Литмир - Электронная Библиотека

– Все прошло? – Я стараюсь, чтобы в моем голосе не слишком явственно звучало потрясение от собственного успеха.

Мэй дотрагивается до виска кончиками пальцев и расцветает:

– И даже не больно совсем. Спасибо, Кейт.

– Пожалуйста. Я рада, что… – Чтобы не упасть, мне приходится откинуться на спинку сиденья. Ноги становятся слабыми и словно резиновыми.

Сестра София предупреждала нас об этом. Мой желудок бунтует, и я бросаюсь к двери. Как раз вовремя – меня выташнивает прямо на булыжную мостовую. Вытерев рот чистой перчаткой, я смущенно кошусь на Мэй.

– Нормальная реакция организма на чары исцеления, – заверяет меня она, помогая вернуться в карету и расположиться на сиденье.

Я сворачиваюсь калачиком, крепко сжимаю веки и обхватываю руками разболевшуюся голову.

Снаружи доносится стук каблуков по булыжной мостовой, и в дверях кареты появляется Алиса. Она пристраивает у наших ног пустые корзины.

– Что тут с тобой такое? Не думала, что ты из тех, кто начинает блевать, увидев капельку крови.

Я крепче сжимаю челюсти и начинаю глубоко дышать через нос.

– Она меня исцелила, – объясняет Мэй. – Видишь?

Господи, как бы я хотела оказаться сейчас дома, в собственной постели. Миссис О’Хара, наша экономка, сделала бы мне холодный компресс на голову и чашечку мятного чая. Я так ясно представила себе это, что почти почувствовала запах мяты и ощутила на лбу знакомую хлопковую наволочку. В уголках моих глаз собрались слезы, и я радуюсь, что их никто не видит. Алиса наверняка стала бы смеяться надо мной и говорить, что я веду себя как деточка, которой захотелось домой.

– Тогда, может быть, она не совсем бесполезна.

Я смотрю, как Алиса усаживается возле Мэй на сиденье напротив, чопорно скрестив лодыжки, когда карета тронулась. Уличные грязь и пыль не оставили ни пятнышка на ее безупречных юбках. Не знаю уж, как ей это удается.

– Да уж полезнее, чем ты. – Мэй приглаживает свою черную челку. Такие прически вошли в моду совсем недавно. Мэй лишь на прошлой неделе попросила Вайолет выстричь ей челку. Я боялась, что получится кошмарно, но оказалось, что Мэй идет. – Тебе даже порез от бумаги не вылечить.

Алиса закатывает глаза.

– Всем известно, что целительство – наименее полезный тип магии. Зато теперь ясно, к чему у Кейт сродство.

Не обращая внимания на оскорбления, я осторожно сажусь и выглядываю в щель между занавесками, наблюдая за людскими толпами, наводнившими улицы. Шум просто оглушает: лошади и экипажи с грохотом прокладывают себе путь по мостовой, стучат молотки на строительстве новых домов, мужские голоса перекликаются на дюжине разных языков, уличные торговцы наперебой предлагают пищу и одежду.

Я совсем не горожанка. Город меня обескураживает. Мауре понравилась бы эта деловая суета, это непрекращающееся волнение, эти постоянные перемены. А я скучаю по тиши нашего дома, по пению птиц и стрекотанию цикад. Тут, среди чужих людей, мне одиноко. Кто я без моих сестер, без Финна, без моих цветов?

Уж, во всяком случае, я не та, кем хочет меня видеть Сестричество.

– Кейт оказалась слишком труслива, чтобы использовать ментальную магию, – глумится Алиса, играя одной из своих ониксовых сережек. – Она так тряслась за свою шкуру, что не захотела помочь людям.

– Только не изображай тут, что тебе есть дело до миссис Андерсон, – огрызается Мэй. – Тебе просто хотелось безнаказанно попрактиковаться в ментальной магии. Предполагается, что Сестры должны проявлять сострадание, знаешь ли. Ты не думаешь, что люди замечают, как ты задираешь перед ними нос?

– Мне нет дела до того, что они там замечают, – говорит Алиса, сморщив упомянутый нос. – Вряд ли я стану делать вид, что они мне ровня. Во-первых, они дураки, потому что сюда приехали, и вдвойне дураки, что продолжают заводить детей, хотя не могут их прокормить.

Мэй шокированно молчит. Ее отец – портной, а мама подрабатывает вышивальщицей и растит младшего брата Мэй и четырех младших сестренок. Однажды Мэй призналась, что чувствует себя виноватой, ведь она присоединилась к Сестричеству, вместо того чтобы пойти зарабатывать. Ее родные гордятся тем, что она – стипендиатка в монастырской школе, но понятия не имеют о ее ведьминской сущности.

