Право выкупа земель (в течение 40 лет) оставалось за родичами, не подписавшими купчие грамоты[1450]. Эта весьма существенная оговорка сделана в интересах родичей лиц, продававших землю, т. е. главным образом вельможных землевладельцев. Сам срок предъявления претензий — 40 лет — был очень большим. Так, еще в 1532 г. каширским посадским людям было отказано в их претензии на мельницу, потому что они не били челом 30 лет[1451]. Вместе с тем внесение в закон строго определенного срока ограничивало в какой-то мере претензии родичей лиц, продавших землю.
Статья 85, касаясь в сущности лишь вопроса о купле родовых земель, не могла дать хоть сколько-нибудь значительный резерв земли, необходимый для обеспечения дворянства. Правительству приходилось искать новых источников для испомещения служилых людей.
Второй закон, относящийся к проблеме землевладения, это статья 43, провозгласившая ликвидацию тарханов: «торханых (грамот. — А. 3.) вперед не давати никому; а старые грамоты тарханные поимати у всех»[1452].
И. И. Смирнов считает, что статья «наносила удар по основным группам привилегированных землевладельцев — тарханников»[1453]. Еще С. Б. Веселовский установил, что после 1506 г. светским землевладельцам тарханные грамоты не выдавались[1454]. Следовательно, статья 43 своим острием была направлена против податных привилегий духовных феодалов. Исследователей уже давно смущал факт существования тарханов в более позднее время и вторичная их ликвидация в 1584 г. Если А. С. Павлов и С. В. Рождественский высказали мысль, что статья 43 на практике не применялась[1455], то Б. А. Романов считал, что статья 43 «носит чисто декларативный характер и сформулирована (в своей тарханной части) как предписание, обращенное… к самой верховной власти»[1456]. Анализ жалованных грамот, проведенный С. М. Каштановым, позволил сделать вывод, что статья 43 Судебника имела совершенно конкретное содержание, т. е. ликвидацию тарханов.
С 1549 г. в новых жалованных грамотах уже нет, как правило, освобождения иммунистов от уплаты основных податей, в том числе ямских денег. Вторая часть статьи 43 («грамоты тарханные поимати») была осуществлена несколько позднее, в 1551 г., во время майского пересмотра жалованных грамот[1457].
О недвижимом имуществе в городах Судебник молчит.
Вторую группу статей Судебника составляют законы о крестьянах и холопах. Статья 88 Судебника 1550 г. о Юрьевом дне по существу лишь с небольшими дополнениями повторила статью 57 Судебника 1497 г.[1458] Как правильно пишет И. И. Смирнов, в вопросе о крестьянах Судебник 1550 г. занимает консервативную позицию[1459],—по его словам, — не создает нового этапа в истории развития крепостного права»[1460] Но эти верные соображения, к сожалению, не получили у И. И. Смирнова должного объяснения, ибо противоречили его же концепции о дворянском существе законодательства середины XVI в. В обстановке роста классовой борьбы правительство Адашева не рискнуло пойти на дальнейшее закрепощение крестьян, хотя к этому сводились требования дворян. К тому же, феодальная знать была меньше заинтересована в скорейшей ликвидации крестьянского выхода и добилась сохранения в законодательстве старинного установления конца XV в., которое шло вразрез с практикой, а не отличалось действенностью, как то полагает И. И. Смирнов[1461] (фактически крестьянский выход был крайне затруднен).
Двойственный характер носят статьи о холопах. Статья 76 Судебника 1550 г. воспроизводит с небольшими уточнениями статью 66 Судебника 1497 г. Так, например, для обращения тиуна в холопы требуется предъявить на него полную или докладную грамоту. В частности, сельского тиуна нельзя было «похолопитъ» без предоставления докладной грамоты[1462].
В статье 88 содержится разрешение «холопить» крестьян, не считаясь с Юрьевым днем, причем даже без уплаты господину пожилого («которой крестьянин с пашни продасться кому в полную в холопи, и он выйдет безсрочно ж и пожил ово с него нет»)[1463]. Если вспомнить позднейшее законодательство начала XVII в., то в нем мы сможем найти категорические постановления о том, что крестьян (за исключением голодных лет), перешедших к кому-либо в холопы, следовало «по крестьянству» выдавать их прежним господам[1464]. Совершенно иное дело статья 88 Судебника, которая стоит на страже холоповладельцев, т. е. в первую очередь феодальной знати.
О том, какие круги господствующего класса были наиболее крупными холоповладельцами, говорит статья 81 Судебника. Этой статьею запрещается «холопить» детей боярских, годных исполнять служилые обязанности. «Холопили» таких дворян, конечно, княжата и бояре[1465]. Статья 81 оберегала детей боярских от «похолопления» и отвечала их интересам.
Впервые в истории русского законодательства Судебник 1550 г. говорит о служилой кабале. Появление специальной (78) статьи о служилой кабале свидетельствовало о развитии к середине XVI в. служилого холопства.
В статье 78 говорится, что в случае установления кабальных отношений («станут на собя давати кабалы за рост служити») служилые кабалы можно составлять на сумму не свыше 15 рублей («боле пятинатцати рублев на серебряника кабалы не имати»). Закон не имел обратного действия, поэтому старые кабалы сохраняли свою силу, но только в том случае, если они были заново подтверждены (подписаны дьяком и скреплены боярской печатью). Кабалу можно было составить лишь на свободного человека («на волных людей»); служилые кабалы, составленные на полных и докладных холопов, признавались недействительными.
Б. А. Романов обратил внимание, что 15-рублевый максимум, из которого исходит составитель Судебника 1550 г., во много раз превышал сложившуюся практику: служилая кабала первой половины XVI в. не знает суммы более 10 рублей[1466]. В среднем кабалы даже в 60–70-х годах XVI в. составлялись на 3–4 рубля[1467]. Иногда кабалы на ремесленников достигали более высокой суммы (например, один сапожник в 1574/75 г. составил кабалу на 8 рублей[1468]). Впрочем, когда в кабалу вписывалось все семейство, величина долга возрастала. Составленная в 1574/75 г. кабала на 3 человек знает долг и в 15 рублей[1469]. Но это единичный случай. Введение максимума отвечало пожеланиям дворянства, заинтересованного в том, чтобы не допускать переманивания закабаляемых «людей» путем повышения величины ссуды. Однако сами размеры максимума были очень велики, что соответствовало скорее интересам феодальной аристократии, чем служилой мелкоты[1470].
Посадским людям — закладчикам посвящена статья 91, провозгласившая, что «торговым людем городцким в манастырех в городских дворех не жити». П. П. Смирнов полагал, что в статье воспроизведен в какой-то мере текст несохранившегося указа о слободах Ивана III, на который ссылался Иван Грозный в речи, обращенной к Стоглаву[1471]. Так это или иначе, но статья 91 еще не решала вопроса о слободах по существу и к этой теме правительству пришлось вернуться уже в конце 1550 г. Общее постановление, направленное на борьбу с закладничеством, показывало возросшую роль посада и стремление правительства учесть в какой-то мере требования горожан.
