Засмеялась: — Не так сильно… Задушишь.

Оторвал ее от себя, приподнял на руках: — Завтра мы поговорим с Сергеем, и уедем.

На мое лицо упала ее слеза.

— Я не знаю.

— Чего ты не знаешь? — спрашиваю. — Сколько это может продолжаться? Я устал.

— Я люблю Глеб. Я никогда так не любила. Не было такого, поверь. Я не знаю, как такое бывает, но я люблю вас двоих. Я бы убила за вас двоих! Я умру за вас двоих.

— Ты с ума сошла.

— Да, я сошла с ума. Давайте жить втроем. Ха-ха. Это "ха-ха", она сказала очень грустно.

Опустил ее, отодвинул, повернулся к стенке: — Не мучайся, — говорю. — Живите с Серегой. Вы будете хорошей парой. Только, прошу: будь ему верной. Иди. Уходи Саша.

Она встала, вышла в тамбур, опять заглянула ко мне: — А если, это не Сергей?

Я повернулся, приподнялся на локтях: — Кто?

— Спокойной ночи Глеб. Спи любимый.

— Спокойной ночи.

Долго не мог уснуть, только задремал, как разбудил Игорь. Опять кричал во сне. Потом, разгорелся костер, запела гитара, и тогда уже, я заснул.

24

Меня разбудили. Ворвались: веселые, громкие, мокрые и разбудили.

— Вот он! Я его нашла! — крикнула Саша. Попробовал открыть глаза, но на лицо упали ее мокрые волосы. Холодные, скользкие руки залезли под майку; Саша протяжно процедила воздух сквозь зубы: — Ссссс… какой он теплый.

— Аау! — Моя непроизвольная имитация, простреленного на вылет тушканчика. — Сашенька, ты что? Я, человек, не для этого!..

— Да у него жар! — обеспокоено сказал Игорь, он у изголовья, прижал мокрые ладони к моему лбу, ушам.

— Игорь, ты что? — холодно!

— Пропустите-пропустите. — Волновался Сергей; мокрая рука залезла под одеяло, разжал кулак и в мой живот будто впились раскаленные угли; растопленный ледяной жир потек по бокам. Я закричал. Попытался подняться, но голову держал Игорь, Саша руку, Сергей другую.

— Саша, чего ты ждешь?! — нетерпеливо говорил Сергей. — Ассистент, мы теряем его!

— Я не могу! Он кричит!

Навалился на меня всем телом, крикнул ей: — А как же клятва Игги попа?!

— Глеб прости меня… — сказала Саша.

— Не прощу! Не прощу! Предатели!.. Саша, не делай этого! Сколько бы тебе не заплатили, я дам вдвое больше!

— Глебушка, дело не только в деньгах…

Саша раскрыла одеяло, в ее руке появилась железная кружка.

Я изобразил рыдание, застонал от несуществующей, но адской боли.

— О чем бы они не просили — Сашенька, не делай этого…

— Сережа, я не могу! Глебушка, ты простишь меня?..

Замотал головой, и сквозь стон, жалобное: — Нет!

— Ты эгоист, мы столько их собирали, мы промокли…

— Ой больно! Ой как же мне больно!..

— Где, где болит родненький? — жалобно, почти плача спросила Саша.

— Все тело болит, Сашенька! Руки мои молодые исковеркали, грудь опоганили… боров этот дыхло локтями выдавил… — крикнул задыхаясь.

— На жалость давит, гад! — разъяснил Сергей Саше. — Не жалей, он бы нас не жалел, тут или-или!

— Я может и на жалость, а ты хоть чувствуешь на что?.. Ты коленку… чуть левее, а-то дисквалифицируют, — "дисквалифицируют" — пропищал фальцетом.

— Бедненький прощай! — сказала Саша, выражение лица девушки отразило всю уготованную мне боль. Сочувствие, не помешало ей высыпать содержимое чашки мне на грудь. Размазала по животу и бедрам. Град уже подтаял и холодная вода стекала на спину, подбиралась к плавкам. Я закричал, застонал, завыл, как человек, которому ежесекундно отрубают по пальцу.

— Глеб не переигрывай, — сказал Сергей. — Теперь, мы отпустим тебя, если поклянешься, что не будешь мстить.

— Трусы! Втроем на одного, а теперь боитесь?! Правильно! Трепещите! По одному-то, я вас, как слепых котят…

— Вот видите! — сказала Саша. — Он мстить будет, а я вас предупреждала…

— Кто ж знал, — удивился Сергей. — Такая странная реакция.

