“Теперь,– подумала она,– ты будешь спокойно спать, пока тебя не разбудит голос Хозяина”.

Она знала, что проснувшись, он будет страдать от голода, жажды, и возможно, будет слишком слаб, чтобы охотиться самостоятельно. Ей нужно будет помочь ему. Любовь ее не знала границ. Она оттащила запеленатого Рико в кладовую, закрыла парой картонных ящиков, потом затворила дверь. Теперь солнце, этот ненавистный жгучий глаз, вызывающий боль одним прикосновением своих лучей, не проникнет к нему.

Хозяин будет доволен работой.

Она покинула комнату и помчалась по бульвару, чтобы присоединиться к другим охотникам. Она научилась довольно хорошо чувствовать запах живой крови.

– “Ариста” хочет заполучить тебя,– сказал Джимми Крайн, выруливая на Закатный бульвар, не обращая внимания на заполонивших тротуары подростков, хотя количество их было рекордным для такого часа ночи. – Они будут рвать на себе волосы, если не заполучат тебя после того, как мы подпишем сделку с Бруксом. И тогда наша цена пойдет в гору. Черт, они просто не могут позволить себе выпустить тебя из рук, пока ты еще в моде!

Вес сидел на заднем сиденье белого “кадиллака” Джимми, сделанного по специальному заказу – ручная сборка – обнимая одной рукой Соланж. Вечер оказался слишком утомительным и сейчас голова ее опустилась на плечо Веса.

– Этот парень, Чак, был довольно забавный, верно? – сказал Вес. – Как его фамилия?

– Крисп или Крайпс, что–то в этом роде. Я тебе скажу, как собираюсь разыграть карту “Аристы”, Вес. Я буду играть не спеша, хладнокровно. И если они начнут цитировать факты и цифры, я так на них посмотрю… Ха! Да у меня они по стенам ползать будут, готовые подписать что угодно! “Чистое везение” – это будет хит на “Эй–Би–Си”, и компании грампластинок поползут к нам на паршивых своих коленях! Хочешь послушать запись?

– Нет,– тихо ответил Вес.

– Ладно. Эй! Что скажешь насчет пары выступлений в Вегасе? Билеты будем выписывать теперь сами!

– Не знаю. У меня плохие воспоминания о Вегасе. Наверное, пока надо держаться потише, посмотрим, что выклюнется.

– Потише? – Джимми спросил это таким тоном, словно Вес только что грязно выругался. – Я правильно понял тебя, Дружище? Держаться потише? В этой стране нельзя держаться потише! Нужно ковать железо, пока горячо! И ты знаешь это не хуже меня. Христос на небесах! – Он резко вывернул руль вправо, чтобы объехать группу совершенно потерявших представление о том, где они находятся, подростков. – Поганые наркоманы! – Подростки усмехались и делали неприличные жесты. – Банда выродков! – в сердцах сказал Джимми. Лицо его пылало. – Боже, ведь я едва не сбил человека! Чем не тема для колонки Роны, а?

– Верно,– нервно сказал Вес. Он оглянулся и увидел, что подростки выпрыгивали на проезжую часть бульвара, теперь уже перед спортивным “спитфайером”. Машина с визгом затормозила, подростки обступили ее. Вес отвернулся и больше не смотрел назад, потому что его внезапно наполнил ужас.

– А где живут все эти уроды? – сказал Джимми, глядя на людей, столпившихся перед магазинами и барами. – Что они делают – просто выходят погулять ночью?

Соланж вдруг выпрямилась, словно она и не спала.

– Что происходит? – спросила она тревожным голосом.

– Ничего особенного. Джимми везет нас домой. Спи.

– Нет,– Она посмотрела по сторонам. – А мы еще не приехали?

Вес улыбнулся:

– Мы только пятнадцать минут назад покинули “Импров”. Ты, наверное, не помнишь те три бокала “шабли”? – Он посмотрел в зеркало заднего вида, в глаза Джимми. – Как было имя того парня? Чак…

– Крескин. Или нет, это не то. Не помню.

– Хороший комедиант. Хороший материал. И люди с удовольствием слушали его.

– Похоже. Конечно, ты мог бы встать посреди ночи и переплюнуть этого парня с завязанными глазами. Сливки поднимаются на самый верх, Вес. Вот почему он работает в “Импров”, а у тебя контракт с “Эй–Би–Си”.

– Шаги,– сказал Вес.

