— Не помню… У меня, тогда отец болел.

— Знаю. Если бы твой отец был здоров, болел бы сейчас ты.

— Так шо? — произнес Женя говорком одесского еврея. — Шо сказать ребятам, за вокал?

— Скажи: Игорь знает за вокал.

— Так что — споемся?

— Сейчас подойду.

Женя ушел.

Я — Игорю:

— Хм… Получается — Женя подонок?! А я, ничего этого не знал. И ты, так спокойно с ним разговариваешь?

— Я всех простил.

— Пойдешь петь?

— Я думаю.

— А я его считал хорошим парнем. Квартиру ему нашел… знакомая ему сдавала. Деньги одалживал. А он их вернул? А он вернул мне деньги? — Посмотрел на Сергея.

— В подкладке поройся.

На мои плечи, медленно, легли чьи-то руки. Маша, подумал я. Если это она?.. Пусть это будет она!

— Не вижу на столе мартини, — сказала Тая. — Ты не купил мне?..

— Ты тоже, не выполнила просьбы.

— Она сама тебя увидела. Сергея… когда он вставал… Почему ты не приглашаешь меня танцевать?

— Я сегодня не очень "танцпортабельный".

— Как я соскучилась по тебе! Пойдем…

— Я чет приболел…

— Вставай… пойдем-пойдем!

Подняться, оказалось непросто. Даже алкоголь уже не притуплял боли в спине и ногах… И ребра, кажется их стало больше. Не хотели срастаться, каждый обломок возомнил себя индивидуальностью, организм для них — инородное тело.

Калифорния сгорела. Построили что-то новое: тихое, успокаивающее. Тая обвила руками мою шею, положила свою голову мне на грудь.

— Какая я счастливая сейчас, а ты, Глеб?

— О! Не-то слово…

Опустила руки, прижалась ко мне бедрами. Принялась делать подозрительные вращательные движения тазом… Если бы ни темнота, мне стало бы стыдно, а так…

— Сейчас, это называется — танцевать? — спрашиваю.

— Ты смотрел фильм "Грязные Танцы"?

— Документальный, про бунты филиппинских шахтеров?

— Я чувствую тебя…

— В смысле? Это бляшка, от ремня…

— Ты засунул туда бляшку? Что ты еще носишь в трусах?

— Перестань…

— Ты уже не мужчина?

— Что означает — это — уже?

— Не сопротивляйся… Это неизбежно. Знаешь, что будет через десять минут?

— Только что было. Мне уже пора пойти покурить, и поменять плавки…

— Не обманывай, я же чувствую.

— Таисия, Через десять минут, ничего не будет… За… за… за исключением двух, если повезет — т… трех рюмок водки.

— Как давно ты ни заикался… Это неспроста…

— Ты же ее подруга, как ты можешь?..

— Думаешь, где она сейчас? Тут есть такая комнатка… Пошла туда со своим Толиком… Оттуда такие стоны… Она всегда так стонет, когда он ее…

Я оттолкнул Таю.

— Отцепись!..

— И он у нее не один такой!.. Думаешь, не изменяла тебе?! Я же ее подруга… Она много рассказывала… А ты, лопух, верил… Да она перетрахала всех твоих друзей! Она с Сергеем спасала! Он не рассказывал?!

— Отпусти руку!

Тая говорила очень громко, со злостью:

— Она ездила в Москву к подруге — да?! Ночевала у Мамы — да?! Она таксистам отдавалась, пока ты за покупками ходил! С проводником… как же его звали?!. Подожди, не уходи! А здоровяк твой, вообще с нее не слезал!

И я ударил ее. Сильно. Закрыла лицо руками, присела. Густая челка упала до пола, не видно лица. Посмотрел на свою ладонь, попытался сжать и не смог, как онемела, как чужая. Никогда не бил женщин… Я пошел сквозь танцующих, — потерялся, растворился в людях. Шел и не зная куда. О чем я думал? Ни о чем… Нет… Думал… Я думал, что я ударил женщину… Если, все это правда, то, за что же, я ее ударил? Даже, если неправда, зачем я это сделал? Я ведь не такой… Это не я… Я не мог… А про Сергея?.. А про таксиста?.. Почему, нелепость, так похожа на правду?.. Почему, это так важно, ведь она с другим?..

Передо мной, почему-то опять возникла Тая, наверное сделал круг. Как и оставил: сидела на корточках, лицо закрыто ладонями.

— Тая, больно? Прости, я не хотел.

