— Слух верен, милорд. Потерпел аварию люфтшниппер. Нам сообщат подробности прискорбного происшествия.
— Когда? — быстро вставил вопрос Джугаш-Улья Каганберья.
— Едва только будут подведены итоги предварительного Следствия, я полагаю. Монополия на информацию — в руках объединенной следственной комиссии, гроссмейстер.
— Благодарю, — обронил верховный пейсмейкер.
— Благодарю вас, фундатор. — Потомок рода Гвенуйферов из Аваллона учтиво склонил голову и отступил в полукруг.
— Похоже, намерен взять слово хальфе суфиата аскетов, — отвлек внимание коллег от «аварийной» темы Ледогоров. — Пожалуйста, уважаемый Умар ибн Махмуд ал-Хорезми.
Крохотным — на полступни — шагом выдвинулся из шеренги моложавый старик невысокого роста. Шафрановые щечки с румянцем, проницательный взгляд черных глаз… Выбритую до глянцевого блеска голову очень украшали белые усы и белая бородка клинышком.
— Фундатор прав, — признал белобородый хальфе, — я и в самом деле намеревался кое-что уточнить. Но сначала — преамбула…
«Боюсь старцев, преамбулы произносящих», — подумал Кир-Кор с нехорошим предчувствием. Старец продолжил:
— Пусть ни у кого не возникает впечатления, будто я уже принял чью-либо сторону на сегодняшней экседре. Пока что у меня появились свои симпатии и антипатии, но еще нет решения. Я готов принять только сторону безукоризненной объективности, и пусть грагал не будет на меня за это в обиде…
Субтильный объективист привычным для себя мимолетным движением провел пальцами по усам, обрисовывая рот овалом, и пропустил сквозь кулак клинышек белой бородки.
— Понимать так, уважаемый Умар ибн Махмуд ал-Хорезми, что безукоризненная объективность заведомо не в мою пользу? — вежливо осведомился Кир-Кор.
— Понимать так, грагал, что твое намерение быть с нами вполне откровенным плохо вяжется с твоим поведением на экседре, — сухо ответил хальфе. — Объясни мне и другим эвархам, по какой причине в преддверии нашей беседы ты предпочел воздвигнуть между собой и нами пси-непроницаемый барьер?
— По той же причине, по какой Сулейман ибн Дауд в оное время ставил на узкогорлых кувшинах свою непроницаемую печать. Запечатанные кувшины безопаснее в обращении.
— Ответ остроумен, но смысл его завуалирован туманом аллегории, — не удовлетворился хальфе. — У меня, как и у моих коллег, полагаю, была надежда на лучшую видимость.
— Я вас понимаю, — сказал Кир-Кор. — В свою очередь вы все должны понять и меня — я стараюсь выбрать краткую форму ответа. Иначе мне пришлось бы пространно рассказывать вам про уклад повседневной жизни грагалов на родимой Новастре, про хуторскую систему нашего обитания из-за проклятой нашей способности постоянно интротомировать друг друга на расстоянии ближе девятисот метров, про вынужденную привычку напяливать на себя «шубу» пси-непроницаемой защиты в общественных местах наших практически нежилых из-за этого трех городов — привычку, которую можно сравнить разве что со звериным инстинктом…
— Все это мы знаем, — сказал хальфе и досадливо дернул себя за кончик бородки. — Даже верблюду понятно, что Земля для грагалов — курортная зона, где в условиях привлекательного для вас многолюдья вы можете спокойно обретаться с открытым пси-контуром. Правда, «снимать», как сами вы выражаетесь, «шубу» можно и на планетах Дигеи… но там еще нет желанного вам многолюдья — источника легкомысленных приключений и сомнительных любовных утех.
— Отчего ж непременно сомнительных? — удивился Кир-Кор. — По большей части любовные связи грагалов развиваются на очень достойном уровне. Гораздо более достойном, чем у большинства землян. Бывает, за любовь грагалы платят и жизнью…
— Бывает, — согласился хальфе. — Чего только не бывает в этой забавной Галактике… Однако вернемся, как говорится, к нашим баранам. Если ты действительно нас понимаешь, грагал, перечисли, пожалуйста, все причины — все до одной! — которые заставили тебя полностью погасить свою псиманацию в нашем присутствии.
