— После завтра домой.
— Чего, так быстро?
— Папе надо на работу.
— Где работает?
— В налоговой.
— Нужный человек твой папа. Жалко, что вы в Москве…
— Переезжай.
— Я подумаю.
У костра загомонили, засмеялись. Узнал голос Антона и Игоря.
— Таня, а где Инесса? — спросил Игорь. — Я по ней соскучился.
— А по мне?
— По тебе еще больше.
— Ей плохо… Ее, Глеб спать укладывает.
— Глеб укладывает ее спать? — услышал встревоженный голос Саши. — Интересно.
— И вообще, — с вызовом бросила Таня. — Мы берем Глеба к себе на яхту. И Игоря возьмем…
— Да пожалуйста…
— Мы и вас приглашаем с Сергеем, но он не хочет, и вы ж без него не захотите.
— Не переживай, не захочу.
Дальше, не слышно, опять загомонили, опять смех. Игорь взял гитару, послышалось что-то знакомое, из "Аквариума".
— Игорь, вы Любите Гребенщикова? — спросила Таня.
— Сложный вопрос. Так вот с марша и не ответить. Мы, с Сергей росли на его песнях. Он как отец, — а родителей — не выбирают. А вам как?
— Мне нравится "Русский альбом".
— Хвалю.
Опять Сашин голос: — Дай мне.
Как в прошлый раз, сильно ударила по струнам: — Расстроенная она. Когда ты успел?..
Саша, недолго настраивала гитару, потом запела, тихо, громче, еще громче: — Видели ночь, гуляли всю ночь, до утра-а-а! Видели ночь, гуляли…
Потом, присоединился Игорь, потом — Сергей, потом… И вот уже поют все, даже Таня: — Видели ночь, гуляли всю ночь…
Саша, ведь и меня ревнует. И его ревнует. И Сергея тоже. Может, ей хуже, чем всем нам, в разы… может, такой человек, что всех, всех любит: страстно, заразительно…
— Глеб… Глеб ты меня слышишь? — Инесса вытащила меня из задумчивой дремоты. Кажется, я спал, кажется, даже видел сон…
— Глеб, меня Таня зовет. Мы уходим. Я приду завтра.
— Пусть Таня идет, оставайся.
— Ни косметики здесь, ни зубной щетки… Я буду в обед.
— Приходи утром.
— Утром не получится. Папа должен людей забрать в Ламбас Ручье. А потом, мы вернемся.
— Хорошо. Тогда спокойной ночи.
— И тебе.
Поцеловала меня, выскользнула из палатки.
А потом я заснул. Мне снился сон. Я его уже видел, давно. Это даже не сон, это целая жизнь. Я просыпаюсь и ничего не помню, а потом закрываю глаза и опять проваливаюсь в другой параллельный мир. Знакомые дворы, дома, люди.
— Иди, иди, они ждут!
— Глеб, где ты был так долго?
— Глеб, когда пойдешь обратно, расскажешь про моих?
— Привет брат, ты к нам или опять проездом?.. Ой, извини, вижу, что проездом. Тебя спрашивали…
— Внучок здравствуй!
— Здравствуй дедушка, — говорю. — Как папа?
— Болеет.
— Сколько его помню, всегда болел. Вспоминает про меня?
— Купил тебе погремушек, я говорю, твой сын вырос, а он не верит…
— Я зайду к нему, потом. Меня ждут.
— Знаю. Но ты не успеешь, как всегда…
Я вышел из городских ворот, пошел по бетонной дороге, свернул на тропу, поднялся на холм и оглянулся. Дед шел за мной, но под аркой остановился.
— Глеб! — крикнул мне старик. — Не отдавай его.
— Он сам хочет! — говорю в ответ. Дед покачал головой.
Я быстро дошел до городского кладбища, открыл калитку, скрипнула и на меня все посмотрели. Везде, возле каждого памятника, возле каждого креста — люди, маленькие, взрослые, старые, но все нарядные, и все мне улыбались.
— Здравствуйте, — поздоровался.
— Привет. Тебе вон туда…
— Дядя Глеб. — Мальчик махнул мне рукой. Я узнал. Он играл на баяне в переходе. Только волосы потемнели, и чуть повзрослел. Почему я не узнал его, тогда? Игорь вот, узнал.
Поздоровался с ним за руку: — Привет Даня.
— Здорова.
— Ты так вырос.
— Тебя давно не было.
— Дела старик.
Отвлекся от него, прислушался к разговору двух мужчин; в самом начале сидели, возле самой калитки. Не стоило слушать: о чем еще здесь могут говорить…
— … и пил много, последнее время, — сказал седой широкоплечий, маленькому с бородкой.