Тронул ее за плечо.

Думал, плачет, но нет. Встала, улыбнулась как безумная, посмотрела, как-то… с вызовом. Темень, но было видно как вздрагивало ее лицо, от нервов, от возбуждения…

— Дай руку, — говорю.

Дала.

— Куда идти? — спрашиваю.

— Я с тобой никуда не пойду!

Потащил за собой, через толпу, она слабо сопротивлялась.

Выбрались. Дверь, с рифлеными стеклами, коридор, еще какие-то двери — все закрыты. Опять коридор, и еще двери: дергал ручки, толкал, стучался… — одна поддалась. Оказалась на цепочке.

Мужской голос:

— Кто? Кто там?

— Нужна помощь! Женщине плохо!.. — Посмотрел на Таю. — Упрись мне в плечо, — тебе плохо, поняла?!

Она ели сдержала смех. Но уперлась, от волос резкий запах шампуня — аж в носу зачесалось. Дверь открыл парень, лет двадцати- двадцати пяти.

— Что нужно?

— Вы один в номере?! Отвечайте вы один?

— Один.

— Девушке плохо! Очень. Поласкает всю!.. Отравление! Где ванная!

— Там.

Парень дал нам пройти.

— Может, вызвать кого-то… В больницу позвонить?

— Мы сами!.. Не в первый раз!

Взял Таю на руки:

— Нам надо пять минут… Сейчас, промоем желудок и уйдем!..

— Стасик, кто там?! — Женский грубый голос.

— Мама, тут девушке плохо!

— Я ж спрашивал: "Вы один?!"

— Ну, я думал!..

Тая не станет вести себя тихо, парень бы это пережил, а вот маму жалко…

Поставил девушку на-пол:

— Пошли отсюда!

— Почему, не на руках? Мне понравилось!

— Своим, своим ходом… Давай-давай, теряем время!..

— Так вам, нужна ванная?

— Нет, перенесем на вечер… Никому больше не открывайте…

Опять по коридору. Все закрыто, но вдруг…

Кладовка: ведра, тряпки, запах хлорки и какой-то старый стул — вот это удача!

Она закрыла дверь; я на что-то наткнулся, полетели швабры, задели ведро: покатилось, проехалось по ногам, что-то еще упало, что-то разбилось, но уже не обращал внимания… Не знаю, чего во мне больше: злости, страсти или водки.

— Раздевайся…

…вскрикнула последний раз, немного отдышалась, прижалась губами к моим.

— Ураган! Животное! Монстр! Даже лучше, чем в прошлый раз.

Опять полезла целоваться, ответил, но отодвинулся. Вернулась брезгливость, во рту стало кисло. А ведь, думаю, она этим занимается всю ночь. Какой я у нее, сегодня по счету? Явно, не первый в очереди… Фу — как противно… Не подцепить бы чего…

Как-то спрашиваю у расстроенного Сергея: — Трихомонад? Откуда?

— Подкрался на цыпочке…

— Что значит: "лучше, чем в прошлый раз"? — спрашиваю.

Сползла с меня, подняла трусики, легко, непринужденно надела — одной рукой, другой застегивала блузку.

— Вот бы мне так научится, — говорю.

Поднялся со стула, тоже стал одеваться.

— Ты, значит, типа ничего не помнишь?

— Почему? Наоборот, типа все помню…

— Значит, все-таки помнишь?

— Тая, не морочь голову…

— Я после той ночи Глеб, только о тебе и думаю.

— Какой ночи?

— Нашей ночи. Лучшей ночи моей жизни.

— И что мы делали той ночью?

— Да вот, то же самое…

— Трахались?

— Любились!

— Тая, никогда этого не было. Сегодня в первый раз… Кстати мне понравилось… Как-нибудь повторим… на восьмое марта.

— Ровно два года назад. На Машин день рождения…

— Ты путаешь меня с Серегой…

— Про Сергея, я не забыла… Вспоминай… Маше стало плохо, и она пошла спать… Помнишь?.. Мы сели рядом, и так нахрюкались… Ты еще сказал… Ой умора… Я так смеялась! — "Иногда, последняя рюмка становится хрюмкой!"… Ну, вспоминай…

— Я, так не мог сказать… Даже это, уже неправда.

— Да? И все ушли. Маша спала в другой комнате; я закрыла двери…

— И?

— С двух ночи, до восьми утра. Я умерла десять раз. Ты бог. Правда, потом у меня был выкидыш. Я хотела этого ребенка… Твого ребенка…