Однако, нелегко было Мирьям справляться с этим невежественным народом. Женщины еще слушали ее слова утешения, и те, которые были больны, принимали из ее рук лекарство, но мужчины, большая часть которых выросла под палками надзорщкков, не знали ни стыда, ни совести. Они положительно одичали, как по внешности, так и в нравственном отношении. Когда они узнали, кто такая Мирьям, то осыпали ее упреками, говоря, что ее братья увлекли их и, вырвав из довольно сносного положения в Египте, теперь повергли их в самое ужасное состояние; пророчица, слыша проклятия и брань и глядя на эти обросшие курчавые головы и страшные черные глаза, невольно содрогнулась. Однако, ей удалось пересилить свой страх и она отошла от этих людей, не имевших уважения даже к женщине.

Теперь она хорошо поняла, что означало предостережение, сказанное ей таинственным голосом, когда она спала под сикоморой, и у одра молодой, умирающей матери она подняла руки к небу и стала молиться, прося помощи у Всевышнего, чтобы Он послал ей силу для борьбы с малодушием и упорством этих людей, которые сами себя губят. Они не понимали, что для них наступил час освобождения и что Бог ведет их к счастливой цели.

Между тем лекарства Мирьям помогли больной и пророчица, исполненная надежды на Бога, вышла из палатки, желая отыскать своих братьев.

В стане евреев мало что изменилось и опять ей пришлось видеть такие вещи, которые приводили ее в ужас, и она даже пожалела, что взяла Мильху с собою.

Некоторые из бывших рабочих вздумали украсть у других несколько штук скота и съестные припасы, но были пойманы и повешены на пальме, а вороны, следившие за еврейским полчищем, слетелись на добычу.

Никто не знал, кто был судьею и исполнителем приговора, но хозяева украденного, принимавшие участие в этом деле, находили, что с виновными было поступлено совершенно справедливо.

Быстро шла Мирьям, увлекая за собою дрожащую молодую женщину и передала Мильху ее дяде Нагезону, чтобы тот отвел ее домой. Этот последний только что расстался с человеком, считавшимся, также как и он сам, вождем колена Иудина. То был Гур, который во главе пастухов сделал первое нападение на египетский отряд; старик с гордостью подвел к Мирьям своего сына и внука, оба последние состояли золотых дел мастерами в Мемфисе и находились на службе у фараона. Сын Гура был очень искусным мастером, его прозвали Ури, что означало по-египетски — великий, а его сына — Бецалеелем, потому что он, хотя едва вышел из юношеского возраста, но со временем мог превзойти в искусстве своего отца.

Гур совершенно справедливо гордился своим сыном и внуком, потому что оба они, несмотря на блестящую будущность, предстоявшую им в Египте, оставили в Мемфисе все, что им было дорого, и последовали за посланным отца, желая присоединиться к своим единоплеменникам и разделить с ними их неизвестную судьбу.

Мирьям горячо приветствовала новоприбывших; эти люди, как представители трех поколений, действительно внушали к себе полное уважение всякого здравомыслящего человека.

Дед уже доживал шестой десяток и в его волосах, бывших когда-то черными, как смоль, давно показалась заметная седина, но он держался прямо, а правильные черты его лица выражали непоколебимую энергию и решительность, вследствие которой и сын и внук не осмеливались никогда ослушаться его воли.

Ури также был еще красивый и стройный мужчина, а Бецалеель — миловидный юноша с таким же решительным выражением лица, как у деда. Новоприбывшие, поговорив с Мирьям, отправились к своему прадеду Халеву. Пророчица от души пожелала им всякого благополучия, хорошо зная, что эти люди принадлежат к лучшим друзьям ее братьев.

Гур взял Мирьям за руку и воскликнул:

— Да, они добры и послушны. Господь хранит их и удостоил меня дождаться этого радостного дня. Теперь от тебя одной зависит довершить мое счастье. Ты, вероятно, заметила, что я давно следил за тобою и оценил тебя по достоинству. Я работаю для народа как мужчина, а ты, как женщина, и поэтому мы связаны с тобою тесным союзом. Но этого мало; я желал бы еще теснее закрепить его; по так как твоих родителей уже нет на свете и я не могу предложить им за тебя выкуп, то я обращаюсь прямо к тебе. Прежде чем ты мне ответишь «да» или «нет», скажу тебе, что мой сын и внук с радостью признают тебя, как главу нашего дома, если ты и твои братья позволят мне явиться к тебе в качестве жениха.