– Что?

– Шаги в темноте,– повторил Вес. – За твоей спиной. И как бы ты ни бежал, пусть даже сердце выпрыгнет у тебя из груди, даже если тебе покажется, что больше ты не слышишь шагов, они все равно будут за твоей спиной.

– Соланж, о чем болтает этот ненормальный золотой юноша?

– Иногда мне становится интересно,– задумчиво сказал Вес,– что бы произошло, если бы я не вышел на сцену тогда, в первый раз? Это было в “Комеди Стэр”, вечером, в понедельник – выступали только любители – и я только–только сошел с автобуса из Винтел–хилл и был перепуган до смерти. Меня должен был встретить дружок, но паршивец не появился и мне пришлось топать пешком, таща чемоданы. Боже! Я тащил их кварталов двадцать. Я даже не знал, куда иду. И тут я увидел этот плакат – ВЕЧЕР ЛЮБИТЕЛЕЙ, сцена в ваших руках! – Я нашел комнату в мотеле и начал репетировать перед зеркалом. В зеркале была большая трещина – я это навсегда запомнил – и я испугался, что это предвещает неудачу. Но потом я решил, что разбил его кто –то другой, значит, это его неудача, так?

– Определенно,– сказал Джимми.

Вес улыбнулся, наплыли воспоминания. Все это было, казалось, так давно, но время в Лос–Анжелесе обманчиво. Если тебе сопутствует удача и ты в окружении друзей, время течет быстро, месяцы и недели превращаются в дни и часы. Но стоит оказаться одному, и каждая минута превращается в отравляющую вечность.

– Я никогда до того не видел такую большую сцену,– продолжал он – И никогда с тех пор не видел. Впереди стояла длинная очередь тех, кто должен был выступить до меня. Кое–кто из них были действительно талантливыми людьми. Другие бежали со сцены с позором. Да, это был бесподобный спектакль! Прямо передо мной в очереди стоял невысокий парень по имени Бенни… Крамер, кажется. Он делал всякие звуковые эффекты – выстрелы из лучеметов, полет НЛО, атомные взрывы, пополам с туповатыми комментариями. Парень он был славный, но зажатый, как картон. На сцене он не умел держаться. Когда он закончил, кто–то подтолкнул меня в спину, и я, спотыкаясь, вышел под лучи рампы. Боже, каким он был… ослепляющим, этот свет!

Голос его становился постепенно все тише, взгляд приобрел задумчивость воспоминаний.

Они пересекли Беверли Хиллз, направляясь к Белайр.

– Таким ярким,– повторил он. – Он бил в тебя, как лазер, на лице сразу выступил пот, я едва видел тех, кто сидел у самой сцены, но чувствовал присутствие… Я видел отблески света на линзах очков, и было как–то очень шумно, все шаркали, кашляли, переговаривались через весь зал, словно меня там не было вовсе, окликали официантов. И в этот момент я осознал, что сцена – это не вечеринка в клубе. Я понял, что это начинается по настоящему и что мне придется тяжело. – Он замолчал, глядя в окно.

– Ты пользовался успехом в тот раз? – спросила Соланж, взяв его за руку.

– Я провалился,– признался Вес и улыбнулся. – Темпоритм был совсем не тот, я перепутал текст, и держался я так, словно в задницу мне вставили кочергу. Минуты через две после начала выступления толпа в зале возжаждала моей крови. Я забыл полностью текст и начал бормотать что–то насчет того, что вырос в Винтер Хиллз и что все мои друзья говорили, что у меня талант смешить. Это был последний гвоздь в крышку гроба. Наверное, со сцены я выглядел… Я полз, наверное, на четвереньках, потому что совершенно не помню, как я уходил. Вот так состоялся мой дебют в Голливуде. – Он сжал ладонь Соланж. – Но я нашел работу продавца в магазине рубашек на Бродвее, и вернулся на сцену в следующий понедельник. Я понял, что если хочешь удачи на своей стороне, то работать нужно, как черт, и я работал. Через пару месяцев люди приходили уже специально на меня. И я работал не по понедельникам, нет. Я начал давать представления в программе “Новые комедианты”. Иногда это был триумф, иногда аудиторию приходилось “раскачивать”. Но я каждый раз работал на пределе. И однажды за кулисы пришел какой–то парень и спросил меня, не хочу ли я написать кое–что для Карсон–Шоу. Посмешить богачей.