Атосса вдруг вскочила с кресла с сверкающим взором. Негушта в ужасе отшатнулась, чуть не упав на косяк двери, и стояла, ухватившись одною рукой за занавесь и прижав другую к сердцу, как бы для того, чтоб сдержать всю муку отчаяния.

— Сказать тебе, что было потом? — снова начала Атосса. — Хочешь ты и теперь слышать правду? Я могла бы сказать тебе, как царь…

Но, прижав руки к лихорадочно бившимся вискам, с тихим воплем бросилась Негушта к выходу, скрытому занавесью, складки которой раздвинулись под тяжестью ее тела и снова упали, пропустив ее.

— Она все донесет царю, — громко сказала Атосса, когда Негушта исчезла. — Пусть! Мне это все равно, но кинжал я оставлю у себя.

Негушта быстро пробежала по длинным коридорам и залам и остановилась только у входной двери в покои старшей царицы, где ее ждали ее рабыни. Здесь она немного опомнилась, замедлила шаги и направилась в свои внутренние покои.

Она была так несчастна, что никакие слова не могли бы выразить всю глубину ее горя. Один краткий миг положил конец всем ее сомнениям, оправдал все ее предчувствия и смыл пятно измены с имени ее возлюбленного. Но раскаиваться было слишком поздно.

Она лежала на шелковых подушках и плакала жгучими слезами о человеке, которого она когда-то любила. Она платила ему теперь за те слезы, которые, как ей думалось, он проливал о ней в эти долгие годы. Она лежала и призывала смерть с отчаянною тоской. Она не поколебалась бы умертвить это сердце, бившееся в ее груди с такою нестерпимою болью, но ее останавливала одна заветная мысль. Мести она не желала. Могла ли она доставить себе утешение, отняв у этой холодной, жестокой царицы ее ничтожную жизнь? Но она чувствовала, что должна еще раз увидать Зороастра и сказать ему, что знает всю правду, знает, что он не обманул ее, и что она молит у него прощения за то зло, которое ему сделала.

На следующий день, в час, Негушта снова отправилась в сад. Но Зороастра там не было. В течение нескольких дней пыталась она увидеться с ним и поговорить, но надежды ее оставались тщетными. Наконец, она решилась послать за ним.

— Пойди, — сказала царица одной из своих рабынь, — отыщи верховного жреца Зороастра и приведи его сюда как можно скорее.

Негушта откинулась на подушку и лежала с полуопущенными веками; на раскрытых губах ее появилось выражение какой-то странной тоски.

После долгого ожидания она услыхала, наконец, на тропинке легкие, быстрые шаги босоногой невольницы, более тяжелую поступь мужчины в кожаных сандалиях. Невольница остановилась у входа в маленький круг, образуемый розовыми кустами, а минуту спустя подошел и Зороастр и стал в нескольких шагах от Негушты, низко наклонив пред ней голову.

— Прости, что я послала за тобой, Зороастр, — спокойным тоном начала царица, но мертвенная бледность ее лица мгновенно сменилась слабым румянцем. — Прости… мне надо сказать тебе нечто, что ты непременно должен выслушать.

Пока она говорила, Зороастр стоял неподвижно пред нею и лучезарные глаза его безмятежно покоились на ее лице.

— Зороастр, я была несправедлива к тебе три года назад, — тихим голосом сказала царица. — Прости меня, умоляю тебя… я не знала что делала…

— Я давно простил тебя, — отвечал Зороастр.

— Я нанесла тебе горькую обиду… но сама я еще больше пострадала через это. Я узнала все только тогда, когда пошла и спросила ее! — При мысли об Атоссе глаза молодой еврейки сверкнули мрачным огнем и она судорожно стиснула свои тонкие пальцы. Но тотчас же к ней вернулся печальный, усталый взгляд. — Вот и все… если только ты можешь простить меня, — сказала она и отвела от него глаза. Ей казалось, что больше ей нечего прибавить. Он не любил ее больше, — он витал духом в ином мире, недоступном земной любви.

— Именем Ахуры Мазды говорю тебе, я воистину простил тебя. Да будет над тобой благословение Премудрого!

Зороастр снова наклонил голову, как бы прощаясь, и повернулся, чтобы уйти.

Негуште почудилось, будто померк последний проблеск света в ее жизни, горе и тоска совсем сломили ее.

— Ты когда-то любил меня, — сказала ома с мольбою. Зороастр оглянулся; взор его был так спокоен, так кроток.

