— Буду считать? — спросила она. — Я слишком занята, чтобы играть в такие игры.

— Я вижу, — гневно прошипел он. — Чем же ты занята?

Пичи поняла, что он вконец разозлился, но продолжала отвечать спокойным тоном.

— Я занята уроками целый день. Вдобавок, я вышиваю и…

— Рисуешь? — добавил Сенека.

— Да, — ответила Пичи. — Я уже написала шесть картин.

— Я видел их, — сухо произнес Сенека.

Она ожидала, что он похвалит ее за рисунки, но он этого не сделал. Он просто стоял и рассматривал ее. Сердце у нее обрывалось, но ей приходилось сдерживать свои эмоции.

— А еще о чем ты желал бы поговорить со мной, Сенека? — спросила Пичи.

Ему не понравился тон, которым она все говорила.

— Да, желал бы! Крестьяне все еще ждут тебя у ворот. Августа сказала, что ждут уже несколько часов.

Сердце у нее чуть не вырвалсь из груди от услышанного. О, боже!

— Я знаю, — прошептала она, — Но для меня непристойно приводить больных крестьян во дворец, ведь дворец — не госпиталь.

— Ты бы могла осмотреть их у ворот, — сказал Сенека.

Она покачала головой.

— Я загрязню свое платье, Сенека. Ведь ты мне приобрел очень дорогую одежду, и я должна ее беречь.

Сенека подумал, что если бы даже она сожгла эту свою одежду на огне, то он бы не беспокоился.

— Ты больше не назовешь меня Сенекерсом? — спросил он. — Я прав?

Она поняла, что испытания подошли к концу, тщательно подобрала для ответа слова:

— Ты — наследный принц. Очень некрасиво с моей стороны давать тебе прозвище. Я надеюсь, что ты вскоре забудешь все, что я делала и говорила раньше.

Сенеке захотелось встряхнуть ее. Вместо этого он дотронулся до нее, надеясь на обратную реакцию.

— Полагаю, что мисс Полли и мисс Молли уже утратили свои имена. А как же Друлли? А как насчет «Копьеносца»? Давай уже не будем их забывать.

— Сенека, пожалуйста… — произнесла она, потупив голову.

— Пожалуйста, что? — переспросил он. — Пожалуйста, подержись за меня, Сенека? Пожалуйста поцелуй меня, Сенека? Это ты мне хотела сказать? — спросил он и направился стремительно к ней.

— Сен… — не договорила она и попала в объятия принца. Ох, как же хорош был его поцелуй!

Бог помог ему на этот раз! Под покровом этой одежды он обнаружил Пичи, ту Пичи, которая могла поймать ему паука, могла рассказать ему истории, которая могла научить играть в игры и у которой бедра сводило от его прикосновения. Это была настоящая Пичи! Она было явью, но он не мог достичь ее. Женщина, которую он держал в своих руках, ходила с трудом. Ее мягкие губы были полуоткрыты, но в них не чувствовалось никакой стра-.сти. Та некогда страстная девушка исчезла. Сейчас перед ним стояла холодная и воспитанная женщина, женщина, которая в своих манерах поведения соответствовала своему титулу.

Сенека сразу понял, что она почувствовала. Дрожащими руками она поправила прическу, дотронулась до своих бесчувственных губ.

«Интересно, — подумала она, — был ли его страстный поцелуй новым испытанием для нее? А если да, то сумела ли она не выдать своих чувств? Или он угадал ее непреодолимое желание? Она поняла, что ей нужно продолжить разговор, чтобы он понял, что перед ним стоит настоящая леди.

— А что, если кто войдет сюда? — прошептала она. — Я буду себя чувствовать очень неловко.

Интимная сторона наших отношений должна происходить в уединении наших покоев, — сказала она.

— Интимная сторона? — переспросил он. — Что за интимная сторона отношений? Ты даже не стала еще моей настоящей женой, а потому знай, принцесса Пичи, что по закону Авен тины ты еще не моя жена. И не будешь до тех пор, пока наш брак по-настоящему не будет скреплен на брачном ложе. Что, тетушка Виридис не сообщила тебе эту информацию?

— Нет, — прошептала она. — А почему ты мне об этом раньше не сказал? Я об этом не знала.

— Я думал дать тебе на это время, — сердито сказал он. — Я направлял твои желания. Ты так прекрасно говорила о любви и об особых чувствах, то бишь о любовной игре! Вот почему я не мог тебя просто взять, грубо и расчетливо. Это был ад, Пичи, настоящий ад. Я сгорал от желания. Я никогда не желал женщину так, как я желал тебя!

