– А вот... пап, а пап! А вот есть такая работа, чтоб все время думать над неразрешимыми вопросами?

– Есть. Писатель.

Этого Антошка явно не ожидал.

– Как дядя Валерий? – разочарованно спросил он, с недоверием оттопырив нижнюю губу.

– Да, – твердо ответил Симагин.

Они уже входили в химчистку, когда Антошка сообщил:

– Я буду писатель.

В химчистке было душно и тесно, резко пахло химикалиями. Очередь тянула эдак часа на полтора. Работали пять барабанов из восьми, два подтекали – по металлу, покрытому облупившейся синей краской, от круглых люков тянулись вниз ржавые полосы, а на полу, прислоненные к этим полосам, кренились старые погнутые ведра со смутно уцелевшими надписями: на одном "Для пищевых отходов", на другом – вообще "Компот". Героическая приемщица – красная от жары, задыхающаяся, оглохшая и обалдевшая от постоянного шума агрегатов – стойко, но нервно делала свое дело, и Симагину даже подумать было страшно, что ее рабочий день еще только начинается. Как всегда в таких случаях, ему хотелось подойти и сказать: "Давайте я за вас постою, идите погуляйте часок..." На улице очередь тоже была – внутри в основном старушки, снаружи в основном мужчины, которые группировались на солнышке вокруг пивного ларька и, как слышал, проходя, Симагин, с большим знанием дела обсуждали перспективы предстоящей встречи в верхах. Они сдували пену, похохатывали, хлопали друг друга по плечам и спинам, и никуда не торопились, но время от времени откомандировывали кого-нибудь из своих проверить, как идут дела и не пролез ли кто без очереди. Антон, едва войдя, подобрался и стал принюхиваться – он был здесь впервые. Он так и впился взглядом в круглые иллюминаторы машин – ему, вероятно, уже мерещилось, что там вращается по меньшей мере терпящая катастрофу Метагалактика. Или, наоборот, самая лучшая наша подлодка попала в повышенные тур-бу... пап, я помню, молчи!.. ленции и нужно срочно принять решение, которое всех спасет. Симагин дал Антошке насладиться, ответил подошедшей женщине, что он – последний, а потом осторожно потянул сына за плечо.

– Пошли в уголок. Оттуда видно.

– Пошли.

Они начали ждать, и разговор из-за шума как-то сам собой прервался. И сразу мысли Симагина стали сползать на методику выявления. Похоже, ничего не оставалось, как расписывать всю спектрограмму, и там, где аппарат не срабатывает и роспись не удается, предполагалось наличие латентной точки – метод, совершенно фантастический по трудоемкости и длительности. Симагин не мог с этим смириться. Еще вчера он подумал, что неверен сам подход. Они еще очень смутно представляли себе природу латентных точек. Они оперировали спектрограммой, будто она была конечной реальностью, а не ограниченным отражением далеко еще не понятных процессов. Тут следовало разобраться. Точки. Что в них? Резонанс есть всплеск затаенных возможностей, энергетическая буря. В обычном состоянии эти возможности никак не заявлены. Спектрограмма фиксирует любой идущий реально процесс, от зубрежки стихов до час назад подцепленного СПИДа. Можно ли момент ожидания считать реально идущим процессом? А что это – момент ожидания? Назвали – и как будто уже понимаем. Ожидания чего, собственно? Какие свойства возбуждает резонансная накачка? Да-да, именно, попробуем с обратного конца – какие качественно иные состояния организма нам известны? У Симагина среди духоты вдруг мурашки забегали по спине – дрожь озарения легонько коснулась кожи и отступила, потом коснулась вновь. Черт, тут могут таиться самые неожиданные сюрпризы, вроде способностей к чтению пальцами и тэ дэ, если они вообще существуют...

Идея скользнула как бы невзначай, на пролете – и лишь через несколько секунд Симагина обожгло.

Он очнулся оттого, что Антошка, приподнявшись на цыпочки, осторожно потянул его за локоть. Симагин нагнулся.

– Ты посмотри, – встревоженно прошептал Антошка, не отрывая взгляда от иллюминатора одного из барабанов. – Там только что были вещи. А теперь их нет.

