Стараясь делать вид, что она тут своя, Алекс спокойно закрыла дверь и пошла через двор, держась подальше от главного входа. Кое-кто из мужчин поглядывал на нее, но ни один не спросил, что ей здесь нужно. Выйдя на улицу, она вздохнула с облегчением.

Городская конюшня, которой обычно пользовался Гэвин, располагалась всего в двух кварталах отсюда. Алекс пустилась бежать. Несмотря на постоянные упражнения в камере, она сильно ослабела и, добежав до конюшни, влетела в контору управляющего, с трудом переводя дыхание.

Фицджералд, владелец конюшни, увидев ее, перепугался до смерти.

– Пресвятая Богородица! – выдохнул он и перекрестился.

– Я не призрак, мистер Фицджералд. Если бы я была при зраком, то выглядела бы получше и одежда моя была бы почище. Меня похитили и держали в подвале здесь, недалеко. – Она набрала побольше воздуху в легкие. – Казнь… еще не свершилась?

Страх исказил черты Фицджеральда.

– Еще нет, но теперь уже скоро. Господи, что же делать?

– Сиборн еще в Тауэре или в Ньюгейте?

– Его ночью доставили в Ньюгейт. Тюремщики боялись, что, если его повезут туда утром, друзья попытаются его отбить.

– Дайте мне вашу лучшую лошадь, я поеду туда. – Алекс заколебалась – расстояние невелико, но она плохо знала дорогу. – Кто-нибудь сможет меня проводить?

– Я сам поеду с вами. – Он поднялся. – Но единственное дамское седло в ремонте, миледи.

– Какая разница, пусть будет мужское! Только скорее, умоляю вас! – Она нетерпеливо топнула ногой.

Господи, сделай так, чтобы она успела вовремя.

– Пора, милорд, – твердо, но почтительно произнес констебль.

– Я готов.

Он сделал последний глоток лучшего чаю «Эллиот-Хаус». Хотя за ночь Гэвин влил в себя изрядную дозу коньяка, он не опьянел. Не стоило, пожалуй, столь бессмысленно убивать последние часы.

Странно, почему так трудно смириться с тем, что смерть близка и неизбежна? Если это несчастный случай, она является внезапно или подкрадывается незаметно с возрастом и болезнями. Но в казни есть что-то бесчеловечное и жуткое.

Гэвин поднялся и взглянул на себя в зеркало, чтобы убедиться, что его прическа и одежда в порядке. Потом повернулся к друзьям. Ашбертон ушел рано утром, чтобы предпринять последнюю отчаянную попытку смягчить приговор. Оставшиеся трое были уже в полном изнеможении. В определенном смысле им сейчас даже тяжелее, чем ему.

Он протянул руку лорду Майклу.

– Позаботьтесь о Кейти, милорд.

– Непременно, – хрипло пообещал полковник. – Она узнает правду.

Гэвин повернулся к Кайлу:

– Спасибо за все, друг.

Сдерживая слезы, Кайл крепко обнял его и отвернулся. Пожав руку Сурио, Гэвин взволнованно произнес:

– Ты был мне больше, чем отец.

– И вы были мне больше, чем сын. – Сурио поклонился. – Да спасет Аллах вашу душу.

Гэвин не оглядываясь вышел из камеры. Его друзья займут места рядом с эшафотом. Он не знал, радоваться этому или печалиться. Сознание, что любящие его люди будут рядом с ним до конца, успокаивало, но и усиливало боль.

Когда они подошли к выходу, Гэвин услышал рев толпы. Она скандировала: «…семь, восемь, девять…» – считая удары колокола.

Двенадцатый удар возвестил полдень. Гэвин и его сопровождающие вышли из здания тюрьмы и направились к эшафоту. Констебли сдерживали натиск толпы, охраняя небольшое свободное пространство вокруг виселицы. Перед Гэвином бушевало людское море, такого он никогда еще не видел. От рева толпы в окнах дрожали стекла. Он кожей ощущал дикое возбуждение и любопытство зевак.

В каждом окне виднелись лица, жаждущие поглазеть на это зрелище. Люди снимали комнаты и платили бешеные деньги, чтобы увидеть все детали казни. Воры и ремесленники, подвыпившие щеголи и почтенные отцы семейств с детьми на плечах – все были здесь. Предприимчивые торговцы поставили свои повозки возле домов и за деньги позволяли зевакам взбираться на них.