– У каждого свои неприятности, Алиса. Ты не умрешь, если изобразишь чуть-чуть сострадания, – предлагаю я.

– О да, наверное, невероятно трудно быть Кейт Кэхилл, восставшей из безвестности захолустного городка. Говорят, ты наша будущая спасительница! – Алиса вновь закатывает глаза, и я тихо надеюсь, что когда-нибудь их заклинит внутри ее головы. – Но я что-то пока сильно в этом сомневаюсь. Эдакая робкая мышеподобная особа – и вдруг спасительница?

Особой красотой я действительно не блистаю, но назвать меня робкой? Я усмехаюсь. Да, я знаю, как опустить очи долу и избегать неприятностей, я не бравирую своей ментальной магией и не терроризирую других девушек, если Алиса именно это имеет в виду. Все шесть недель в монастырской школе я, по большей части, ни с кем не общалась. Сестры из кожи вон лезли, впихивая в меня знания, так что я была занята утром, днем и вечером.

И все-таки я и вообразить не могла, чтоб кто-то мало-мальски со мной знакомый счел меня робкой.

– Ах, вот как ты меня видишь? – глянув на Алису, поднимаю я бровь.

Алиса теребит черный кроличий мех, которым отделаны ее манжеты. Даже ее одежда отличается от облачения остальных Сестер, хотя единственное назначение любой униформы – единообразие.

– Да. Во всем, кроме твоей гипотетической ментальной магии, ты еще новичок. Если, например, завтра начнется война, что, ради всего святого, ты сможешь сделать? Я начинаю думать, что пророчество – сущий вздор.

– Хотелось бы мне, чтоб ты оказалась права, – признаю я, косясь в окно: карета свернула в переулок, и картины деловых районов вдоль реки сменились тихими монастырскими окрестностями.

Сто двадцать лет назад Дочери Персефоны – ведьмы, правившие тогда Новой Англией, – были свергнуты служителями Братства. На протяжении последующих пятидесяти лет каждая женщина, подозреваемая в колдовстве, была утоплена, повешена или сожжена заживо. Ведьмы, которым удалось избежать Террора, ушли в подполье. Сейчас во всей Новой Англии, в лучшем случае, осталось несколько сотен ведьм. Но перед тем как начался Террор, одной пророчице было явлено видение, которое дало им надежду. Предсказание о трех сестрах-ведьмах, которые достигнут совершеннолетия на пороге двадцатого века. Одна из них, наделенная даром ментальной магии, станет самой сильной в истории ведьмой. Ее явление вызовет возрождение магии – или станет причиной нового Террора, если эта ведьма окажется в плену у Братства. Сестры думают, что в пророчестве говорится обо мне. Что я – та самая ведьма, явление которой предречено. Я сама не слишком-то в этом убеждена; однако Сестричество предложило мне выбор между моей собственной свободой и свободой моих сестер, и я решила, что правильнее будет пожертвовать собой.

Моя мама никогда не доверяла Сестрам до конца, и я тоже им не доверяю.

Мерцая, возродились к жизни уличные газовые фонари. Наша карета с грохотом пронеслась мимо полудюжины больших домов с ухоженными газонами и остановилась напротив монастыря – огромного трехэтажного здания из серого обветрившегося камня с готическими стрельчатыми окнами. Беломраморные ступени ведут к входной двери прямо от тротуара, но на задах дома за высокой каменной стеной прячется от посторонних глаз сад, где растут цветы, красные клены и овощи сестры Софии.

– Тебе ведь даже не хочется оказаться ведьмой из пророчества, так? – требовательно спрашивает Алиса, набросив капюшон плаща на золотистые волосы, причесанные а-ля помпадур.

– Я не хочу, чтоб одна из моих сестер умерла.

Даже Алиса не знает, что на это сказать. Вот почему меня разлучили с Маурой и Тэсс: провидица предрекла еще, что одна из трех ведьм не доживет до двадцатого века, потому что погибнет от руки одной из своих сестер. Монахини Сестричества не уверены, что Маура может контролировать свои магические способности. Исходя из ужасного предсказания смерти – и, честно говоря, из природного темперамента Мауры, – сестры боятся, что Маура может оказаться для меня опасной. А рисковать, когда речь идет о ведьме из пророчества, они не намерены.

4
{"b":"215124","o":1}