— Да, неужели? И что же ты мне на сладкое приберег?

— Что спасает вопреки всему, что убивает, сказав "не люблю", что открывает дороги в другие миры, что дарит надежду, даже крикнув "уйди!".

— Любовь, — больше не улыбаясь, ответил Шельм, и Арлекин повесил свой колпак на витую спинку обитого бархатом стула.

— Щелкай, братец, не томи.

— Перевелися нынче щелбаны, — без прежней веселости ответствовал Александр, поклонился Арлекину и вышел, притворив за собой дверь, шепча одними губами, как заклинание — "Дарит надежду, даже крикнув "уйди!". Дарит, я знаю…

И снова дверь, но на этот раз справа. Приоткрылась и из-за нее выплыла роскошная Коломбина. В пышном, бордово-красном платье, с золотым кружевом на рукавах и высоком воротнике. В изящной, открывающей губы маске, она улыбалась, тепло и лукаво, а не холодно и надменно, как та, другая, что была до неё.

— И что же ты ищешь, маленький Арлекин? Или вернее будет спросить кого? — обмахиваясь черным, траурным веером, гармонично смотрящимся с платьем, спросила она.

— Кого? Может быть, ты мне скажешь, Коломбина? Кого я ищу?

— О нет, мой милый, это должен решить ты сам. Я могу лишь указать тебе путь.

— Так укажи мне его, Коломбина.

— Легко, — улыбнулась та, пряча улыбку за перьями и кружевами веера, и наманикюренным пальчиком указала в сторону лестнице, — Тебе туда, мой милый.

— Так что же, я пойду?

— Э, не спеши, — придержала та его за рукав, — Сначала ответь мне без утайки и прикрас. Знаешь, что такое любовь?

— Знаю. Уже знаю.

— И готов хранить её, неся как знамя в сердце?

— Готов.

— Так кого же ты любишь, назови мне, маленький Арлекин. — Стесняешься, можешь на ушко. — Доверительно сообщила ему Коломбина и даже склонилась к нему, подставляя то самое ушко, выглядывающее из ярко-красный волос, поднятых в замысловатую прическу.

— Зачем на ушко, я и так скажу.

— Смельчак.

— Ставрасейригултирвиль, его имя. И я люблю его.

— Дракона или человека?

— И дракона, и человека, никак по-другому.

— Хорошо, если никак. Поспеши, маленький Арлекин, тебя еще ждут этой ночью новые встречи.

И он ушел на третий этаж, под самую крышу. Не оборачиваясь, зная, что Коломбина смотрит ему в след, провожает, но, стоит ему скрыться на лестнице вверх, уйдет вниз к Скарамучча и Тарталья. К которым, скорей всего, уже присоединился Арлекин.

Последним встал посреди маленького коридора цокольного этажа Бригелла, маска, что носила когда-то его старшая сестра.

— Мой юный друг, вам в скором времени на встречу с давним страхом…

— И болью, — за него добавил Арлекин.

— Не спорю, друг мой. Так приступим?

— Да. Только что ты можешь предложить?

— Сыграй со мной в одну старинную игру.

— Какую?

— Вот тебе три карты, — Ковьело развернул перед ним маленький веер из карт, — выбери ту, что укажет тебе дорогу.

— Просто выбрать?

— Просто выбрать.

— И все?

— И все.

— Тогда вот эту, — взявшись за центральную, с сомнением произнес шут, но не потянул.

— Уверен? — отозвался тот.

— А ты что посоветуешь?

— Не мне давать тебе советы.

— Тогда я сам. — Решился Шельм и вытянул ту карту, что выбрал изначально и недоуменно уставился на девственно чистый лист. Повертел в руках. С одной стороны пестрая "рубашка" с другой пустота.

— И что это? — тихо спросил он, демонстрируя Бригелла белую карту.

— Только тебе решать, — произнес тот. Обогнул его и ушел по лестнице вниз, оставив Шельма одного перед двумя дверьми, так и не указав, какую выбрать.

Шут спрятал пустую карту в карман и направился к той двери, что слева. Замер, взявшись за ручку, но так и не решился потянуть. А вдруг он ошибается, вдруг весь этот фарс — лишь выдумка, бессмысленная игра, которая ни к чему не приведет? Вздохнув, он отринул сомнения. Игре несуждено слиться воедино с магией. Это только лишь игра. Милая шутка. Он резко распахнул дверь и шагнул внутрь. Сделал шаг, но застыл статуей, встретившись с пустыми глазницами Доктора Чумы. Той самой маски, того самого Доктора.