Она ничего не ответила. Она знала, что жена должна предоставлять мужу все, что только он не пожелает.

— Мы… Мы можем пойти в твои покои сейчас, Сенека.

Он побледнел.

— Что, прямо сейчас? Раз, два, три, … ты раздвинешь свои ноги, я — между них, и что потом? Ее нижняя губа задрожала.

— Это то, чего ты желаешь! Не так ли? Это то, что я должна сделать!

Он уставился на нее. Ее вопросы хлестали его. Да, однажды он сгорал от нетерпения, но только не теперь. Она была теперь для него посторонним человеком. И у него не было желания любить женщину, которую он никогда не знал.

— Сенека! — позвала она его. Она уже не знала как себя вести.

— Я… Ты хочешь, чтобы я пошла с тобой в твои покои?

Он процедил сквозь зубы:

— Нет, не хочу!

Сенека направился к двери, открыл ее резко и вышел. Она наблюдала за ним со стороны. Когда он ушел, она подняла камень, который он хотел ей подарить. Камень сверкал на солнце. И слезы покатились из ее глаз на блестящую поверхность камня.

Дверь башни заскрипела, когда Сенека толкнул ее, чтобы открыть. Скрип двери всколыхнул в нем воспоминания. Но он не хотел ничего вспоминать. А воспоминания все приходили и приходили… из детства, когда он прятался здесь, в башне, будучи маленьким мальчиком. Он вспоминал, как в детстве он хотел убежать, как не хотел быть принцем вообще, как не хотел знать, что происходит во дворце.

Сумерки опустились на Авентину. Слабого света, проникающего в башенную комнату, было недостаточно для Сенеки, и он зажег все лампы, которые мог найти, и три тонких свечи.

Первым, что заметил Сенека, была белка Пичи, которая сидела между сумками с травами. «Должно быть, белку забыли здесь», — подумал он. До этого вечера этот маленький зверек не привлекал его внимания. Возможно, белка была так же одинока, как и сам Сенека.

Сенека похлопал в ладоши, и белка прыгнула ему прямо в руки.

— На тебе нет твоей короны, — пробормотал Сенека, поглаживая зверька по пушистой шерстке.

— Может быть, она решила, что белке нельзя носить атласную корону с кристаллами от канделябра, а может быть она уже решила, что ты больше не член королевской семьи, — рассуждал Сенека о Пичи.

Белка перебирала своими крошечными лапками у Сенеки на груди и жалобно попискивала. Сенеке показалось, что голос у белки очень печальный. Он прижал зверька к своей груди, ощущая его тепло при соприкосновении. Сенека подошел к окну и посадил белку на подоконник. Он выглянул из окна и осмотрел все вокруг. Перед его памятью проплыли времена, когда он бывал здесь ребенком и так же вот выглядывал из окна.

— Иногда ветер будет доносить их смех сюда, в башню, — сказал он белке. — И я буду смеяться с ними, правда, не знаю, над чем. А может быть, просто потому, что захочу смеяться.

Сенека вздохнул, а эпизоды из детства все волновали и всплывали вновь.

— Иногда дети видели меня, как я махал им. Робкие дети убегали, а те, что посмелее, приносили мне пасхальные цветы. А потом они возвращались к своим играм. Как правило, дети играли в прятки, а я из башни видел потайное место каждого. Но мне очень хотелось поиграть в прятки с теми детьми, — говорил он, не переставая, белке.

Сенеке показалось, что белка прекрасно понимает его и выглядывает из окна, чтобы поискать спрятавшихся детей. Он наклонился так, что они стали с белкой вровень, и Сенека сказал:

— Вот каким «большим» был я, когда открыл для себя эту башню. Затем я подрос. Даже когда я вырос, я тайно приходил сюда, — поведал он белке.

Белка, как бы не желая дальше слушать его исповедь, спрыгнула с подоконника на деревянный сундук, что стоял у окна. Сундук был пыльный, и от прыжка белки Сенеке ударило пылью в нос. Он два раза громко чихнул. А потом белка вспрыгнула Сенеке на плечо. Сенека уставился на деревянный сундук. Ему не было надобности открывать его, так как он прекрасно знал, что было там внутри. Он знал, что там были связанные серебряные ложки. Он открыл сундук. Серебро уже почернело, но ложки все также блестели. Сенека дотронулся до одной, за ней потянулась другая, и третья, и четвертая. Все они были связаны кожаными ремешками.