Copyright © 2013 by Jessica Spotswood

© Ольга Кидвати, перевод, 2014

© ООО «Издательство АСТ», 2014

Все права защищены. Никакая часть электронной версии этой книги не может быть воспроизведена в какой бы то ни было форме и какими бы то ни было средствами, включая размещение в сети Интернет и в корпоративных сетях, для частного и публичного использования без письменного разрешения владельца авторских прав.

© Электронная версия книги подготовлена компанией ЛитРес (www.litres.ru)

Я чувствую себя мошенницей.

Мы с Алисой Оклер и Мэй Чжан стоим в узком коридоре многоквартирного дома, где смердит вареной говядиной с капустой. На нас одинаковая одежда – черные шерстяные плащи поверх плотных черных платьев из бомбазина, из-под длинных подолов которых едва видны черные же сапоги на каблуках, наши волосы тщательно забраны назад. Такова униформа Сестричества; хотя никто из нас еще не стал полноправным членом этого ордена, в данный момент мы участвуем в его благотворительной миссии. Мы принесли с собой хлеб, испеченный в монастырской пекарне, и овощи из монастырских погребов. Наши очи опущены долу, наши голоса тихи.

И ни одна живая душа не должна заподозрить, какова наша подлинная сущность.

Алиса стучит в дверь. В ее ушках качаются миленькие ониксовые серьги. Даже отправляясь кормить бедняков, она находит способ подчеркнуть высокое положение своей семьи. Когда-нибудь эта гордыня ее погубит, думаю я, отчасти наслаждаясь этой мыслью.

Нам открывает миссис Андерсон. Это двадцатитрехлетняя вдова с неизменно затравленным выражением лица; ее белокурые волосы светлее моих собственных. Вдова приглашает нас войти, и ее белые руки суетливо движутся в ноябрьском сумраке, напоминая бледных мотыльков.

– Сестры, я так признательна вам за то, что навестили меня.

– Вам нет нужды благодарить нас. Помощь обездоленным – часть миссии нашего ордена, – говорит Алиса, скорчив гримаску при виде тесной двухкомнатной квартирки.

– Я так благодарна! – Миссис Андерсон стискивает мою руку своими холодными, как лед, пальцами. Она до сих пор носит золотое обручальное кольцо, хотя ее мужа не стало уже три месяца назад. – Мой Фрэнк был настоящим добытчиком. Мы всегда сводили концы с концами. Мне так неловко пользоваться вашим милосердием.

– Ничего-ничего. – Я одариваю ее кривоватой улыбкой и высвобождаю руку. Из-за того, что сейчас мы занимаемся жульничеством, ее благодарность заставляет меня съежиться.

– Вам тяжело пришлось, но совсем скоро вы будете снова твердо стоять на ногах, – заверяет Мэй.

Жестокая лихорадка, трепавшая город в августе, унесла мистера Андерсона и его старшего сына, и на руках миссис Андерсон оказалось двое выживших детей.

– Женщине нелегко остаться одной-одинешенькой на всем белом свете. Если бы я могла больше работать в магазине! – Миссис Андерсон убрала на ледник кувшин с молоком. – Но нынче так рано темнеет, и я боюсь возвращаться домой одна.

– Женщине небезопасно ночью на улице. – Мэй коренастая и низенькая: чтобы пристроить яблочное повидло на полку, где хранятся овощи, ей приходится встать на цыпочки.

– В этой части города так много иностранцев! Большинство из них даже как следует по-английски говорить не умеют. – Капюшон Алисы падает на спину, являя миру волнистые золотые локоны вокруг белого лба. Глядя на нее, ни за что не догадаешься, какая она в действительности мегера. – Как знать, что они на самом деле за люди?

Мэй вспыхивает. Хотя ее родители и эмигрировали сюда из Индокитая еще до того, как она появилась на свет, у себя дома они до сих пор разговаривают по-китайски. Она – единственная на весь монастырь китаянка и прекрасно осознает это. Дерзну утверждать, что Алисе это известно: она умеет и любит ткнуть человека в больное место.

Прежняя Кейт Кэхилл поставила бы Алису на место, но сестра Катерина просто помогает Мэй выкладывать сладкий картофель и мускатную тыкву на изрезанный деревянный стол. Сестры не могут позволить себе роскошь демонстрировать свой норов – во всяком случае, вне стен монастыря. На людях нам надлежит являть собой образец манер, подобающих истинной леди.

Я ненавижу эти визиты.

Не то чтобы у меня недоставало сострадания к беднякам, нет. Как раз сострадания во мне предостаточно. Я просто не могу перестать думать, как они отнеслись бы к нам, если бы знали правду.

Сестричество позиционируется как орден женщин, посвятивших жизнь служению Господу и милосердию. Мы раздаем пищу голодным и ухаживаем за немощными. Все это правда. Но правда также и то, что мы – все мы – ведьмы. Оставаясь у всех на виду, мы скрываем от людей свою истинную сущность. Если они узнают, кто мы на самом деле, их благодарность превратится в страх. Люди сочтут, что мы порочны, похотливы и опасны, и постараются упрятать нас в дома для умалишенных. Или сотворят еще чего похуже.

В этом нет их вины, просто они каждое воскресенье слушают в церкви проповеди Братьев. Мало кто рискнет поступить наперекор Братству, и уж в последнюю очередь бунтари найдутся среди бедняков. Неважно, что миссис Андерсон кажется такой мягкой и доброжелательной, – она отреклась бы от нас. Ей пришлось бы это сделать, чтобы защитить своих детей. Им всем пришлось бы.

– Сестра Катерина, ты вернулась!

Из спальни выбегает маленький мальчик. Его ручонки и губы перемазаны ежевичным вареньем из погреба сестры Софии, которое мы принесли ещё на прошлой неделе. Алиса уклоняется от его липких пальчиков.

– Здравствуй, Генри.

Я уже в третий раз прихожу к Андерсонам, и мы с Генри успели подружиться. Мне кажется, ему ужасно одиноко. Особенно сейчас, когда его мать вынуждена целыми днями пропадать на работе, а он вместе с маленькой сестрой остается на попечении пожилой соседки. Конечно, ему невесело.

– Генри, оставь в покое сестру Катерину, – одергивает его мать.

– Все в порядке, он мне не докучает.

Я вынимаю из корзинки последнее, что там осталось, – банку красных помидоров в собственном соку. Когда я опускаюсь на колени, мой взгляд скользит за спину Генри и останавливается на убогом тюфяке, набитом соломой. Когда мы впервые пришли сюда, на его месте стояла кровать красного дерева. Еще в доме была кроватка на колесиках для Генри и платяной шкаф из того же гарнитура, но Лавинии пришлось все это продать. Теперь одежда разложена по картонным коробкам, а прекрасное голубое одеяло аккуратно постелено на соломенном матрасе.

Широко улыбаясь мне щербатой улыбкой, Генри сидит на полу в окружении камешков. Мне давно не приходилось практиковаться, но в свое время я была чемпионом по игре в камешки. В моей памяти вдруг мелькает картинка: палящее летнее солнце, запах свежескошенной травы, мощенная булыжниками дорожка нашего сада и Пол МакЛеод, сидящий напротив меня на корточках.

В незапамятные времена воспоминания о друге детства заставили бы меня улыбнуться, но теперь все иначе. Я дурно поступила с Полом и никогда не смогу принести ему свои извинения.

Мало того, есть человек, с которым я обошлась еще хуже, и меня неотступно терзают мысли об этом моем поступке.

– Я тренировался, – заявляет Генри, одергивая рукава белой замурзанной рубашки, которые не закрывают даже его худенькие запястья. – Девятки вчера сделал. Спорим, я тебя обыграю?

– А вот сейчас посмотрим.

Я усаживаюсь напротив него на пол, а Алиса, Мэй и миссис Андерсон тем временем втроем втискиваются на покрытый пятнами бугристый диван, складывают ладони и склоняют головы в молитве. По-хорошему, мне следовало бы к ним присоединиться, но мои отношения с Господом в последнее время как-то разладились. Конечно, я пребываю в добром здравии и избавлена от надзора Братьев, но очень трудно испытывать благодарность Богу, когда все, что я люблю, осталось дома, в Чатэме, а я оказалась тут, в Нью-Лондоне, и мне бесконечно одиноко.