Симагин посмотрел. Чистка закончилась, жидкость откачали, и центрифуга раскрутилась до предельной скорости. В иллюминаторе, за которым только что вразнобой плавали рукава и штанины, виднелось теперь лишь стремительное стальное мерцание.

– И воды тоже нет, – сказал Симагин.

– Воду откачали, – нетерпеливо прошептал Антон. – Надо скорее сказать вон той бабушке, что у нее вещи растворились.

– Подумай сначала чуточку, – попросил Симагин. – А если они все-таки там?

– А где?

– А про центробежную силу я рассказывал?

Несколько секунд Антон напряженно всматривался в иллюминатор – казалось, мерцание отражается в его немигающих глазах.

– А! – сказал он потом. – Воду откачали, и на воздухе все прижалось к стенкам. Барабан больше окошка, и стенок не видно.

– Соображаешь, – одобрил Симагин, но Антошка пригорюнился – отвернулся и стал меланхолически чертить на окне узоры. Симагин подождал-подождал, а потом спросил осторожно:

– Эй! Чего приуныл?

– Да ну! – ответил Антошка, дернув плечом.

– Это что еще за "да ну"?! – грозно спросил Симагин.

– Ведь сам же мог догадаться! А стал спрашивать.

– Это не беда, – Симагин ласково обнял Антона. – Пока был маленький, привык. Скоро отвыкнешь. Если бы меня не оказалось, ты бы спрашивать не стал и догадался сам. Важно не перестать думать, если сразу ничего не приходит в голову. Понимаешь?

– Понимаю, – вздохнул тот. – Но хорош бы я был, если б к бабушке побежал. Она бы сказала: какой глупый!

Когда Симагин очнулся во второй раз, подходила их очередь.

– Антон, – спросил Симагин, Стараясь говорить совсем спокойно, хотя его колотило. – Хочешь сам сдать вещи?

– Хочу! – не веря счастью, выпалил Антон.

– Держи деньги. Помнишь, за кем мы?

– Аск! – взросло возмутился Антон. Симагин бросился к телефону. Карамышев был дома.

– Доброе утро, Аристарх Львович, – сказал Симагин.

– Доброе утро, Андрей Андреевич, – сумрачно отозвался Карамышев. Судя по голосу, он был в дурном расположении духа.

– Мы с вами остолопы, – весело сообщил Симагин.

– Отрадно слышать, – ответил Карамышев. – Признаться, я тоже с утра за столом и тоже пришел к аналогичному выводу.

– Да я не за столом, я в химчистку стою... Знаете, что? В латентных точках мы напоремся на экстрасенсорную дребедень. Лечение руками. Ясновидение, телекинез. И, может, еще что похлеще. Все качественно иные состояния организма, которые в истории фигурируют как чудеса. А возможно, и такие, которых еще никто не наблюдал или не описал. Если эта чертовщина вообще существует, то только здесь. На резонансе. А знаете, что будет, если мы это ухватим?

Карамышев молчал. В трубке слышалось его напрягшееся, сразу охрипшее дыхание. Он молчал долго.

– Господи, – вдруг сказал он.

– Будет новый мир, – сказал Симагин. – Совсем новый.

– Но метод! – отчаянно, словно его вдруг стали резать, закричал математик. – Метод поиска!

Симагин засмеялся.

– Не нужен никакой метод. Я же говорю – качественно иные состояния. У них и спектр качественно иной. То ли частоты другие, то ли темп... Там же не текущее состояние регистрируется, а, так сказать, предпочтительная будущая возможность. Мы этот спектр просто не ловим, хотя он обязательно должен быть, в каждой точке – свое, специфическое ожидание... Но на нашей спектрограмме здесь просто дырки. Понимаете? А у нас сплошная линия. Это электронное эхо. Сигнал прерывается и тут же возникает в иной позиции. Луч исправно заполняет пробел, а мы дурью маемся. Нужен какой-то фильтр на катодах, что ли... Если снять эхо, дырки будут видны с ходу, прямо на экране. Приходите завтра в институт на часок пораньше, если можете.

Карамышев опять долго молчал.

– В химчистку, значит, – пробормотал он хрипло.

– Да, очередюга, знаете... И вот еще. Если вам не трудно, предупредите еще Володю, у меня больше двушек нет. Пусть он придет тоже, он же по электронике у нас...