Стравинский с 1910 года жил в Швейцарии, Франции, США. В 1962 году приезжал в СССР. Он писал: «Я всю жизнь по-русски говорю, по-русски думаю... Может быть, в моей музыке это не сразу видно, но это заложено в ней, это в ее скрытой природе». Он мог бы жить в России, как не покинули ее после революции Мясковский или Глиэр, или из новых поколений, о которых еще будет речь. Преемственность в развитии русской музыки сохранилась, что лучше всего показывает удивительная судьба пианиста и композитора С.С.Прокофьева, очевидно, первейшего гения музыки всего XX века в мире и именно музыки Ренессанса, включая эпоху европейского Возрождения, как она впервые прозвучала в балете «Ромео и Джульетта» в России в 1940 году.

_______________________

© Петр Киле

_______________________

Классический пример вундеркинда - это юный Моцарт, который в возрасте шести-восьми лет вместе со своей старшей сестрой и отцом выступал на концертах по всей Европе, играя на клавире или скрипке соло; исполнял он сочинения известных композиторов и свои собственные, или импровизировал на заданные тут же темы.

Был вундеркиндом и Ференц Лист. В XIX веке на вундеркиндов вообще была мода. Но обыкновенно из них не выходили сколько-нибудь выдающиеся музыканты. Моцарт и Лист, таким образом, были исключениями. Мода на вундеркиндов не коснулась России, где музыкальное образование получали дети из дворянских семей наравне с общим, да еще одаренных детей из крестьян обучали игре на музыкальных инструментах, составляя  целые оркестры из крепостных. И звучала русская песня, на которой выросли первые русские композиторы, начиная с Глинки.

Он-то явился родоначальником новой русской музыки. По воспоминаниям Михаила Ивановича видно, что он точно был вундеркиндом, только в условиях России и дворянского быта не востребованным, как Моцарт или Лист для профессиональных выступлений на концертах, - ни в детстве, ни позже, когда он как пианист мог прославиться, прежде чем как композитор, на всю Европу. Да и композитором он стал как бы поневоле, исключительно благодаря уникальной гениальности, соответствующей его эпохе, ныне нами осознанной, ренессансной, в ее классический день.

Здесь кстати привести высказывание П.И.Чайковского о Глинке: «Небывалое, изумительное явление в сфере искусства... Глинка вдруг одним шагом стал наряду (да! наряду!) с Моцартом, с Бетховеном и с кем угодно. Это можно без всякого преувеличения сказать про человека, создавшего «Славься»... И ведь образца не было никакого; антецедентов нет ни у Моцарта, ни у Глюка, ни у кого из мастеров. Поразительно, удивительно!.. Да! Глинка настоящий творческий гений!»

Вундеркиндом рос и Чайковский, только что без выступлений на концертах, то есть без публичной славы и барыша еще в детстве, зато с ранними озарениями и безошибочными ориентирами в сфере искусства. Ведь Чайковский - это Пушкин в музыке.

Вундеркиндом (не по-немецки, а именно по-русски) был и Скрябин, при этом с раннего детства всесторонне одаренный, особенно, разумеется, в музыке. Я упоминаю здесь первых из пришедших на ум русских композиторов, о которых обычно никто не говорит как о вундеркиндах. Это слово всплывает лишь в отношении Сергея Прокофьева (1891-1953). Он родился в селе Сонцовка, недалеко от Юзовки (Донецка), в имении помещика, у которого в качестве управляющего много лет служил его отец.

Сергей Алексеевич Прокофьев, сын мелкого промышленника, закончил Московский университет и Петровско-Разумовскую сельскохозяйственную академию. Женившись на девушке-бесприданнице, закончившей гимназию с золотой медалью, Сергей Алексеевич уехал с нею на юг, приняв предложение помещика Сонцова управлять его имением. Это было смелое решение, оправданное, как станет ясно, целями, какие ставили перед собою молодые поколения в ту эпоху.

