— Вы в Париж, а я в Нижний Новгород, — пошутил Александр Павлович.

— Скорее наоборот, — улыбнулась Катя. — Вы, мне кажется, прекрасно впишетесь в парижскую жизнь, а я без языка такой себя провинциалкой почувствовала.

— Уж не знаю, кем вы были в Париже, но в Москве выглядите настоящей парижанкой, — ответил комплиментом на комплимент Александр Павлович.

И получил еще один, совсем уж лестный.

— Мне почему-то кажется, что мы с вами сработаемся, — вдруг задумчиво сказала Фрейя. — Сначала поспорим, конечно, поругаемся… Потому что у меня характер…

Покраснев, она взглянула на него исподлобья.

— Я заметил, — неожиданно серьезно ответил человек играющий. — Но я тоже надеюсь, что сработаемся. Во всяком случае, попробуем.

Разговаривая, они дошли до церкви и стояли возле белой и впрямь летящей колокольни. Рядом с ней они и сами будто куда-то полетели. Не куда-то, а прямо в небо, к крутогрудым безмятежно плывущим облакам. Полетали и спустились на землю. Саня очень любил вечереющее небо в Коломенском и словно бы вплывающий в него полуостров, обведенный внизу рекой.

— В Париже у меня папа работает в торгпредстве, — глядя совсем уж доверчиво, сообщила Катя возле колокольни. — А я в Москве учусь на сценарных курсах. У меня уже есть несколько сценариев и даже одна снятая короткометражка.

Саня не стал спрашивать, где работает Катин муж, любой шаг в сторону личной жизни выглядел бы недопустимой пошлостью. Он всегда любил воздух, дистанцию, расстояние. С Инной они потому и оказались вместе, что оба трудно шли на сближение. Почувствовав родственность, перестали опасаться друг друга, ну и поженились.

— Летом на каникулы поеду в Париж, — продолжала говорить Катя. — В Париже я совсем недолго была и поняла, что без языка мне там делать нечего. В школе у меня был немецкий. В институте английский. Работаю я с русским. Теперь хочу всерьез французский выучить. Если бы вы мне помогли, дело пошло куда быстрее…

— С удовольствием помогу, — пообещал Александр Павлович. — Давайте хоть сейчас по-французски разговаривать.

А сам подумал, что мешать два таких дела, как изучение языка и совместное изготовление сценария, довольно трудно. Но там видно будет. Что загадывать? Жизнь уже взялась за него, и не его дело отлынивать!

— Нет, я разговаривать совсем не умею, — засмущалась Катя. — Вы лучше дайте мне задание. Я тему выучу и заговорю.

— В Париже были? Были! Вот и устройте мне в следующий раз прогулку по Парижу! Какую хотите. Идет?

— Идет, — согласилась Катя. — А Мелещенки и Иващенки чуть ли не сто лет дружат, представляете? Поколение за поколением. Сергей Петрович тоже из Днепропетровска. Мы там в соседних домах живем.

Закатное солнце заиграло последними лучами, облило, оделило все вокруг золотом на прощание, и Александр Павлович, глядящий в его лучах на червонную Фрейю, тоже порыжел.

Экзамены остались позади, и настали долгожданные каникулы. У всех, но только не у Миши. У него-то как раз и началась самая настоящая рабочая страда. После того как он вместе со своими ребятами переставил в Лялиной квартире мебель, сколотил для кладовой полки и впустил в нее дух Ремонта, он вошел во вкус и даже перестал разрешения у хозяйки спрашивать. И хозяйка тоже молчала, чувствуя, что не стоит вмешиваться в напор стихий. Про себя она говорила кротко: хочет, пусть помогает. Быстрее управятся.

В первый же день каникул Миша отвез Иринку в детский сад, потом пришел к Ляле, засучил рукава и принялся вкалывать. Вера сразу оценила напарника, работа с ним пошла и укладистее, и сноровистее. На третий день Ляля как-то незаметно отошла от ремонтных работ. Ей позвонили с работы, поторопили со сдачей книги, и она, оставив в стороне покраски и побелки, засела за компьютер. Никто ничего не решал, никто ни о чем не договаривался, все вышло само собой.

