— Неужели ты чувствуешь себя такою несчастной в моем дворце? — ласково спросил ее Дарий. — О чем ты плачешь? Кто тебя обидел?
Негушта отвернулась и смахнула с глаз слезы; щеки ее ярко пылали.
— Я не плачу… никто… не обидел меня, — ответила она голосом, прерывающимся скорее от замешательства и тревоги, чем от горя, которое она почти забыла, очутившись так неожиданно лицом к лицу с царем.
Дарий улыбнулся, и чуть было не рассмеялся, поглаживая свою густую бороду широкою загорелою рукой.
— Царевна, — сказал он, — сядь. Я хочу сказать тебе несколько слов о чрезвычайном безрассудстве тех, кто говорит… — он запнулся, — кто говорит не полную правду.
Его слова дышали таким чистосердечием и прямотой, что Негушта почти улыбалась сквозь полуосушенные слезы, усаживаясь на подушку у ног даря. Сам он поместился на широкой мраморной скамье, и, стараясь придать лицу серьезное выражение, начал свою речь:
— Я считаю несомненным, что когда человек говорит неправду, то он ожидает, что ему поверят. Итак, при этом должен быть какой-нибудь предмет или обстоятельство, которые могли бы придать его лжи некоторую достоверность. Я видел слезы на твоих глазах, а ты объявила мне, что не плачешь. Очевидно, что ты сказала неправду. Не так ли?
Негушта не могла удержаться от улыбки, взглянув на царя и увидев, каким мягким светом блестели его глаза. Она поняла, что он старается развлечь ее, чтобы дать ей время прийти в себя, и, несмотря на высказанное им так недавно намерение сделать ее своею женой, она чувствовала себя с ним в полной безопасности.
— Царь живет вовеки, — ответила она принятою при дворе фразой для выражения согласия.
— Очень вероятно, — серьезно возразил Дарий. — Это говорится таким несметным множеством людей, что если б это не было правдой, то мне пришлось бы обвинить во лжи все человечество.
Дарий рассмеялся. Негушта тоже засмеялась, хотя вряд ли сумела бы объяснить, почему. Блестящая, живая веселость царя была заразительна. Прежде чем ответить ему, царевна наклонилась и просунула ногу в маленькую сандалию, все еще лежавшую возле нее.
То, что я сказала, было верно в одном смысле и неверно в другом, — начала она. — Я горько плакала, но подавила слезы, услыхав, что царь вошел в беседку и стоит около меня. Таким образом, царь видел только мои слезы, но не видел меня плачущей. Что касается цели, быть может, я хотела выиграть время, чтоб успеть вытереть глаза.
Дарий немного подвинулся на скамье.
— Я знаю, — сказал он серьезно, — я знаю, о чем ты плакала. Я виною тому. Можешь ли ты простить меня, царевна? Я человек опрометчивый и не привык долго обдумывать свои приказания.
Негушта взглянула на него вопросительно.
— Я слишком поспешил отправить его, — продолжал царь. — Если б я дал себе время подумать, то велел бы ему пойти проститься с тобой. Сам по себе он, конечно, не уехал бы, не повидавшись с тобою. Это моя вина. Он возвратится через двенадцать дней.
Негушта закусила губу; в душе ее снова поднялась горькая мысль, что не один только внезапный отъезд Зороастра заставил ее страдать. Вслед затем ей пришло в голову, что царь умышленно отослал ее возлюбленного.
— Почему ты послал его, а не кого-нибудь другого? — спросила она, не глядя на царя и позабыв церемонный тон речи, требуемый этикетом.
— Потому что никому я так не доверяю, как ему, а мне был необходим преданный гонец, — откровенно ответил Дарий.
Негушта посмотрела ему в лицо, ища на нем какого-нибудь признака, который подтвердил бы ее подозрения, но слова его были сказаны серьезно.
— Я думаю… — начала она, и сейчас же запнулась, вся вспыхнув.
— Ты думала, — ответил Дарий, — что я отослал его навсегда, потому что хочу взять тебя в жены? Это было естественно, но несправедливо. Я послал его потому, что был принужден это сделать. Если тебе угодно, я оставлю тебя теперь и обещаю тебе не смотреть на лицо твое, пока Зороастр не вернется.
Негушта потупила взор и покраснела еще сильнее. Она едва верила своим ушам.
— В самом деле, — прошептала она, — быть может, было бы лучше… Я хочу сказать… — она не могла кончить фразы.