— О, да, я любил тебя когда-то, но это время прошло. В моем сердце нет больше места для земной любви. Но я благословляю тебя за любовь, которую ты мне подарила.

— Я так любила тебя! — сказала Негушта, внезапно поднявшись и глядя на него с отчаянием. — О, я люблю тебя и теперь! — страстно воскликнула она. — Я думала, что отреклась от тебя, забыла, вырвала с корнем из сердца все воспоминания, которые были мне так ненавистны, что я не могла слышать даже твоего имени! Ах, зачем, зачем я это сделала, я, несчастнейшая из всех женщин?! Я люблю тебя и теперь… люблю… люблю всем своим существом… теперь, когда слишком поздно!

Она снова откинулась на подушку, закрыла лицо руками и глухо, отчаянно зарыдала.

Зороастр стоял все на том же месте; глубокая грусть отуманила его чудное лицо, сиявшее неземною красотой. В груди его не шевельнулось ни тени сожаления; ни малейшего следа любви не проснулось в его сердце, упокоившемся навеки в безмятежных грезах о высшем бытии. Если б это и было возможно, он не захотел бы снова сделаться молодым, счастливым любовником, каким он был три года назад.

Он стоял пред Негуштой, тихий и печальный, точно ангел, взирающий с небес на скорбь бренной земли.

— Негушта, — сказал он, наконец, видя, что рыдания ее не умолкают, — тебе не подобает так сокрушаться о том, что давно миновало. Утешься, земная жизнь недолга, а ты одна из великих мира сего. Страдания — общий удел смертных. Помни, что, хотя твое сердце удручено скорбью, ты все же царица и должна и в горести своей остаться царицей. Возьми мужественно в руки судьбу свою и неси ее терпеливо. Конец недалек и душа твоя скоро обретет покой.

Негушта подняла голову, внимая словам Зороастра.

— Ты, пророк и служитель Божий, — сказала она прерывающимся голосом, — ты, читающий в небесах, как в книге, скажи мне, Зороастр, конец недалек? Скажи, мы встретимся в надзвездном мире, как ты говорил мне в давно минувшие дни?

— Мужайся, — ответил Зороастр, и бледное лицо его озарилось кроткою улыбкой. — Мужайся, истинно говорю тебе, время твое уже близко.

И в душу ее, казалось, проникла искра ровного света, горевшего в его взоре. Когда он повернулся и пошел назад по розовой аллее, на измученное лицо Негушты легло выражение покоя; она откинулась на подушку и тихо закрыла глаза.

Зороастр в глубоком раздумье возвратился во дворец. На нем лежало множество обязанностей, помимо ежедневного вечернего жертвоприношения в храме, ибо Дарий постоянно спрашивал у него совета во всех государственных делах, и острая прозорливость Зороастра и его знание людей находили себе богатое применение в выработке законов и постановлений, посредством которых царь желал упрочить свою монархию. Религиозный вопрос имел в его глазах первостепенную важность, и здесь Зороастр выказал свои великие организаторские дарования, а, вместе с тем, верные, правильные воззрения свои на этот предмет. Единственно возможною основой для установления государственной религии в столь обширном государстве, как монархия Дария, считал Зороастр был широкий принцип добродетельного общежития, ставивший благо всего человечества в зависимость от блага каждой отдельной человеческой личности.

Обаяние, производимое именем Зороастра, стало возрастать со дня на день, когда он отправил из Стаккарского дворца во все концы государства множество жрецов, проникнутых его идеями и распространявших по всем областям самую простую форму культа и строгие правила жизни, буквальное выполнение которых обеспечивалось железными законами Дария. Зороастр подверг пересмотру бесчисленные гимны, из которых многие отнюдь не могли считаться безусловно маздаяснийскими, и оставил только самые величественные и трогательные из них. Многоразличные и противоречивые кастовые обрядности, частью заимствованные из Индии, частью унаследованные чистыми персами из их арийской родины в Согдиане[3], были значительно упрощены. Бесконечные правила очищения были сведены к простым мерам гигиены. Был издан царский указ о постройке во всех персидских владениях дахм или башен смерти, в которых специально назначаемые для этой цели чиновники погребали тела умерших и которые они очищали в установленные сроки. Человеческая жизнь была поставлена под охрану неумолимых законов и безопасность женщин всех классов составила предмет особого внимания со стороны законодателей.