Более умный и наблюдательный Пахом (он был постарше, лет тридцать пять — сорок) велел Прохору замолкнуть и, проковыляв к телеге, вытащил буханку хлеба домашней выпечки, кусок подкопченной грудинки и хорошо завязанную крынку с молоком. Я мысленно чертыхнулся — ведь обшаривал телегу, а заначку под сеном не нашел, не гожусь пока что в грабители. Протянув мне всю эту снедь, Прохор поинтересовался своей дальнейшей судьбой. Заверив, что участь быть убитыми или стать рабами им не грозит, я задумался. Если дать им уйти, они распустят языки, а нахождение на территории баронства орка — повод для облавы, что мне не подходило. Остановился на следующем варианте — заставил поклясться в молчании с использованием нательных амулетов крестьян, похожих на христианские крестики.

Чтобы подкрепить надежность клятвы, предложил крестьянам отвезти трупы разбойников страже, за что, по словам Пахома, полагались наградные: «Аж по пять серебряных за голову». Выслушав благодарственную речь, в которой меня протитуловали «господином орком» и (что меня до крайности удивило) прозвучало предложение захаживать в гости, когда совсем темно будет, их, мол, дом в деревне крайний, такой, с рябинкой возле окон, так что можно подобраться незаметно.

Размышляя над средневековыми крайностями, где от «Не ешьте меня» до «Заходите в гости» — один шаг, я двинул в сторону логова бандитов.

По дороге я пытался проанализировать полученную информацию. Первое — это не Земля, или, во всяком случае, не Земля двадцать первого века — ночью на небе я не нашел ни одного знакомого созвездия. Второе — сейчас раннее Средневековье с поправкой на наличие нескольких разумных рас или даже видов разумных прямоходячих. Третье — путь назад заказан, пока я не разберусь в ситуации и не накоплю побольше знаний о здешнем мире. Мне временами приходилось слышать о необъяснимых исчезновениях людей в районе развалин старой церкви, но о необъяснимых появлениях я ничего не знал. Каков вывод? Для начала надо выжить, приспособиться к окружающей обстановке и искать знания, силы, средства.

В качестве бонуса — крепкое тело бугая и знания человека XXI века, минус — репутация кровожадного зверя-убийцы орка. При таком раскладе можно играть и найти свой путь, достойный путь, как говорят даосы.

Схрон лесных бандитов нашелся довольно быстро, в нем я обнаружил деньги (даже пятнадцать золотых), рулон ткани, серебряную посуду. В лагере разбойников совсем не было еды, вероятно, именно это обстоятельство и вызвало налет на крестьян с взятием в заложники лошади. Они, скорее всего, намеревались таким образом стрясти с деревенских продовольствие.

Я разбирался с запасами бандитов, а в голове теснились мысли: что делать дальше?

Если верить крестьянам, во владениях барона Сильвага мой первый выход в свет станет последним, то же и в Таннии, да и в любом королевстве людей. Единственная возможность жить здесь — неверный путь лесного бандита, но это тупиковый вариант моей эволюции. Что ж, мне остается одно — путь в Дикие земли к себе подобным.

Граница с Дикими землями была чисто условной: закончились поселения славного баронства — начались Дикие земли. Надо место под новый хутор, так Дикие земли не стенка — подвинутся. Коренные обитатели этих самых земель были явно против подобной экспансии, что следовало из третьего подряд пепелища, встреченного мною на местах былых поселений. Затем я наткнулся на старую стоянку гоблинов. Сначала чуть было не решил, что вернулся домой — кострище с подставками под шампуры, разбросанные повсюду объедки, кости, мусор, какие-то клочья, кучи «мин» в окрестных кустах и прочее свинство напоминали обычное место пикника «любителей природы» в России. Если бы не одно «но»… — кости были человеческие. Причем самые длинные переломаны и с закругленными концами — значит, побывали в котле. Помню, наш профессор археологии показывал такие же экспонаты как доказательство каннибализма. Последние сомнения отпали при виде валяющихся обгорелых черепов с выломанной затылочной костью и торчащими из дыр палочками, скорее всего служащими столовыми приборами для извлечения мозгов. Передернувшись от омерзения, пошел дальше. Кости стали попадаться чаще, а дно огромного оврага было прямо усеяно скелетами. Вероятно, тут была битва, а скорее, бойня.

