Феодальный характер эксплуатации детенышей, таким образом, виден из анализа его условий. Даже в XVII в., по словам А. М. Панкратовой, наймиты «были ближе к феодально зависимым людям, чем к вольнонаемным рабочим позднейшего времени»[659]. Грань, разделявшая детенышей от кабальных людей, также была невелика. В нашем распоряжении имеются «кабалы» середины XVI в. обедневших людей, аналогичные служилым кабалам, заключая которые эти люди становились монастырскими детенышами. Так, Моисей Нифантиев с детьми в 1552/53 г., заняв у келаря Спасо-Прилуцкого монастыря 1 рубль денег на год, обязывался поставить избу в деревне Левашеве, «пахать… да и оброк мне дать по книгам»; он стал монастырским детенышем[660]. Иногда в кабале прямо оговаривалось: «за рост» закабаляемый обязан «служити в детех на дворце, всякое дело черное делати з детьми. А полягут деньги по сроце и мне служити по тому же за рост»[661]. Перерастание наемного труда в кабальный свидетельствовало о том, что этот труд не сделался основой для формирования капитализма[662].

Таким образом, к середине XVI в. в результате углубления процесса общественного разделения труда увеличилось значение ремесла и торговли в хозяйственной жизни страны. Росли города. Говоря о средневековой Европе, Энгельс отмечает, что «бюргеры стали классом, который олицетворял собой дальнейшее развитие производства и обмена, образования, социальных и политических учреждений»[663].

Сходные процессы происходили и в России. В русских городах происходит уже процесс расслоения посадского населения на «лучших» и «молодших» людей. Появление городского патрициата и рост посадской бедноты приводил к обострению классовой борьбы между ними, что ярко проявилось в городских движениях середины XVI в.

Российское централизованное государство первой половины XVI в. представляло собой аппарат насилия господствующего класса феодалов.

К середине XVI в. в экономике страны явно обозначились серьезные сдвиги, которые, однако, еще не нашли достаточно полного отражения в надстройке и прежде всего в политическом строе общества. Командные высоты в государственном аппарате по-прежнему занимали представители княжеско-боярской аристократии, а сам этот аппарат сохранял многие черты старой дворцово-вотчинной администрации. Несмотря на то что к середине XVI в. все больше и больше проявлялись черты политического влияния дворянства (создание губных учреждений и т. д.), задачи перестройки государственного аппарата в целом не были еще решены.

Российское государство первой половины XVI в. распадалось на отдельные «земли», частью даже княжества, сохранявшие «живые следы прежней автономии», свои особенности в управлении. Страна еще не изжила экономическую раздробленность, что объясняло в конечном счете и существование пережитков раздробленности политической, наличие полусамостоятельных удельных княжеств, имевших свой аппарат управления, не всегда прочно связанный с великокняжеской канцелярией[664].

К середине XVI в. сохранялись удельные княжества брата Ивана IV Юрия Васильевича Углицкого, его двоюродного брата Владимира Андреевича (Старицкий удел), а также менее значительные уделы княжат Воротынских, Одоевских и Мстиславских. Впрочем, эти княжата постепенно из числа «слуг» — вассалов переходят на положение великокняжеских бояр, теряя остатки былой самостоятельности. Удел слабоумного князя Юрия фактически управлялся великокняжеской канцелярией, где существовал специальный Угличский дворец. Таким образом, процесс ликвидации уделов на Руси постепенно завершался.

Высшая власть к середине XVI в. в Российском государстве осуществлялась великим князем и Боярской думой. Образование Русского централизованного государства привело к значительному увеличению авторитета великокняжеской власти. Великому князю принадлежало право назначать на высшие государственные должности, в том числе в Боярскую думу. Он же возглавлял вооруженные силы страны и ведал ее внешнеполитическими делами. От его имени издавались законы. Великокняжеский суд являлся высшей судебной инстанцией[665]. При всем этом власть великого князя была ограничена Боярской думой, являвшейся сословным органом княжеско-боярской аристократии.

Боярская дума, как совет представителей феодальной аристократии, занимала важное место в правительственном аппарате[666]. Бояре не только участвовали в заседаниях великокняжеского суда, но часто «бояре введеные» вершили дела в суде последней инстанции[667]. Иногда решения («приговоры») принимались на заседании Боярской думы в целом[668].

Особенно увеличилось значение Боярской думы в годы малолетства Ивана IV. На ее заседании решался вопрос о «поимании» князя Андрея Старицкого, с «боярского совету» выступали против своих политических противников князья Шуйские[669], Боярская дума обсуждала в 1541 г. вопрос о походе против крымского хана[670], принимала решения по земельным и иным делам отдельных феодалов[671].

Бояре занимали важнейшие посты в центральном (дворцовом) и местном (наместническом) аппарате. Наряду с великим князем бояре рассматривали наиболее ответственные судебные споры феодалов[672]. Из их среды назначались крупнейшие военачальники. Велика была роль Боярской думы во внешнеполитических делах. Бояре ставились во главе посольских миссий[673] и вели переписку с панами рады Великого княжества Литовского. Все важнейшие внешнеполитические дела рассматривались великим князем совместно с боярами[674]. Присутствовали бояре и на аудиенциях, приемах послов[675].

Состав Боярской думы в первой половине XVI в. был невелик: так, к концу 1533 г. в нее входило всего около 12 человек бояр и трое окольничих[676]. Думные должности находились в руках у небольшого числа аристократических фамилий. Это были прежде всего группа чернигово-северских князей и «гедиминовичей» (Глинские, Бельские, Оболенские, Мстиславские и др.) затем потомки ростово-суздальских княжат (Ростовские, Шуйские, Горбатые и др.) и, наконец, представители старомосковского боярства (Морозовы, Шейны, Челяднины, Воронцовы). Кичливая феодальная знать вела между собой постоянную борьбу за земли, чины и звания.

Порядок назначения на думные, равно как и на другие высшие судебно-административные и военные должности, определялся системой местничества, т. е. положением феодала на сословно-иерархической лестнице. Это положение зависело от ряда обстоятельств и прежде всего от знатности «рода», т. е. от происхождения; имели значение «службы» данного лица и его предков при великокняжеском дворе[677]. Знатные княжеские и боярские фамилии имели преимущественное право на занятие высших должностей в государственном аппарате. С этим правом вынуждена была считаться даже великокняжеская власть, что приводило к засилью феодальной аристократии в высших органах власти и управления страной. Задачи укрепления централизованного аппарата власти настоятельно требовали ликвидации этого засилья.