Лишь спросила, хотя заранее знала ответ:

— Ты уверена, что это именно тот человек, который нужен? Тасмис надёжный человек?

— Да! Да! — горячо ответила Асму-Никаль. Потом помолчав, всё-таки решила задать вопрос, ответ на который интересовал её саму:

— Истапари, а почему ты не спрашиваешь, надёжный ли человек Алаксанду?

— Он — поэт, Асму-Никаль, а власть поэта над людьми велика. Значит, он такой же жрец, как мы с тобой. Ведь в древности под пророчеством понималась именно вдохновенная поэзия. Он такой же, как и мы, Асму-Никаль, служитель Божественной Истины, ему открываются миры, недоступные простым смертным. Он не брал чашу. Он любит тебя и не предаст.

Среди причудивых узоров, вытканных на ковре из дорогой шерсти редких тонкорунных овец, закутанная в прозрачную пурпурную ткань, достойную царей, облокотясь на расшитые подушки, возлежала Кали. Финикийское вино в бокале, зажатом в руке царицы, сверкало как кровавый рубин.

Царица была печальна.

Всякий раз, когда Мурсили уводил своё войско в очередной военный поход, и она оставалась одна, в окружении придворных и слуг, Кали грезила о том, как она, царица страны Хатти, единовластно правит своим народом.

Так было когда-то давно, в самом начале хеттского царства, когда женщины царили на земле. Тогда, на самом краю времён, когда даже первобытный хаос был под властью Богинь-Цариц Оморки и Белили, рядом с правителем — рубаум всегда стояла почти не уступавшая ему во власти правительница — рубатум, жрица-энтум, участница обряда священного брака. Тогда, в те давние священные времена, важнее было, чтобы царём был не столько сын правителя, дочь правителя или её сын. Но времена изменились, и мужчины отобрали у женщин власть, принадлежавшую им по праву. Материнское право было попрано, и удивленному миру возвещён новый закон: мать не творит дитя и не рождает, но только, что посеяно, питает. Творит отец… Власть перешла к мужчинам в результате переворота, однажды произведённого супругом — соправителем царицы. И уже никто не вспомнит теперь, было ли это проявлением слабости, результатом безумной любви, или следствием злого умысла и грубой силы мужчины, но женщина-правительница передала мужчине всё — своё имя, одежды и священные предметы. Женщины уступили власти мужчин, а власть мужчин-царей строилась на праве силы, на непреодолимом желании увековечивания своей славы и могущества, со временем приведшие к традиции воздвигать гигантские строения.

К женщинам мужчины стали относиться как к полям, которые богоподобные герои должны были вспахивать и засеивать, женщины, некогда правившие народами, превратились в движимое имущество. Даже верховная жрица Геры в Аргосе допускалась на собрания лиги двенадцати племён при условии, что она будет надевать бороду, ведь остальные владыки были мужчинами. А чего стоил варварский аморейский закон, по которому все девушки перед замужеством должны провести семь дней за городскими воротами, продавая себя чужестранцам. Самые прекрасные женщины покидали родные края в колесницах победителей, как военные трофеи. Хеттские дочери всегда были прекрасны. Египетские фараоны брали их в жёны, Исав привёл в Хеврон двух хеттеянок — Аду, дочь Елона и Оливему, дочь Беэра.

Утратив настоящую власть, женщинам не оставалось ничего иного, как развивать себя изнутри, всё глубже и глубже погружаясь в своё внутреннее море, познавать свою сущность. Поэтому во власти женщин остались лишь тайные слова, песни, танцы и… поклонение мужчин. И этим оружием женщины овладели в совершенстве. Ведь магия слова и звука могущественна, а память чувств самая сильная.

Но царице Кали нужна была другая власть, настоящая, могущественная, заключённая Богами в символе этой власти — Посохе Богов, Лазуритовом Жезле Владычества. И теперь, когда ей стало известно, что он в стране Хатти, совсем рядом, она непременно добудет его, и никто не сможет ей помешать. И Мурсили, он тоже ищет то, что может дать ему безграничную власть и силу. Не для этого ли он отправился в поход на Шанкхару? Царь хеттов полагает, что величайшее оружие царей, Жезл Владычества находится где-то там, среди несметных богатств Вавилона. Но она поняла посланный Богами знак, власть должна вернуться к Женщине. Жезл оказался рядом именно с ней, и нет сомнений, что эта женщина именно она, царица Кали, и жезл будет принадлежать ей. Она сумеет забрать его, силой ли, хитростью, но сумеет.

Но сегодня царица была опечалена. Опечалена тем, что Алаксанду схвачен по обвинению в краже священной чаши из храма Каттахци-Фури и брошен в царскую тюрьму. Но она и представить себе не могла, что будет лишена возвышенной поэзии… и общества Алаксанду.

Спрятав свои тайные мысли как можно глубже, она приказала стражникам привести троянца к ней. Она хотела его видеть его и расспросить обо всём сама.

Поэт вошёл в покои царицы, гремя тяжёлыми оковами, бледный, но по-прежнему утончённо красивый. Он почтительно поклонился царице и встал у входа, опустив вниз белокурую голову. Царица проворно и гибко, невольно стараясь казаться моложе, поднялась с ковра и направилась к нему с возгласом: