Тогда в воине заговорила возмущенная гордость и его ответ был серьезен и строг:

— Во время войны жертвуют сотнями для спасения тысяч; ведь и пастух отделяет зараженных овец от стада.

— Совершенно верно, — согласилась Мирьям, — но ведь всякий пастух не более, как слабый человек, незнающий никакого лекарства от заразы, но Господь Бог, призывающий народ свой, никогда не накажет его, если только будут повиноваться Его Святой воле.

— Это мысли женщины, подсказанные ей состраданием ее мягкого сердца, — возразил Осия, — но это не может быть принято на совете мужчин. Вы следуете всегда голосу сердца и слушаетесь его беспрекословно; но, впрочем, это совершенно естественно и иначе не может быть, потому-то вам, женщинам, всегда и нужен руководитель.

Щеки Мирьям покрылись ярким румянцем; она тотчас почувствовала скрытые в этой речи намеки и ей было вдвойне больно, потому что они выходили из уст Осии. Сколько тяжелого пришлось ей вынести в этот день, только потому, что она была, женщина, а вот теперь и он дает ей понять, что она, Мирьям, не равная ему, что он стоит выше ее. Ведь тот же самый Осия час тому назад, в присутствии Гура, обратился к Мирьям с такими словами, как будто она состояла в числе народных вождей, и вдруг теперь!..

Но ведь и Осия чувствовал себя оскорбленным; он считал, что этот час решит: ему или ей перейдет главенство в семье, в их будущей совместной жизни. Гордый и величественный стоял он перед нею, а между тем она сознавала, что должна бороться за свое оскорбленное достоинство и не позволять никому попирать его напрасно.

Несколько минут длилось молчание; наконец, Мирьям собрала все свои силы и сказала совершенно спокойно:

— Мы оба забыли, зачем пришли сюда в такое позднее время. Ты хочешь довериться мне, что привело тебя сюда и услышать от меня, не то, что заблагорассудится сказать Мирьям, слабой женщине, а пророчице, снискавшей милость Божию.

— Я надеялся также услышать и голос девушки, на любовь которой рассчитывал, — мрачно сказал Осия.

— Ты услышишь все, — возразила она и сняла руку с камня. — Но может случиться, что я не буду разделять мнения человека, мужеству и уму которого я всегда удивлялась; а между тем ты сказал, что не терпишь противоречия в женщине.

— Мирьям! — прервал он ее упавшим голосом и затем продолжал: — Конечно, величайшим в жизни горем для меня будет потеря твоей любви, но ты должна понять меня прежде, чем высказать свое суждение. Итак, выслушай, какое я привез поручение.

— Нет, нет! — с живостью возразила она. — В данную минуту ответ застынет на моих устах. Позволь мне прежде рассказать тебе об одной женщине, обладающей любящим сердцем, но которая знает о чем-то другом, что она ставит выше своей любви. Ты смеешься? Да, ты прав, пока еще не знаешь всего, что я доверю тебе?

— Так говори же! — сказал он таким тоном, что она тотчас поняла, как ему трудно было себя сдерживать.

— Благодарю тебя, с жаром промолвила Мирьям. Затем она облокотилась на ствол старого дерева, а он сел на скамейку и смотрел то вниз, то прямо ей в лицо; но вот девушка начала. — Мое детство давно прошло и скоро пролетит и молодость. Будучи ребенком, я мало отличалась от прочих девочек, мать научила меня молиться Богу отцов наших; но мне все же очень понравились рассказы прочих детей о богине Изиде. Я пробиралась тайком в храм этой богини, накупала ароматических трав, опустошала для нее весь садик, кропила душистыми ароматами ее алтарь и подносила ей цветы. Я была выше ростом и сильнее других детей и притом дочь Амрама, так что все меня слушались. Когда мне минуло восемь лет, мы переселились из Цаона сюда. Прежде чем я нашла себе подругу для игр, приехал ты к Гамалиэлю, мужу твоей сестры, для лечения раны, нанесенной тебе копьем одного ливийца. Помнишь ли ты то время, когда, бывши уже юношей, ты выбрал себе в товарищи маленькую девочку? Я приносила тебе все необходимое, болтала с тобой обо всем, как умела. Ты рассказывал мне о кровавых войнах и блестящих победах, о роскошном одеянии фараона, о его конях и пышных колесницах. Ты показал мне перстень, подаренный за храбрость; когда же тебе стало легче, то мы часто гуляли с тобою по полям.