— Причина вообще одна, — сказал Кир-Кор. — Та, которую мы обсуждаем, эвархи. Среди миллиардов жителей Земли едва наберется две-три сотни ухватистых интротомов, и случайная встреча с феноменальным землянином у грагала практически равна нулю. Поэтому я, как верно отметил хальфе, могу позволить себе роскошь появиться в обществе людей и без пресловутой «шубы». В обществе обычных людей, разумеется, не сенситивов. Иное дело — общество эвархов! Почти каждый из вас — интротом, а каждый третий — мощный псиманант. Я даже не представляю себе, как вы ухитряетесь регулировать общение между собой при постоянно открытых пси-контурах! Вероятно, вас выручает культура пси-энергетической толерантности. Грагалы лишены такого рода культурных традиций, им остается завидовать вам. Лично я не обладаю готовностью… или смелостью, если хотите, бестрепетно интротомировать чужую мысль и безоглядно излучать свою. Других причин сдерживать свою псиманацию в вашем присутствии у меня нет.
— По-моему, — сказал Ледогоров, — объяснения грагала естественны, доводы обоснованны. Кто-нибудь возразит?
— Я. — Хальфе вскинул руку и ткнул в зенит темным от загара пальцем. — Утверждение грагала, что ему якобы нечего от нас скрывать, так и не рассеяло моих сомнений.
Ткнул пальцем в зенит и фундатор:
— Грагал обещал ответить на любой вопрос, но это не значит, что он не видит разницы между устным ответом и результатами беззастенчивой интротомии.
— Мы с тобой тоже не слепы, фундатор, однако ни ты, ни я не гасим псиманацию друг перед другом.
— Ну… если не учитывать при этом маскировочный многослойный мимесис.[4] — Было заметно, как Агафон пожал плечами под мешковиной.
— Грагалы всегда достаточно гибко используют свои пси-энергетические возможности, — не сдавался хальфе.
— Да, но они не владеют искусством мимесиса и, в отличие от нас, совершенно беззащитны перед интротомией, если пси-контур открыт. Мне, к примеру, неловко интротомировать беззащитного псимананта. Это все равно что разглядывать обнаженного человека из-за угла.
Умар Ибн-Махмуд ал-Хорезми снова дернул себя за кончик бородки, но указывать загорелым перстом в остекленный зенит почему-то раздумал.
Из шеренги выдвинулся махариши Ксюм Пикчу по прозвищу Спартак — самый загадочный для Кир-Кора участник экседры (и самый, пожалуй, грузный; махариши едва умещался в мешке: ритуальная мешковина плотно облегала его тело — как боевые доспехи торс гладиатора). Кир-Кор был много наслышан об этом таинственном человеке и, хотя никогда раньше не видел его в лицо, узнал о присутствии махариши в первые же секунды своего визуального ознакомления с полукругом философов: любуясь этнической пестротой босоногих эвархов, он вдруг почувствовал на себе чей-то взгляд, обостренный сильнейшей пси-реактивностью. Так бывает, когда в толпе псиманантно индифферентных землян один грагал внезапно встречает другого… Он с интересом посмотрел в глаза махариши: зрачки были окружены сплошной радужкой цвета самородного золота. Золотые в буквальном смысле этого слова глаза не имели обычной для глаз человека склеры…
На большой, как котел, коротко стриженой голове златоглазого в районе темени одиноко торчал султанчик подкрашенных охрой волос, туго перетянутых у основания цветными нитями. Качнув султанчиком, златоглазый представился:
— Ксюм Пикчу, риши кояженги «Пемидум по Восемнадцати Видящих». — Приложил руку к груди и с достоинством поклонился. — И да примет всех нас судьбоносное время Ампары всадниками на магических белых конях Лун-та! — Голос у него был негромкий, но проникающе-звучный, произношение четкое, ясное.
Коснувшись своего лба средним пальцем правой руки — чуть выше переносицы, где, как показалось Кир-Кору, прилипла капелька засохшей крови, — адепт магической кавалерии продолжил:
— Право грагала держать пси-контур закрытым настолько очевидно, что это просто не может быть предметом дискуссии. Римпотши, риши и махариши тоже не испрашивают у кого-либо особого позволения уходить в нек. Уходят в нек, когда им заблагорассудится и где угодно — в нижних мирах, в средних, а бывает, и в верхних, если того требует обстановка, и даже высшие силы своевольного Логоса не могут им в этом препятствовать. Узелок спора, только что развязанный фундатором, возник, на мой взгляд, из-за невнятности самого вопроса. Иными словами, Умар Ибн-Махмуд ал-Хорезми хотел выяснить у грагала не совсем то, о чем спрашивал. Я попробую поделиться с вами догадкой о том, что именно беспокоит хальфе. На мой взгляд, хальфе одолевают сомнения: не связан ли уход грагала в глубокий нек с тем обстоятельством, что ему хочется скрыть от нас кое-какие подробности о Планаре… Возможно, я ошибаюсь. Если да — Умар Ибн-Махмуд ал-Хорезми поправит меня. Благодарю эвархов и грагала за долготерпение и внимание, с которым я был выслушан на этой экседре.