Ляля с головой ушла в работу и ни о чем другом не думала. Миша думал о побелке потолков, думал, каким образом нарастить стремянку, чтобы до потолков достать, и решал много других увлекательных задач. С Верой они прекрасно поладили. Стоило Мише повернуть голову, она уже протягивала ему отвертку, если он занимался проводкой, а он подавал ей тряпку, если она принималась выглаживать обои. Оба знали дело и понимали друг друга с полуслова. В их дуэте третий был бы лишним.

Очень скоро Ляля, забрав свои дискеты, прочно обосновалась в Мишиной квартире вместе с Иринкой, торопясь дочитать и доправить оставшиеся страницы. Она охотно отпускала Иринку погулять с тетей Олей. А та посмотрела-посмотрела на согнутую Лялину спину и предложила свою помощь, она сама будет забирать Иринку из сада, а Ляля тогда, может, спать пораньше ляжет, не в три часа утра. Ляля с благодарностью согласилась, у нее наступил аврал, и спать ей стало некогда.

Миша ночевал у Ляли на застекленном балконе. Он, собственно, и в спальне мог бы ночевать среди тюков и узлов, но почему-то не хотелось. А тут на холоде, среди звезд, очень даже ночевалось. В городе, а все равно как в палатке на природе. Перед тем как уснуть, он смотрел на ночное небо, в Москве оно не синее, не черное, а сиреневое, но небо же, и каждый раз чувствовал: подышал вечностью. Солнце будило его на рассвете, он вставал рано и успевал много. Быстролетящие мелькающие дни подгоняли, ремонт шел полным ходом. Но не все зависело от скорости и ловкости рук, то краска должна была сохнуть, то клей схватываться. Однако столовую Вера с Мишей уже закончили, а закончив, залюбовались.

— Такой чистой я ее никогда не видел! — признался Миша. — Ну чудеса! Просто танцевальный зал!

Вера согласно кивнула. Заставлять мебелью открывшееся светлое пространство не хотелось — вдвигать темный буфет, располагать солидный стол. Они и не стали этого делать, не их это дело — хозяйское! Кто знает, может, Ляля сердечно привязана и к большому столу, и к резному буфету, расставит всю мебель по привычным местам, и дело с концом. Пусть и дальше никто в столовой-музее не обедает и не ужинает, потому что жизнь давно переместилась и кипит на кухне.

После столовой предполагалось оклеивать детскую. Едва открыв в нее дверь, Вера увидела кучу наваленных вещей.

— А это что такое? — удивилась она. — Мне же Ляля сказала, что вы все освободили, Михаил Алексеевич!

— Освободить-то освободил, да не все, — со вздохом ответил Миша, почесывая в затылке. — Честно говоря, куда это добро девать, ума не приложу!

— Один ум хорошо, а два лучше, — улыбнулась Вера. — Давайте вместе соображать, и быстренько. Не можем же мы из-за них простаивать!

— Понимаешь, какое дело, — продолжал вздыхать Миша. — Ляля выволокла все это барахло из кладовки и распорядилась выбросить. А я не выбросил. Старенькие вещи иногда как старенькие люди. Их жалко.

— Как это выбросить? — изумилась Вера. — Все, что здесь лежит, выбросить? Коврик? Зеркало? Полки? Да я их в Посад заберу. Там ваше добро очень даже пригодится. От пола там дует с нездешней силой. Причесываюсь я по утрам наизусть. А на полки клади что хочешь, о них и говорить нечего. Полкам в любом хозяйстве применение найдется. Прямо сегодня поближе к вечеру и отвезем, ладно? Сегодня освободим комнату, завтра утречком начнем клеить.

— Ну вот видишь, не зря говорят, два ума лучше, чем один, — кивнул Миша и стал прикидывать, что сносить в машину первым.

Он был согласен: везти так везти, в Посад так в Посад. Хорошо, что вещи пригодятся. Ляля ему говорила про Саню с Верой, так что он был рад и услужить, и удружить Александру Павловичу. Как-никак друзья-приятели. И от запаха краски отдохнуть на свежем воздухе тоже был рад. Тем более в Посаде у Сани он никогда не был. Вот посмотрит, как он там живет-может.

— Александра Павловича-то мы застанем? — спросил Миша, не сомневаясь в утвердительном ответе. Ляля говорила, что он засел за роман.

— Вряд ли, — ответила Вера. — Он сейчас редко там появляется, у него родители собираются переезжать, так он больше у них. Помогает.