— Не смей меня так называть! — взвился юный Арлекин, в миг забыв обо всех обидах.

— А ты не веди себя, как последний дурак, он и не будет, — отбрил его Вольф и обратился к Ригулти. — Я сожалею.

— Не сомневаюсь в этом, — коротко кивнул лекарь и обернулся к Гибискусмилшу, вызвавшемуся принять участие в Обретении Вольто. — Начнем, пожалуй?

— Да. Солнце уже заходит. Нам пора.

— А мне полуночи, что ж, в одиночестве ждать, — возмутился Шельм и бросил тоскливый взгляд на небо.

— Ничего. Подождешь, — сурово произнес Ставрас, после разговора со старшим Шлимом больше не настроеный шутить.

— Хорошо, — неожиданно покладисто согласился тот и посмотрел на него, — Тогда поцелуй меня, и я отпущу. — Произнес он тихо, но услышали все и еще до того, как Ставрас шагнул к нему, пошли к Дому Советов, не оборачиваясь и давая им возможность хоть ненадолго остаться наедине.

— Ничего не бойся, я все время буду рядом. — Проинструктировал Ставрас, с ощутимой неохотой отрываясь от податливых губ.

— Я и не боюсь, — легкомысленно откликнулся Шельм и неожиданно опустил голову ему на плечо, спросив так, словно на миг превратившись в того самого подростка, который когда-то, пережив смерть сестры, сорвал маску с её убийцы. — Мне снова будет больно, как тогда…

— Да нет же, — запротестовал Ставрас, — Там все свои, никто тебя…

— Не физически, — отрицательно покачал головой отстранившийся шут, — Будет больно вспоминать.

Лекарь замер. Положил ладони ему на плечи, всмотрелся в бирюзовые глаза.

— Нужно пройти через эту боль.

— Я знаю, что нужно, — грустно улыбнулся тот, — Прекрасно знаю. Просто… — Шельм замялся, отвел глаза и тихо произнес, — Только с тобой иногда мне хочется побыть слабым, маленьким и глупым…

Это стало последней каплей. Ставрас порывисто привлек его к себе, с силой обнял и прошептал в волосы, прекрасно зная, как глупо и не по-мужски это может прозвучать:

— Я люблю тебя. Только тебя…

Через минуту он скрылся за дверью Дома Советов. А шут, зная, что дракон его уже не увидит, опустился на траву и запрокинул голову к небу, чтобы не пролилась ни одна слеза. Он слишком хорошо помнил, чем закончилось для него Обретение Маски в тот раз. Как сестра пришла к нему ночью, как начала целовать, сдавив запястья в кольцах пальцев, как шептала, что он — Арлекин, а она — Бригелла и имеет право подчинять его, имеет право требовать покорности её желаниям, её любви. Как он задыхался от слез и боли, жегшей грудь, как тянул из её сердца чужую нить, как рыдала сама Деля, когда осознала, что могла натворить, что уже натворила. На сердце было так муторно, так больно от проснувшихся воспоминаний. Память о губах Чумы, оставившем след на всей последующей жизни, ожила, стала материальной. Накинула на плечи потемневший от времени саван и позвала за собой в небытие. И только обещание, данное своему дракону, удерживало его сейчас от опрометчивого шага, от слез, от всего того, что он мог бы натворить во вред себе, но не стал.

Он откинулся на спину, раскинул руки, заклинанием согревая землю под собой, еще недостаточно нагретую весной, и, глядя в далекое небо, в котором волшебными струнами тянулся к горизонту закат, приготовился ждать урочного часа. Только с поддержкой тех, кто ждал его за дверями Дома Советов, все еще верилось в лучшее. Все еще хотелось жить ради них. Вопреки всему, даже прошлой, подзабытой уже боли. И полночь пришла своим чередом, и молодой Арлекин, будущий Вольто, зашел в Дом Советов, плотно прикрыв за собой дверь. Таинство началось, и не было ему конца.

Почти на пороге, даже не дав толком войти, его встречает Скарамучча. Так было и в прошлый раз, точно также. Да, Скарамуччи обретают маски намного раньше отведенного всем остальным срока, но все равно могут случаться осечки, поэтому эта первая встреча дает возможность исправить ошибку, если она, конечно, была совершена.

Ее танец прекрасен, несколько секунд, просто ускользая от ударов, Александр Икуф не может оторвать от нее взгляд. Конечно, он видел танцы Мяты, но сейчас танцует вовсе не Кэт, а маска, захватившая её тело. Маска, что сейчас закрывает лицо девушки, превращая глаза в черные, бездонные провалы.