— У Изиды был также храм и здесь, я часто проскользала на передний двор, чтобы помолиться за тебя и принести ей в дар лакомое блюдо. Я так много слышала от тебя о блеске придворной жизни, об учености Египтян, что невольно стремилась в столицу. Мне также рассказывали, что мой брат Моисей пользовался милостями фараона и считался между жрецами одним из умнейших людей. Наш народ мне уже более не нравился, так как мне казалось, что евреи во всем отстали от Египтян.

— Но вот наступила разлука с тобою; так как я была набожна и ожидала от могущества египетских богов одного только хорошего, то и молилась им, прося их сохранить фараона и его войско, в рядах которого ты служил.

— О Боге отцов наших мать мне также рассказывала очень много; она упоминала о его благости и милосердии к нашему народу. Но и моя мать иногда приносила в жертву богу солнца быков и других животных. К египтянам она относилась очень дружелюбно, так как мой брат Моисей достиг между ними таких больших почестей.

— Так я достигла пятнадцатилетнего возраста и веселилась, как и все вообще молодые девушки. Вечером, когда пастухи возвращались с пастбищ, я вместе с прочею молодежью садилась у разведенного костра и мы весело болтали. Мне приятно было, что сыновья богатых людей предпочитали меня всем другим девушкам и один после другого сватались за меня, но я их всех отсылала обратно также как и египетского военачальника, предводительствовавшего отрядом, который занимал укрепление; я думала о тебе, друге моего детства. Как я всегда пламенно желала, чтобы ты очутился, как бы по волшебству с нами, когда я с бубнами в руках во время какого-нибудь празднества пела и танцевала, слыша отовсюду похвалы себе! В то время, когда другие слушали мои песни, я только и думала, что о тебе…

Тут сильная страсть овладела воином, который был так осчастливлен словами своей возлюбленной. Он вскочил с места и опять протянул ей свои объятия, но она, как и в первый раз, отстранила его.

Затем Мирьям стала продолжать свой рассказ:

— Годы шли; мне уже минуло восемнадцать лет и Суккот мне более не нравился. Мною овладела тоска и жизнь в этом отдаленном пограничном городе, среди пастухов и стад мне казалась невыносимою. Елеазар, сын Аарона, выучил меня читать, приносил мне книги с разными историями и песнями. Большая часть этих песен была сложена в честь языческих богов; но мне также случалось встречать и песни, сложенные в честь Бога Авраама, о котором моя мать говорила еще чаще под старость; с тех пор моим любимым занятием было размышлять об этих хвалебных песнях и мне иногда казалось, что вот сейчас спустится светлый ангел или же покажется страшный демон. Из веселого ребенка я превратилась в мечтательницу; никого не было, кто бы предостерег меня; отец умер, а вскоре за ним сошла в могилу и мать; я жила со старою теткою Рахилью, что мне крайне не нравилось. Аарон, старший в нашем роде, перебрался к своему тестю Амминадаву, потому что доставшийся ему от отца нашего Амрама, в наследство дом, был ему слишком тесен и брат отдал его мне. Также мои подруги избегали меня, потому что моя веселость исчезла и, кроме того, я смотрела на них свысока, потому что умела слагать песни, а они не обладали этим даром. Но вот я приблизилась к девятнадцати годам; вечером, накануне дня моего рождения, о котором никто не подозревал кроме Мильхи, Всевышний в первый раз послал мне вестника. Он явился в образе ангела и приказал мне приготовить все в доме как следует, потому что ко мне едет очень приятный и дорогой гость. Я поспешила домой и приготовила кушанье, вино и постель, одним словом все, что необходимо для принятия гостя. Наступило утро, прошел и полдень, но никого не было; так прошло дня два; но вот однажды перед заходом солнца я услышала сильный лай собак, и вышла за дверь посмотреть, что случилось. Перед мною стоял высокий человек с седою бородою и такими же волосами, в измятом белом одеянии египетских жнецов. Собаки с визгом бросились от него прочь; я же узнала в новоприбывшем моего брата.