Дарий спокойно поднялся со скамьи.
— Прощай, царевна, я поступлю так, как ты желаешь, — серьезно сказал он и направился к двери. Лицо его было бледно и губы крепко сжаты.
Негушта не знала, что ей делать, но мгновенно оценив благородство молодого царя, — человека, от речей которого трепетала вся страна, — подбежала к Дарию, преклонила одно колено и схватила его руку. Он не взглянул на нее, но его рука сильно задрожала под ее пальцами, и он нагнулся, как бы намереваясь поднять ее.
— Нет, — воскликнула она, — пусть господин мой не гневается на свою служанку! Пусть царь исполнит мольбу мою, ибо он царь народов и царь царей!
— Говори, царевна, — ответил Дарий. — Если возможно, я исполню твою просьбу.
— Я желала бы… — она остановилась, и горячая кровь снова залила ее смуглые щеки. — Я желала бы… О, я сама не знаю, чего я желаю, знаю только, что мне хочется поблагодарить тебя за твою доброту и ласку… Я была так несчастна, а ты утешил меня. Я не хотела сказать, что лучше мне не видеть царского лица.
Последние слова она проговорила, наклонив голову и так тихо, что Дарий едва мог уловить их. Но жадный слух его верно истолковал то, что она сказала, и он понял ее.
— Прийти мне к тебе завтра, царевна, в этот самый час? — спросил он почти смиренно.
— О, царь, ведь ты знаешь, что сад всегда полон придворных женщин, — сказала нерешительно Негушта.
— Не бойся, — ответил Дарий, — этот сад будет принадлежать тебе одной. В Сузах есть и другие розовые беседки, в которых могут отдыхать дворцовые женщины. Никто не будет входить сюда без твоего позволения. Прощай, я приду к тебе завтра в полдень.
Он повернулся к ней и заглянул в глаза, а она взяла его руку и безмолвно приложила ее к своему челу в знак благодарности. Затем он ушел, и она услыхала его удаляющиеся скорые шаги. Когда Негушта убедилась, что царь скрылся из вида, она вышла и стала у порога, облитая ярким сиянием полуденного солнца. Она провела рукой по глазам, словно этот свет ослепил ее. Ей казалось, будто в ней произошла перемена, непонятная для нее самой.
В радостной уверенности, что она совсем одна в саду, Негушта побежала по одной из аллей, пересекла ее и направилась по другой.
Но вдруг лицо ее сделалось серьезно, и она попыталась дать себе отчет в том, что происходит в ее сердце. В конце концов, Зороастр уехал только на двенадцать дней, а тем временем она обеспечила себе свободу и право бродить целый день по этим чудным садам, мечтая о нем, сколько душе угодно. А письмо? О, это, несомненно, подлог! Злая царица любит Зороастра и хочет заставить Негушту отказаться от него! Быть может, она найдет случай довести это до сведения царя, когда он придет на следующий день. Он разразится при этом таким царственным гневом, выразит такое отвращение к гнусной лжи! А, между тем, ей почему-то казалось, что у нее не хватит духа сообщить Дарию причину своего беспокойства. Он обошелся с ней так ласково, так сердечно, словно он был ее брат, а не сам великий царь, державший жизнь и смерть в своих руках, — великий царь, одна тень которого приводила в трепет вселенную, а краткое повелительное слово заставляло целый народ браться за оружие и идти к победе. Неужели это был грозный Дарий, человек, убивший своим собственным мечом самозванца, усмиривший в несколько дней мятежный Вавилон и приведший за собою четыре тысячи пленных? Он был тих, как девушка, этот неукротимый воин, но, вызвав перед собою его черты, Негушта вспомнила строгий взгляд, появлявшийся на его лице, когда он был серьезен; она задумалась и медленно пошла по аллее, машинально откусывая своими белыми зубками розовый лепесток и размышляя о многом, но больше всего о том, как бы ей отомстить Атоссе за страдания.
Атосса сразу узнала от своей глазной прислужницы, что утром царь был у Негушты в садовой беседке, и это известие заставило ее серьезно задуматься. Она, конечно, не имела намерения оставлять Негушту на целые часы с глазу на глаз с Дарием — ни одна из женщин не могла остаться равнодушной к утешениям великого царя и Атосса решила не противиться браку царя с Негуштой, так как верила, что в ее власти будет уничтожить иудейскую царевну в тот миг, когда она достигнет вершины своих честолюбивых стремлений.