Один из констеблей наклонился к Гэвину и прошептал:

– Однажды в Тайберне во время казни трибуны рухнули и придавили дюжину зевак, а приговоренный, не растерявшись, сбежал.

Гэвин понял намек.

На эшафоте его уже ждали надзиратели Тауэра и Ньюгейта, палач, его подручный и мрачный лорд Сент-Обен. Будучи председателем суда, он употребил все свое влияние, чтобы доказать недостаточность улик, но все оказалось напрасно. Теперь он обязан был руководить приведением в исполнение приговора, с которым был не согласен.

– Вы будете молиться со мной, лорд Сиборн? Если нет, я помолюсь за вас, – обратился к Гэвину викарий.

На этот раз Гэвин кивнул. То, что казалось неуместным прошлой ночью, сейчас воспринималось совсем по-другому. Им подали две черные подушки, Гэвин и викарий преклонили колени, чтобы вместе прочесть «Отче наш». Хотя Гэвин давно оставил привычку ходить в церковь, его шотландский дед привил ему твердые устои. Достаточно ли этого? Он надеялся, что да, хотя всегда верил, что дела человека важнее его слов. Если он не слишком достойно прожил жизнь, покаяния в последнюю минуту не хватит, чтобы спасти его душу.

Поднявшись, Гэвин ощутил, как страх овладевает его сердцем. Он бы раскидал своих палачей, если бы у него был хоть один шанс остаться в живых. Но сейчас все это было бесполезно, и единственное, о чем он молился, – не опозориться и достойно встретить смерть.

Ему связали руки за спиной. Сент-Обен спросил:

– У вас есть последняя воля, лорд Сиборн?

Гэвин услышал собственный голос:

– Да защитит Господь невиновного от несправедливости.

Сэр Сент-Обен кивнул, сжав губы.

– Капюшон, милорд?

Гэвин чуть не отказался от предложения палача, чтобы в последний раз насладиться бледно-голубым осенним небом, легкими облаками, бегущими в вышине. Но увидев лихорадочные, жаждущие жестокого зрелища глаза, направленные на него со всех сторон, согласно кивнул. Если паника в последний момент исказит его черты, никто этого не увидит.

Свободный капюшон душил его, лишая зрения, но оставлял слух. Гэвину удалось справиться со страхом, применив приемы, которым научил его Сурио. С отрешенностью пришел покой. Что ж, все люди смертны… Он не раз обманывал смерть, а на этот раз она взяла верх. Он готов.

Колючая петля сдавила шею.

Если викарий прав, я скоро встречусь с Александрой.

Ради этого стоило умереть…

Алекс пришла в ужас, увидев огромную толпу, преградившую им дорогу. Натянув поводья, Фицджералд проворчал:

– Плохо дело, миледи! Торопитесь.

– Спасибо за помощь! – крикнула Алекс, спрыгивая на землю.

Работая локтями, она стала прокладывать себе путь в толпе.

– Пожалуйста, я должна пройти, – снова и снова повторяла она, слыша, как колокол ударил в двенадцатый раз. Здоровенный портовый грузчик, повернувшись к ней, проворчал:

– Куда это ты так спешишь, красотка?

– Я жена Сиборна, та самая, в убийстве которой его обвиняют, – задыхаясь, объясняла она. – Пожалуйста, помогите мне пройти, я должна остановить казнь…

Грузчик фыркнул, оглядев ее лохмотья:

– Если ты леди Сиборн, то я король Англии!

Она подняла руку и показала ему дорогое кольцо, которое ей удалось утаить от семейки Пирс.

Грузчик изменился в лице. Он начал расталкивать толпу, прокладывая дорогу к эшафоту.

– Дорогу, дорогу! Посторонись!.. Сегодня день чудес.

Алекс едва поспевала за ним. Поверх моря голов ей удалось разглядеть Гэвина. Она пыталась кричать, чтобы привлечь внимание стоявших на эшафоте, но одинокий голос тонул в реве толпы.

Грузчик остановился.

– Все. Дальше мне не пройти. Но ты сможешь, если отважишься.

Не понимая, что он имеет в виду, Алекс взмолилась:

– Все, что угодно! Только помогите…

Он схватил ее за талию и швырнул в толпу, проревев:

– Пропустите ее, не дайте чертовым судьям сделать ее вдовой!

Чьи-то чужие руки подхватили Алекс, и она поплыла над толпой под хохот и улюлюканье.