Когда пришла пора выбирать место для ночлега, я, не желая разделить судьбу владельцев выеденных черепов, присмотрел полянку, покрытую высохшей прошлогодней листвой и мелкими сухими ветками. Если кто и заявится сюда, каждый шаг непрошеного гостя будет сопровождаться шелестом листьев и хрустом веток, что не позволит ему подобраться ко мне, спящему, незамеченным. Подсобрав еще хвороста, разбросал его по границе полянки, усиливая сигнализацию каменного века, и, расстелив плащ, завалился спать.

Взбодренный всем виденным в Диких землях, спал я вполглаза, что меня и спасло. Пришелец явно был один и двигался очень тихо, лишь только один раз под его ногой хрустнула ветка, после чего он надолго замер. Значит, волчара матерый, схватка будет непростой. Я нашарил рукоять топора и, не подавая вида, что проснулся, медленно подтянул под себя ногу, нащупывая опору, чтобы оттолкнуться. Вот уже различается тяжелое дыхание ночного бродяги, нервы натягиваются до предела. С легким шорохом тело противника взметнулось в прыжке, я резко оттолкнулся ногой, перекатившись в сторону. В плащ, на котором я лежал, вонзился ятаган. Удар топором — ятаган вылетел из рук врага и улетел в темноту. Ударить второй раз я не успел, налетчик кинулся на меня сверху, сомкнув руки на шее. Отпустив рукоять топора, наношу удар кулаком по голове врага сбоку, сразу за ухом, тело обмякает, навалившись на меня. Собираясь столкнуть его с себя, я внезапно упираюсь пальцами в упругое полушарие женской груди. Опа-на! Да это никакой не налетчик, налетчица.

Быстро распалив костер, я осмотрел оглушенную противницу. Передо мной, несомненно, была девушка-орк, крепенькая, мускулистая, лет двадцати — двадцати пяти, с зеленоватой кожей и остроконечными ушами. Одета в кожаную рубаху и во что-то наподобие шорт из того же материала. Обыскав ночную гостью и сняв с нее кинжал, я засунул на его место обломок ветки и стал приводить ее в чувство. Открывшиеся глаза оказались желтыми и очень сердитыми, такой взгляд я видел только у озабоченных американских феминисток, когда случайно проходил мимо их шабаша, посвященного очередному этапу борьбы с мужчинами.

Зеленокожая феминистка первым делом выхватила из ножен вложенный вместо кинжала сучок и попыталась воткнуть в меня. Обнаружив подмену, она не оценила шутку и прибегла к природному оружию женщин, вознамерившись вцепиться ногтями мне в лицо, пришлось выкрутить ей руки и придавить к земле, в ответ мне чуть не откусили нос. Ну и что с ней прикажете делать?

Когда-то в детстве я схватил одичавшего котенка, тогда мне показалось, что я взял в руки кактус. Милый пушистый зверек мигом превратился в клубок когтей и зубов, казалось, что у него не менее трех зубастых пастишек и восемь когтистых лапок.

Сейчас было что-то подобное, орчанка извивалась, царапалась, брыкалась, пыталась кусаться. Тут я вспомнил про лучшее оружие против ярости у женщин и поцеловал ее. Она ошарашенно замерла, попыталась что-то пискнуть сквозь поцелуй, потом обмякла, а затем ее руки сразу стали нежными и обхватили меня за плечи.

Когда я оторвался от девушки, уже светало. Орчанку звали Бара и была она бродягой-одиночкой, или, по ее версии, вольной охотницей. Бара немного просветила меня о нравах Диких земель. Местные обитатели жили по закону джунглей: кто кого может, тот того и гложет. Семьи здесь были редкостью, чаще жители Диких земель, независимо от пола, держались поодиночке или сбиваясь в небольшие банды. При встрече наиболее вероятной была схватка, побежденного убивали и чаще всего съедали, но бывало и так, что встреча мужчины и женщины заканчивалась близостью. Дети у женщин Диких земель рождались часто, по сути, орчанки были постоянно, можно сказать, хронически беременны. По неписаному закону орков и гоблинов, женщин с детьми не трогали, а при возможности и подкармливали, делились шмотками. Это объясняло, как, при отсутствии семей, бродяги Диких земель до сих пор не вымерли и не были вытеснены другими расами. Да и если судить по встреченной мной феминистке, характер у местных дам по степени стервозности многократно превосходит русских женщин двадцать первого века. А если орчанка еще и с ребенком, то напасть на такую фурию — это все равно что попробовать отнять котенка у дикой кошки — как минимум, расцарапанное лицо гарантируется, и скажи спасибо, если останутся целы глаза.