Жена управляющего преподавала в сельской школе, возможно, ими открытой. В зимние месяцы поездки в Москву и Петербург с посещениями театров, с приобретением книг. Сын напишет впоследствии о родителях, которых горячо любил: «Такие понятия, как «просвещение», «прогресс», «наука», «культура», почитались у родителей выше всего и воспринимались как Просвещение, Прогресс, Наука, Культура - с заглавной буквы». Это такая была эпоха.

«Мать любила музыку, отец музыку уважал», - напишет в «Автобиографии» Прокофьев. Вечером, когда маленького сына укладывали спать, он не засыпал, а «лежал и слушал, как где-то вдалеке, за несколько комнат, звучала соната Бетховена». Мария Григорьевна играла подолгу и днем, а сын не бегал уже, а садился в кресло и слушал все подряд. При этом, как вскоре выяснится, он все запоминал и знал, когда какую вещь играет мать.

И вот у ребенка потянулись пальцы к клавишам. Мать не останавливает его или не уступает ему свое место. «Мать, занятая экзерсисами в среднем регистре, иной раз отводила в мое пользование две верхние октавы, по которым я выстукивал свои детские эксперименты. Довольно варварский ансамбль на первый взгляд, но расчет матери оказался правильным, и вскоре дитё стало подсаживаться к роялю самостоятельно, пытаясь что-то подобрать. Мать обладала педагогической жилкой».

«Между тем я подобрал пьеску, которая приняла вполне приемлемую форму. Эту пьеску я играл несколько раз. Мать решила записать ее, что, впрочем, далось не без труда, ибо дело было новое». «Мне было пять лет и несколько месяцев. Процесс записывания произвел впечатление, и вскоре после того я овладел им в какой-то мере». Теперь можно было приступить к сочинению собственной оперы. Она неоднократно ставилась и даже была переплетена в красное с золотом в Петербурге тетей Таней: «Великан» опера в 3 действиях сочинения Сереженьки Прокофьева».

Позже она будет показана Танееву в Москве, а по его совету для систематических занятий музыкой Сережи в Сонцовку на летние месяцы будет приглашен Глиэр, который только что окончил Московскую консерваторию с золотой медалью и, конечно, нуждался в уроках. Ученику 11 лет, учителю 28, который будет принимать участие во всех спектаклях, какие ставил его ученик, воспринимая их больше, чем игру.

Глиер следующим летом с увлечением работает вместе с учеником над третьей оперой Сережи Прокофьева - «Пир во время чумы». Теперь Сережа вместе с матерью бывает в Москве, с посещением концертов и спектаклей, показывает Танееву семь песенок, так назывались небольшие пьески, число которых росло из года в год, и симфонию, - с этими вещами вундеркинд мог бы выступить и на сцене, но это никому не приходило в голову. Среди крупных форм появляются и «мелкотушки» - романсы на стихи Лермонтова и Пушкина.

В 1904 году зимой Мария Григорьевна с сыном приезжает в Петербург с мыслью поселиться в столице, чтобы дать Сереже систематическое образование. Она встретилась с Глазуновым, чтобы он-то давал уроки ее сыну, но Александр Константинович убедил ее, что Сереже надо поступать в консерваторию: «Именно в консерватории талант его получит полное развитие, и есть все шансы, что из него выйдет настоящий артист».

Осенью 1904 года тринадцатилетний Сережа Прокофьев пришел на экзамен, главный экзамен по специальной теории, с двумя папками (в одной - все сочинения этого года, в другой - сочинения других годов), еще снаружи переплетенная тетрадь (не уложилась в папку) с двадцатью песенками.

«Меня спросил Римский-Корсаков:

- Это - ваши сочинения?

- Да, - отвечал я».

Затем он сыграл на рояле сонату Моцарта, при этом Римский-Корсаков открывал разные страницы... Со слухом тоже тотчас выяснилось - абсолютный. Приемная комиссия во главе с директором пожелала ознакомиться с сочинениями. Под списком сочинений, чему засмеялся Римский-Корсаков, лежала партитура «Ундины». Ее он передал комиссии. Было сказано, чтоб он сыграл «Ундину», да и пел.