Это сватовство крайне поразило Мирьям. Она уважала этого человека, но была далеко от мысли сделаться его женою.

Мирьям ждала другого и тосковала по нем, но все-же ей не хотелось огорчать Гура. Несколько минут она стояла безмолвно, затем грустно покачала головою.

Но этот энергичный человек, старейшина своего колена, не мог так легко отказаться от намеченной им цели, — немой отказ девушки не испугал его и он снова заговорил:

— Не разрушай в одно мгновение то, о чем я обдумывал целый год! Быть может, тебя пугают мои годы?

Мирьям снова покачала головою, а Гур продолжал:

— Именно я этого-то и боялся; но быть может тебя смущают седые волосы жениха? О моей преданности я распространяться не стану; в мои годы сватаются за женщину только тогда, когда к тому настоятельно принуждает сердце. Я с гордостью введу тебя в мой дом и буду твоим защитником и покровителем. В такое смутное время, как теперь, тебе, женщине опасно оставаться одной без покровителя. Взгляни на пальму, где висят эти несчастные; неизвестно, кто был их судьей! Да, в настоящее время никто не может ручаться за свою жизнь. Твои родители умерли. Правда, у тебя есть братья, которые могли бы защитить тебя, но раз народ поднимется на них с каменьями, то погибнешь также и ты.

— А если я буду твоею женою, то и тебя убьют вместе со мною, — возразила Мирьям, сдвинув свои густые брови.

— Это уж мое дело, — сказал Гур. — Судьба моя в руках Божиих; моя вера также непоколебима, как и твоя; притом, за меня стоит все колено Иудино, которое пойдет за мною и за Нагезоном, как стадо за пастухом. Старый Нун и все колено Ефремово также не допустят нашей гибели. Но я, конечно, больше всего надеюсь на милосердие Божие и думаю, что он даст мне дождаться того радостного дня, когда народ еврейский вступить в землю обетованную.

Мирьям спокойно и без страха пристально посмотрела в строгие глаза Гура и ответила, положив ему руку на плечо.

— Это были слова, достойные великого мужа, мне всегда приятно было их слышать; но сделаться твоею женою я не могу.

— Не можешь?

— Нет, не могу.

— Жестокий приговор! Но я должен им удовольствоваться, — заметил он и грустно поник головою.

Мирьям продолжала:

— Нет, Гур, ты имеешь полное право узнать о причине моего отказа, а так как я питаю к тебе искреннее уважение, то и расскажу всю правду. Другой человек из нашего народа овладел моим сердцем. Мы встретились с ним в первый раз, когда я еще была ребенком. Подобно твоему сыну и внуку, он состоит на службе у Египтян; его призвал Господь Бог к Своему народу, а отец его велел ему также присоединиться к нам. И он повиновался ему и, как только вернется сюда, я сделаюсь его женой, если это будет угодно Богу, которому я служу и от Которого видела столько милостей. О тебе же я всегда буду вспоминать с благодарностью.

В это время глаза пророчицы блестели от внутреннего волнения, а голос ее дрожал.

Гур постоял несколько времени молча и затем спросил:

— А если человек, которого ты ждешь, — я не спрашиваю его имени, — останется глух к посланному ему извещению, если он не откликнется на призыв отца следовать за народом и делить его судьбу, полную всяких случайностей?

— Этого никогда не случится! — воскликнула Мирьям, а между тем она вся содрогнулась при одном предположении об этом.

Гур между тем воскликнул:

— На свете нет ничего невозможного. А если все случится не так, как ты ожидаешь и Господь Бог не допустит, чтобы исполнилось твое желание, начавшее с детства волновать твое сердце?

— Тогда Тот, Который вел меня до сих пор по жизненному пути, укажет мне — как действовать.