— Ну?
— Да. Мотор плохо закрепил… Пьяный был, наверное. Чья-то сеть бесхозная на винт намоталась, стал отцеплять, сам запутался; мотор сорвался, и в воду, ну и он за ним…
— Утонул?
— Да, утоп парень… Хороший мотор был, японский. Брат жены ему подарил. Хороший мотор, — повторил он. — Тяжелая, мощная, дорогущая такая — штукенция. Как же фирма эта… Хонда, что ли?.. Нам на таких не кататься…
О ком это? — не обо мне? Подошла она, и я уже не слушал, отвернулся от них, с любопытством стал разглядывать девушку.
— Привет Лада, — говорю.
— Привет Глеб. — Слегка коснулась губами моей щеки. — Это мы тебя звали.
— Я уже понял.
— Отпусти его к нам.
— Рано. Есть порядок.
— Не обманывай, его время пришло. Мы уже знаем. Или ты хочешь, вместо него?..
— Зачем он вам, разве вам плохо?
— Жалко его, мучается.
— Все мучаются.
— Тогда — ты.
— Это шантаж? — Улыбнулся.
— Думай, Глеб, — сказала она строго, но потом смягчилась. — Пусть, просто зайдет. Скажи ему. Хотя бы это сделай. И еще… Пусть он не будет один… Он ведь всегда один… Сделаешь?
— Нет.
Опять рассердилась: — Ну не будь ты таким!..
Мальчик потянул за руку:
— Дядя Глеб, играем в карты?
— Раздавай.
Мы сели за столик. Играем. Опять он мухлюет.
— Я все вижу, — говорю.
— Не обижайтесь на нее дядя Глеб. Знаете, как вас ждала… — Наклонился ко мне. — Сейчас, они будут спрашивать про своих, скажите, что все хорошо, они так надеются…
— Конечно. Ты добрый мальчик Даня, только не надо брать семь карт.
— Я уберу одну.
— Я сам вытащу…
— Только не эту… и не эту… Да-да вот эту…
Лада отошла от нас, потом оглянулась, и сказала. Не расслышал, прочитал по губам: "Ты или он".
Что-то случилось, откуда-то взялся ветер. Лада на моих глазах постарела, появились морщины, вырос живот, опустились плечи; Даня стал маленьким, пятилетним, и все вокруг меняются, кто-то стареет, кто-то наоборот. Мне трудно дышать, потемнело, во рту вкус мяты, и… И я проснулся. Правда, трудно дышать; на мне лежала Саша, смотрела в упор. Ее глаза в десяти сантиметрах от моих.
— У тебя сердце не билось, — прошептала она. — Ты не дышал. Минуту не дышал, а теперь опять дышишь. Так страшно.
— Ты давно здесь?
— Минут пять. Рассматриваю тебя. Шрам почти зажил. Хорошо, что побрился… Такой гладкий.
— А где все?
— Спят.
— И Сергей спит?
— Спит.
— Жалко. Мне надо знать, как звали его жену… Это важно. Если ее звали не Лада, то… то все в порядке…
Саша улыбаясь: — Ты бредишь. Сергей не был женат.
— Сергей, да…
— Глеб, я тебя оставляла… ты хорошо себя вел?
— Плохо.
— Не расстраивай меня.
— Говорю, как есть. Плохо.
— Я тоже, — сказала она и поцеловала меня в губы.
— Я нисколько не сомневался.
— Не ревнуй. Ничего не было. Просто надо было поговорить с Игорем.
— И с Антоном, — говорю.
— И с ним.
Я разозлился. Зачем опять? Я со всем смирился. Зачем давать надежду. Что мне делать с этой надеждой. Она будущая жена моего друга, и этого не изменить. Если бы можно было это изменить, то Сергей давно бы все это прикончил. А он все видит, и тем не менее женится. Ну и хрен с вами, живите и размножайтесь. От меня-то вам, что нужно?
— Знаешь, — говорю, — я понимаю Сергея, который любит тебя, понимаю себя, который любит, понимаю тех, думаю, они тоже уже влюбились. Я только тебя не понимаю. Что ты делаешь с нами, чего добиваешься?.. Что тебе нужно?.. Знаешь ты кто!..
— Сейчас скажешь гадость, а потом пожалеешь.
— Плевать!
Она прижалась к моим губам своими. Я отвернулся. Обвила руками голову, прижала к груди, стала целовать шею, опять впилась в губы, горячий юркий язык проник в мой рот. Я обнял ее, прижал.