Весь в черном он сидел в глубоком кресле, закинув ногу на ногу. И держл в руке тонкий хлыст, которым постукивал по раскрытой ладони левой руки. Глаза Александра широко распахнулись.

— Ну, здравствуй, Алекс, — тем самым, пугающе знакомым голосом, произнесла маска, и мужчина, что скрывал свое лицо за ней, поднялся из кресла. — Здравствую, дерзкий Арлекин.

— Нет, — прошептал Шельм и попятился, но был остановлен звучным хлопком двери. Резко повернулся спиной в Чуме, подергал за ручку, силясь вырваться из западни.

В душе поселилась паника и застила разум. Он бился, как птица в клетке и все ждал, ждал, когда же за спиной раздастся пугающий, каркающий смех. Но его не было. И он, решившись, медленно обернулся. И обнаружил, что совсем незаметно для него, Доктор Чума подошел вплотную. От его близости, пугающей и жуткой, стало нечем дышать. Легкие сдавило спазмом. Ресницы намокли сами по себе, но гордый Арлекин лишь вскинул голову, силясь поймать хоть какой-нибудь оттенок взгляда в пустых глазницах. Хоть какой-нибудь. Но ответом ему была лишь тьма, первозданная, ледяная, безразличная.

— Какую загадку мне приготовил ты? — вздернув подбородок, вопросил Арлекин, за дерзостью скрывая ужас.

— Самую простую, на мой взгляд, — откликнулась ненавистная маска. — Ты назвал того, кого полюбил, теперь докажи, что сможешь исполнить данное ему обещание.

— Обещание? — Шельм и хотел бы выглядеть беспристрастным в этот момент, но все равно нахмурился. Он давал Ставрасу столько обещаний, что сходу не мог сообразить, какое из них требует исполнить Чума.

— Ты любишь?

— Люблю.

— А он?

— Говорит, что любит.

— Ты веришь?

— Я люблю. Любовь компенсирует веру.

— Раз компенсирует, тогда поверь.

— Чему?

— Моему поцелую. — Отозвалась маска и шагнула к нему, оттесняя его к двери, в которую Александр очень быстро уперся спиной, пятясь от детского ужаса, оживающего перед глазами.

Чума уперся рукой возле его лица, глядя своими жуткими провалами, вместо глаз, в лицо притихшего шута, склонился к губам и произнес без притворства, отринув все игры.

— Приподними маску и поцелуй сам, если готов поверить.

— Поверить кому?

— Обещанию.

— Чьему?

— Того, кого ты любишь.

— А что я обещал ему?

— Ты не помнишь? Коротка же твоя память, шут.

Ему почудилось, что под маской Чума улыбнулся. Но разве Доктор способен на такое? Шельм не верил, что способен, но привык исполнять обещания, данные Ставрасу.

— Напомни мне, — попросил он, совсем немного придвигая свое лицо к безликой маске.

— Ты обещал, что не будешь бояться. Ты ведь обещал ему?

— Обещал. — Сдался Александр, подцепил маску за острый край, приподнял совсем чуть-чуть, боясь увидеть лицо, скрытое под ней. Зажмурился и поцеловал. Совсем чуть-чуть, лишь вскользь мазнув губами, но отстраниться не успел. Доктор подхватил его под руки, вынуждая обнять себя, впился губами в губы, пугающим, тем самым поцелуем, но… он оказался так сладок, так нежен и одновременно страстен, так узнаваем.

— Ставрас! — выдохнул Шельм ему в губы и без обиняков отбросил маску, сорвав ее с лица, улыбающегося лекаря. Тот смотрел на него тепло, но несколько разочарованно. И это разочарование испугало шута.

— Что не так? — прошептал Александр, прижавшись к нему всем телом.

— Да вот все думаю, как бы нам продолжить наши поцелуи, вот только…

— Думаешь, Мур будет против?

— Да ладно, уверен, нашего оборотня поцелуями не испугаешь, — фыркнул в ответ дракон. — Просто эта твоя маска несколько мешает. Моя была удобнее.

— Что? — опешил шут и принялся ощупывать лицо. На нем действительно была маска, белоснежная, гладкая и нежная на ощупь. Теплая, словно живая, полностью повторяющая контуры лица. Он медленно и осторожно снял её и всмотрелся в бесстрастный лик. И губы маски дрогнули в улыбке, и человек, принявший её, улыбнулся ей в ответ. — Ну, здравствуй, Вольто, — прошептал Александр, и им со Ставрасом почудился тихий, слегка потусторонний голос, наполненный неподдельным теплом.