– Тпру! – заорал возница.
За все время это был единственный его вклад в беседу.
– Почему мы останавливаемся? – удивился доктор.
– Мистер Холмс, – вместо возницы разъяснил Том, – приехал из-за девочки. Конечно же, он захочет познакомиться с бедняжкой Дженни. Такой джентльмен, как мистер Холмс, наверняка любит детей. Он не причинит зла маленькой девочке.
– Разумеется, любит, – начал было доктор со странным выражением лица. – В особенности, лондонских беспризорников…
Но Холмс не дал ему закончить:
– В другой раз, Том. Сейчас у меня совсем другие планы.
Интермедия
Добро пожаловать, мистер Холмс!
– Идем, псидонист. Чайку заварим…
Я покорно дал Серафиме Петровне вытащить меня на кухню. Сопротивление больше не имело смысла. Нюх подсказывал: старуха теперь на нашей стороне. Да и во мне Тюня пока что не нуждалась.
– Я тут посижу, за столом. Ладно?
– Сиди, чего там…
Глядя вполглаза, как бабка ставит на конфорку музейный раритет – древний чайник со свистком – я играл с планшетом. В доме был беспарольный вай-фай, связь летала птичкой.
– Тысяча девятьсот, – сказал я.
– Что?
– Тысяча, говорю, девятисотый год.
– Не-а, – хохотнула бабка, засыпая в заварник горсть «черных индусов». – Обижаешь, псидонист. Я помладше буду. Тридцать восьмого годика, аккурат перед войной.
– Я не про вас, Серафима Петровна.
– Фимой зови. Бабой Фимой. Все так зовут.
Внезапная ласковость старухи пугала. Может, я и впрямь меньшинство?
– Я, баба Фима, не про вас. Уэллс, «Война миров». Книжка вашей Нюры. Впервые издана в феврале тысяча восемьсот девяносто восьмого года. Издательство «Heinemann». Это если не считать журнальной публикации в «Pearson’s magazine», на год раньше.
– Ишь ты! – пригорюнясь, старуха встала у окна: ждала, пока чайник закипит. – Дядька мой, Борька-рыжий, девяносто восьмого. На войне миров убитый, под Ржевом. Земля ему пухом, алкоголику! Давняя, значит, книжка. А девятисотый при чем?
– Действие книги разворачивается в тысячу девятисотом, в Англии. Уэллс вспоминает великое противостояние Марса и Земли. Вот: «Гроза разразилась над нами шесть лет назад. Когда Марс приблизился к противостоянию…» И пишет, что было это противостояние в тысячу восемьсот девяносто четвертом. Плюс шесть лет – сами можете посчитать.
– Умный, – восхитилась баба Фима. – Девяносто четыре плюс шесть… Точно! Твоему Элсу в школу бы, арифметику читать. Или гастрономию.
– Астрономию не надо. Ошибся он, на два года ошибся. Великое противостояние Марса и Земли на самом деле было в тысячу восемьсот девяносто втором. И значит…
– Вот же зараза! Детей дурит, капиталист!
– Дурит, баба Фима. И мы это запомним: формально девятисотый, неформально – девяносто восьмой. Пригодится…
– Я не запомню. У меня склероз.
– Вам и не надо.
– Из-за этого у Нюрки ум за разум зашел? Ах он, гад…
– Нет, не из-за этого. Это ерунда, обычные литераторские вольности. Тогда на такое смотрели сквозь пальцы.
Я не стал объяснять старухе, что авторская накладка, создающая разброс по времени действия, дает и мне шанс на некоторую вольность в подборе оптимальной «прописки». Тут главное: дождаться Тюни, ее выводов по точке взлома. Впрочем, я уже видел стратегию решения. Загвоздка была в мелочах. Значит, тысяча девятисотый? Время есть. Выясним взлом – локализуем место…
– Пробки вывернуть, – вдруг сказала баба Фима. Глазки ее зажглись жаждой деятельности. – А? Пробки вывернуть, и дело с концом.
Старуха помолодела лет на двадцать.
– Пробки?
– У нас автоматы стоят, на счетчике. И крутить ничего не надо: дернул хлястик – и готово. Сейчас, я свечку зажгу. В темноте худо без свечки.
– Зачем пробки?
– Затем, что электричество. Электричество отрубим, каска и выключится. Заберешь ее в вашу контору, и чини на здоровье! Хоть совсем доломай. Я убираться наладилась, а тут вы… Держи свечку. С нее капает, не обожгись.