Они танцуют. Час, два. Шельм не ощущает течение времени, впрочем, как не ощущает его и Скарамучча. Танцуют, обмениваясь ударами. Меч, вынутый шутом прямо из воздуха, поет в такт оружия Скарамуччи, опасного, отзывающегося в ответ на каждое движение шутовского меча звоном звеньев цепи. Но потом, как озарение, как свет, посреди темной сцены, всё замирает, как под заклятием. Мгновение они смотрят друг на друга, а через еще одно опускают оружие.

Вот и все. Не быть ему Скарамучча. Он сильный, возможно, при определенном стечении обстоятельств, он смог бы победить её, но важна не победа, важна лишь суть, душа. А душа у него, хоть и воина, но не Скарамуччи, и он уходит по лестнице вверх.

Второй этаж, кто-нибудь сказал бы, что второй круг ада. Но Шельм знает, что первый. Когда-то он уже проходил сквозь него. Тогда Скарамучча тоже была милостива, не мучила, не надсмехалась, не причиняла боль. Просто выполняла свою работу. И лишь после нее началось настоящее испытание, настоящая боль.

На верхней ступеньке лестницы его встречает Тарталья. Какая-то часть сознания Шельма знает, что это Вольф, но сердце не верит доводам разума, сердце сейчас живет само по себе. Оно отчаянно стучит о преграду ребер, оно готово выскочить из груди от тихого ужаса, ведь он помнит, как честил его на чем свет стоит предыдущий Тарталья. Как под маской справедливости, вынуждал верить в изначальную ложь, говоря, что нет среди Масок Иль Арте той, что согласилась бы подарить ему свою силу, что позволила бы себя надеть. Но в этот раз все по-другому. Совсем-совсем.

— Ты знаешь, за чем пришел? Кто ждет тебя в самой дальней комнате? Кто готов принять тебя? Кто уже принял? Отвечай без утайки, твоя ложь самому себе да станет тебе испытанием. Кто ждет тебя?

— Доктор Чума.

— Ответ твой верен, но неточен. Кто ждет тебя?

— Убийца.

— И снова мимо. Кто ждет тебя?

— Детские страхи.

— Они, но не только. Кто ждет тебя?

— Вольто.

— И это верное, но все еще не то. Кто ждет тебя после смерти и боли, кто ждет тебя сейчас и готов целую вечность ждать. Кто?

— Любимый.

— Проходи, маски встретят тебя.

— И все? — растерялся Арлекин. — Это все?

— Ты задаешь слишком много вопросов, юный Вольто, он же Арлекин. Вы оба такие юные, вечно юные. Поспешите, разве не в этом вся суть юности?

— В спешке?

— В порывах, — откликнулся Тарталья и, закончив разговор, сбежал по ступенькам вниз, к Скарамучча.

Шельм проводил его взглядом, пожал плечами и куда медленней, чем до того, пошел по коридору в сторону еще одной лестницы. Вторая дверь слева была приоткрыта. Он, не задумываясь, толкнул её и заглянул внутрь. Там его ждал Арлекин. Зеленый, хохочущий.

— Ну, здравствуй, двоемасочник, здравствуй. Скучал, скучал. Ко мне, надеюсь?

— К тебе. К кому еще? — Шельм сам не заметил, как улыбнулся.

— Так, чтобы у тебя спросить? — демонстративно почесал тыковку под шутовским колпаком Арлекин, развалившийся в глубоком кресле, перекинув одну ногу через подлокотник. — Как испытать, шельмеца?

— А может, обойдемся без испытаний?

— Э, нет. Не на того напал, халявщик, — развеселился Арлекин и выпрыгнул из кресла, словно мячик. Запрыгал вокруг него, кривляясь. — Мальчик, сыгравший на жизнь и на смерть, сыграй и со мной на потеху для всех.

— Во что и на что?

— Да хотя б на щелбан. Задам я задачку, решишь, в лоб не дам.

— Зато я тебе дам.

— Дашь, дашь, но сначала реши.

— И?

— Дважды три?

— Пять и один, то есть шесть.

— О, как умен. Всех достоинств не счесть, — весело объявил Арлекин и увернулся, когда Шельм потянулся за тем, чтобы, как и договаривались, отвесить ему победный щелбан. — Э, нет, брат, так не пойдет. То был лишь пробный заход.