Вот их мечи снова сошлись, и Гримли, удержавшись на ногах, почувствовал будто бы неуверенность в движении мастера. Он сделал подсечку, стараясь повалить белокурого гиганта. Мантис подпрыгнул, пропустил ногу Гримли под собой и обрушил на плечо претендента удар своей страшной левой руки. Из глаз Гримли брызнули слезы, дикая боль пронзила его и, не удержавшись на ногах, он упал на землю. Быстро поднявшись, он не выпустил оружие, но почти ничего не видел. Глаза застил туман.

Мантис, разозленный непонятливостью ученика, жестко ударил его рукоятью меча. Удар прошел вскользь. Мастер не хотел вышибить из него дух, но Гримли отлетел в сторону. Острые углы крестовины меча разодрали ему щеку и бровь. Гримли рухнул на песок и пыль арены. Боль стала нестерпимой. В голове все плыло, левый глаз плохо видел и стремительно заплывал, все лицо было в крови. Ноги стали ватными и едва держали его. Мантис остановился, отдышался и медленно, давая шанс, двинулся к нему. Осталось меньше минуты. Дикая боль, сковывавшая тело юноши, не отступала. Сжав челюсти, сплевывая и утирая кровь, он смог встать и, пошатываясь, ждал приближающегося противника.

Ненависть вдруг овладела Гримли. Он понимал: сейчас он окончательно ослабеет и мастер может просто вытащить меч из его рук. Тогда экзамен, да что экзамен — весь его путь, его жизненный план, все это рухнет в бездну! Он возненавидел Мантиса. Суровый мастер жестоко избил его совершенно незаслуженно! Так нельзя обращаться с учениками, это экзамен, а не побоище! Это нечестно, ведь ему проиграет любой ученик, любой!

Неожиданно его взору открылась красно-черная пустота астрала и белая светящаяся фигура — душа Мантиса. Сейчас ты получишь, мразь! Гримли протянул магическую руку к девственно чистому астральному телу врага и схватил его сердце. Все, кто следил за поединком, видели, как в нескольких шагах от еле держащегося на ногах противника Мантис вдруг побледнел, схватился левой рукой за грудь и упал на одно колено. Его глаза заволокла пелена. Гримли усмехался, глядя, как корчится в предсмертных судорогах его враг. Ненависть не отпустила его, и он, забывшись, скорее всего, убил бы жестокого мастера, если бы сильный крик не прорвался в его сознание. Это была Илирвен.

— Что ты стоишь, Гримли, ударь его, выбей у него меч! — Эльфийка страстно следила за поединком и желала победы Гримли. Её сердце сжималось с каждым страшным ударом Мантиса, который выпадало принимать молодому ученику. Сейчас видя, что мастер упал, не подозревая, что причиной этого является как раз сам Гримли, она желала ему воспользоваться ситуацией. Илирвен не могла и подумать, что тем самым спасла Мантису жизнь.

Гримли очнулся, красно-черная пелена отошла и рассеялась. Магическая рука отпустила сердце мастера, тот дернулся и тяжело задышал. Но юноша успел всерьез воспринять слова Илирвен. Превозмогая боль, он рванулся к стоящему на коленях гиганту и с силой ударил его ногой в грудь. Тот охнул и отвалился на спину, хотел встать, но сапог Гримли прочно прижал его меч к земле. Встать можно было, лишь расставшись с оружием. Мантис что-то шептал и тяжело вдыхал воздух, открывая рот, как рыба, выброшенная из воды.

— Сдавайся! — прохрипел Гримли и направил острие своего меча на грудь противника.

— Нет, — прошептал Мантис.

Гримли хотел наступить ему на кисть, сжимающую рукоять меча, но крики судей из приемной комиссии одернули его.

— Претендент Гримли Фолкин, подойдите к нам, ваше время истекло!

Вся ярость сразу спала, бессилие окутало его со всех сторон, с трудом, шатаясь и бросив вдруг показавшийся невыносимо тяжелым меч, Гримли поплелся в сторону судей. Зрители ликовали, Илирвен радостно бросилась на шею Толину, а тот колотил по бортику арены гигантскими кулаками. И только в глазах поверженного мастера Мантиса сверкнул огонек подавленной ярости. С трудом, держась за сердце, он подошел к столу судей.