– Стойте! Нельзя электричество!
– Ты на меня не ори, псидонист. Молод еще.
– Баба Фима, я вас умоляю! Нам надо корректно завершить программу. Вы даже не представляете, насколько там все сложно! Аварийное отключение может повредить Анне Игоревне…
– Голова болеть будет?
– И голова тоже.
– Намудрили, ироды. Ладно, гаси свечку. Вот, весь пол мне заляпал…
Чайник засвистел так, что я аж подпрыгнул. Кипяток струей пролился в заварник. По хмурому лицу старухи было видно, что ей жаль прощаться с электрической идеей. Я подыгрывал, изображая озабоченность. И молил ангела-хранителя, чтобы бабе Фиме не пришло на ум «дернуть хлястик» втихую, когда мы с Тюней будем заняты «пропиской». Отрубись электричество – дура-Нюрка встанет, как новенькая, и даже без головной боли. Поди объясни бойцовой бабке, что последствия аварийки сказываются не сразу! Жалобами замучает, шеф с меня три шкуры сдерет.
– И еще, – сказал я. – Серафима Петровна, можно без «псидониста»?
– Ага, – согласилась старуха. – Если без Серафимы Петровны. Лады?
– Лады.
– Снегирь! Лети сюда!
– Твоя зовет, – уважительно кивнула баба Фима. – Молодая, а строгая. Иди, а то дырку в башке проест. Я бы на ее месте точно проела. От темечка до пупа.
– Давайте поднос, чай отнесу.
– С чаем я сама…
* * *
– Сволочи! Ворюги проклятые!
– Придержи язык. Не дома…
– Нет, ну какие сволочи…
Тюня бесилась. Тюня не стеснялась в выражениях. Пальцы ее скрючились, когтями тигрицы нависнув над клавиатурой. Будь у Тюни возможность, она бы вцепилась в рожу таинственным сволочам. Это ее состояние я называл «тюнингом» – шепотом, ибо хотел дожить до старости. Контрапунктом Тюниному бешенству на диване безмятежно возлежала девица Анна Игоревна, павший рыцарь в шлеме. Будь моя воля, я бы таких порол, не приводя в сознание.
– Нашла?
– Ну!
– Что?!
– Сам читай…
Из принтера, мирно дремлющего у монитора, выполз лист распечатки. Я отметил, что в лоток подачи была загружена пачка бумаги страниц на двести. Чувствовалось, что Нюрка заранее подготовилась к чтению, и что в ее версии «Вербалайфа» имелся графический редактор. Простенький, черно-белый, дающий на выходе графику типа книжных иллюстраций – не Бердслей, и уж тем паче не Дюрер. Коллаж на основе лицензионного материала, плюс легкая импровизация. Редакторы подороже создавали картинки цветные, объемные, выводя их на монитор. Совсем дорогие, из свежих, работали с анимацией: ролики до трех минут.
Ладно, иллюстрации – потом. Сперва – точка взлома.
«…Над домом, горящим на Оук Клоуз, медленно поднялось в воздух призрачно мерцающее сияние. Внутри него угадывалась человеческая фигурка. Темный силуэт был заключен в эфирный кокон, а может, яйцо, по поверхности которого то и дело пробегали опалесцирующие волны. От кокона исходил жемчужный свет, возвращая зловещему вечеру яркие краски солнечного дня, когда еще ничто не предвещало…»
– Знакомая фигня, – я почесал в затылке. – Где я ее видел?
– Где? – взбеленилась Тюня. – Это же я!
– Ты? Яйцо, что ли?
– Сам ты яйцо! – краем глаза я засек, как с пониманием скалится баба Фима, встав в дверях с подносом наизготовку. – Это моя книга! «Таира Алая: возвращение», третий том серии. Эпизод с ведьмачкой Джессикой, уничтожение ледяных гигантов. Взяли, испоганили мой фрагмент, переписали под ломку для Уэллса…
«…возмездие настигло пришельцев у опушки Паснидж-вуд. Фигурка в коконе всплеснула руками – и перед беглецами взметнулась ослепительная бело-голубая стена высотой не менее двухсот футов. Лес огонь не затронул, но бронированные колоссы сгорели в мгновение ока, как мотыльки в пламени свечи…»
Я еще раз перечитал сцену с фигуркой-из-машины, лупящей марсиан в хвост и в гриву. Ситуация прояснялась. Так вот ты чего хотела, Анна Игоревна, коленки твои белые, костлявые…