Прогремел гром, и сразу, будто дождавшись этого сигнала, по палатке забарабанило.

— Опять град, — сказал Игорь.

— Ладно, отпускайте меня, — говорю. — И выйдите, я переоденусь.

— Куда? Изверг, — возмутилась Саша. — Там же мокро! Тебе совсем-совсем нас не жалко?

— Давайте отпустим, — предложил Игорь. — Глеб, ты же понимаешь, что половина из нас — слепое орудие в руках палача: темные, обманутые, но совсем не злые, достойные прощения туристы.

— Гаагский трибунал разберется, отпускайте.

— Нет. — сказал Сергей. — Сначала расскажешь о своих планах на ближайшие пять лет.

— О планах, — говорю. — Смотрел фильм "Техасская резня бензопилой"?!

— Жестокий! — сказал Сергей. — Ты не заставишь нас смотреть его… Только не это!

— На три, — выдохнул Игорь, — Один, два… Трррии!

Отпустили, отпрянули: Сергей упал на пол, ткнулся лицом в одеяло, закрыл голову руками, Игорь забился в угол, поджал колени к подбородку, наблюдал через щели пальцев, Саша подняла руки над головой.

— Нет, убить вас сейчас — слишком слабо, — проговорил я сквозь презрительную ухмылку. — Я отомщу элегантно, благородно. Отравлю вам жизнь. Буду писать доносы, царапать ваши машины, поносить вас перед соседями, выслеживать и оскорблять ваших детей, отыграюсь на родителях; бог помогает терпеливым и обиженным, и я дождусь, когда станете слабыми, уязвимыми, и тогда обходите темные переулки, глухие подворотни, и оглядывайтесь, да-да почаще оглядывайтесь… Хе-хе… Тем обидней будет, получить удар в спину!

Больше часа шел дождь; палатка протекала, пришлось свернуть одеяло, пока совсем не промокло; внутри образовалась лужа; с горки потек ручеек, обогнул палатку, и часть воды стала просачиваться.

Перебрались в соседнюю, разбудили Антона. Вторая на относительном возвышении, и здесь сухо.

Играли в дурака, двое на двое. Антон пытался спать, но мы его тормошили и требовали вести счет. Он злился, но ни разу не сбился. Мы с Сашей выигрывали. На счете двадцать семь — двадцать появилось солнце, мы высыпали на улицу. Первым делом, курить. Саша поставила воду на кофе, мы с Антоном достали пиво, Серега повесил сушиться одеяло, залез в мою палатку, собирал тряпкой воду, выжимал в тазик.

— Сергей, может, помочь? — спрашиваю с опаской.

— Не надо! Ты предлагаешь с такой интонацией… Соглашусь, и гореть мне вечно в аду.

— Маленькая неприятность, по сравнению, с той помощью, которую предлагаю.

Игорь положил на стол свой драгоценный чемоданчик. Выложил блесна, силиконовых рыбок: маленьких, огромных, черных, белых, блестящих, потом деревянных: с нелепой раскраской, с перьями на хвосте, с цветными лоскутками, с большими тройниками и маленькими незаметными крючочками, доставал мормышки, грузила, пружинки, колечки, крюк (чтоб вытаскивать из лунки, за жабры), и много, много… Весь стол завален смертью. Перед нами поэтапная эволюция инструментария камеры пыток, от примитивных комплектов: зевник, плюс свинец (для заливки в горло), до сложных плоско и острогубчастых держателей, "аля — ноздрякрут", или — "эксклюзив-модерн-ребродерг".

Игорь делился с Антоном планами на вечер:

— …нет, не с берега. Ты слушай. В пластиковой бутылке делаем много дырочек, набиваем ее кашей.

— Какой кашей?

— Так, с начала варим кашу, из всего, что есть: гороха, картошки, крупы бросим, даже тушенки… Всю эту мачмалу запихиваем в бутылку, привязываем к ней груз, бросаем в воду. Место обозначаем поплавком, — другой бутылкой… Привязываем к той, что на дне, — понятно?

— И что, щука все это ест?

— Какая щука? Причем тут щука? — На леща идем! На шестикилограммового. Тут, только такие водятся…. С вечера прикормим, а рано утром…

— А я? — обиженно спросила Саша.

— Все идем, — ответил Игорь. — Я подготовлю снасти… Сделаю маленькие удочки.

— Маленькие? — спросил Антон.

Игорь кивнул: — Это, как зимняя рыбалка. Только ловим не со льда, а с лодки, на кивок. А ты накопаешь червей.