— Вы показали высокий уровень подготовки, юноша. Ваши навыки заслуживают развития и вдохновения, экзамен сдан. Вы по праву можете этим гордиться, пожмите друг другу руки и будете свободны, — сказал Гримли председатель комиссии, старый седой мастер, имени которого он не знал.

Гримли протянул руку Мантису, тот резко и быстро пожал её. Под бурные крики и радостный свист толпы юноша выходил с арены, а судьи уже вызвали на ристалище другого претендента. Учитель Торребор встал из-за стола и, помогая Мантису покинуть арену, вступил с ним в отчаянный спор. Причем оба то и дело оборачивались в сторону снискавшего славу молодого победителя.

В комнате подготовки Гримли окружили новые друзья. Толин кричал, что эту победу нужно отметить так, чтобы полшколы из кабаков неделю вытащить нельзя было. Илирвен говорила, что Гримли станет самым великим мастером, какого когда-либо знали люди. Остальные кричали, поддерживая оба этих мнения.

Гримли долго просил их всех удалиться. Сбросив кольчугу, он с трудом смог переодеться и промыть себе раны. Одна разбитая скула и бровь чего стоили. Только авлийские травы, подаренные Илирвен, смогли быстро остановить кровотечение. Зубы во рту пошатывались, и есть без боли он не смог бы ещё долгое время. Едва держась на ногах, он вышел в коридор, обогнул барак и остановился у родника подле конюшни. До ворот было рукой подать. Там, за ними, судя по крикам и басистому смеху гнома, уже начинали праздновать его победу…

На ристалище, возвышавшемся перед ним, снова шел бой. Уже другие зрители болели за своего друга, но весть о том, что ученик на экзамене побил мастера, разошлась по всей академии и просочилась в город. Гримли склонился над гладью воды, и вдруг мир перед ним померк. Из воды вместо собственного отражения на него смотрел эльф с длинными русыми волосами, в глазах у него переливался белый огонь.

— Не дай ярости овладеть собой! Ярость погубит всё, что тебе дорого, давая мало, отнимет всё.

Это видение сменилось другим: всадник на летающем черном коне с красной гривой и пастью, полной острых клыков. За спиной у него развевался плащ белого цвета и виднелись силуэты трех надломленных башен. Ярко-серебристый доспех был прожжен и оплавлен, и, приглядевшись, Гримли узнал в этом всаднике самого себя. На груди у него золотом сиял чуть исковерканный огнем символ N. В голове нарастал яростный гул, как тогда на крыше консульства. Он отпрянул, и все смолкло, тут же чья-то тяжелая рука легла ему на плечо. Гримли передернуло. Ему вспомнился ужас перед темным воином тогда в Александрете. Он обернулся так резко, что чуть не опрокинул бочку. Перед ним стоял Мантис, одной рукой сжимавший меч.

— Что вам от меня нужно? — сжавшись в комок, Гримли отшатнулся и уперся задом в край бочки.

— Не бойся, парень, — Мантис усмехнулся, но это была злая усмешка, — ты показал себя выдающимся бойцом и по итогам нашего поединка получил максимальный балл из всех, кого я когда-либо видел в этой школе при поступлении. Совет судей решил тебя вознаградить. Этот меч, которым ты дрался сегодня, теперь твой!

Он провел ладонью по лезвию и с силой воткнул орудие в землю на четверть длины. Меч даже зазвенел от такого удара.

— Можешь взять его, если вытащишь! От себя добавлю тебе кое-что, — наклонившись вперед, он взял Гримли за плечо и, подвинувшись ближе, зашептал: — Я знаю, маленький мерзавец, что ты колдун, а колдунам не место в нашей школе! Коль ты человек, ты должен быть прежде монахом Фавела и потом от ордена быть присланным сюда. Славы захотел, так подумай! Я сделаю так, что о твоих способностях всем будет известно. Подумай, что тогда с тобой будет! Монахи узнают, что ты скрываешь от них дар, скрываешь не по незнанию, а с определенными целями, как ведьмак! Я всегда буду у тебя за спиной, и однажды ты проснешься не в теплой постели, а в монастырском подвале, где таким, как ты, самое место!

Мантис отпустил его и пошел обратно к баракам. Меч отбрасывал тень, подобную кресту. Юноша ещё несколько минут не мог двинуться с места.

Вечером, когда гулянка в одном из пабов, облюбованных учениками академии, уже шла к концу, Гримли вытащил из-за стола уже чуть протрезвевшего Толина и рассказал ему об этом разговоре.