— Врх ногр над смотрэт. Шрак! — Нидхаг взмахнул мечом.

Ки-Энду и его спутники, залегшие на склоне пригорка в четверти мили от хутора, видели, как Гил и Ган-а-Ру скрылись в темной трещине и как сразу же вслед за этим из Крайнего Пригорка выехал конный нидхаг, направляющийся в ту же сторону.

— И мы никак не можем его задержать, — пробормотал Ки-Энду. — Только бы они заметили его раньше, чем он их.

— Они погибнут? — спросил Вайл.

— Откуда я знаю! Но мы должны сейчас же окружить хутор, чтобы к этому нидхагу не добавился еще десяток. Ну, бегом.

Отряд побежал к дому.

— Энар и еще десять человек — к задней стене! Остальные — к передней! Не бегите толпой, расстояние между людьми пятнадцать шагов. И тише, тише!

Несмотря на приказ Ки-Энду приближение отряда к хутору прошло шумно и неорганизованно. Люди натыкались друг на друга, падали, роняли оружие. Когда, наконец, дом был окружен, входная дверь внезапно распахнулась, и не пороге появились два пьяных нидхага — один держал под мышкой серебряную чашу, другой прижимал к груди скомканное одеяло. Они спустились с крыльца и, покачиваясь, сделали несколько шагов по направлению к своим лошадям, стоящим в дальнем конце двора.

— Стойте! — крикнул Ки-Энду, сняв с плеча лук. Нидхаги, до сих пор не замечавшие людей, остановились, тупо озираясь и тщетно пытаясь понять, что происходит. Наконец, один из них, менее пьяный, бросил чашу, вытащил меч и пошел на Ки-Энду с глухим рычанием.

— Я буду стрелять! Стой!

Нидхаг подходил все ближе. Вот он уже совсем рядом, вот он поднимает меч… Только когда стальное лезвие начало опускаться, Ки-Энду, отпрянув, спустил тетиву.

— Хватайте второго! Чего вы стоите?

Первый нидхаг, уронив меч и схватившись обеими руками за конец стрелы, торчащей у него из горла, стоял некоторое время, словно окаменев, потом глаза его налились кровью, рот открылся, и он упал на спину, не издав ни звука.

Мирегал, вскрикнув, закрыла лицо руками.

Второй нидхаг до сих пор не сдвинулся с места — так и стоял, вцепившись в свое одеяло, словно оно могло его защитить. Беллан подбежал к нему, вытащил у него из ножен меч и, убедившись, что другого оружия нет, посадил остолбеневшего нидхага на крыльцо. Ио-Син-а-Хут столпился вокруг, разглядывая пленного.

— Говорить можешь? — спросил Ки-Энду.

Нидхаг посмотрел на него тупым, бессмысленным взглядом.

— Ты бы хоть причесался, — сказала Мирегал.

— В доме есть еще ваши?

Нидхаг, с трудом двигая челюстями, прохрипел:

— Яхр их молчат! — Ему сделалось дурно, и он повалился на бок. Все отвернулись.

— Пошли, посмотрим, что в доме, — сказал Ки-Энду.

Оставив пленного на попечение Рилга из Приречья и Мирегал, все остальные вошли внутрь. Там был полный разгром — мебель перевернута, посуда перебита. Даже картины на стенах были изрезаны в клочья.

— Зачем они это делают, господин Ки-Энду? — спросил Хайр, с ужасом глядя на болтающиеся разноцветные лоскутки, недавно бывшие прекрасным пейзажем работы Конгала.

— Они ненавидят искусство, Хайр. Оно для них невыносимо — глядя на картины, они видят уродство собственных душ.

— А разве они не понимают?.. Разве они догадываются о собственной неполноценности? Я думал, они считают себя верхом совершенства.

— Нет. Они все очень тонко чувствуют. Ведь зло не является их исконной природой, оно насильственно вживлено в их души. Нидхаги — самые несчастные существа на свете, Хайр.

В подвале, среди пустых винных бочек оказался еще один нидхаг — он спал беспробудным сном прямо на земляном полу. Первого пленного, когда ему стало получше, перевели туда же. Когда оба были надежно заперты в подвале, Ки-Энду и его отряд вышли во двор.

— Смотрите! — воскликнул Гилдор. — Кто это?

Со стороны обрыва к хутору приближались двое — один, низенький и сгорбленный, шел впереди, заложив руки за спину, другой, повыше, с луком в руках, шагал сзади.

— Да это же Ган-а-Ру с Гилом, — сказал Балг.

— Второй-то точно Ру, а вот Гил какой-то странный… — сказала Мирегал. — Чего это он такой сутулый и лохматый?

Странная пара подошла ближе, и все разглядели, что первым шел нидхаг со связанными за спиной руками. Ган-а-Ру гнал его перед собой, насвистывая веселенькую мелодию.

— Позвольте представить вам господина Бхарга, — сказал Ган-а-Ру, подведя своего пленного к дому. — Он немногословен, мой новый друг, — за все время нашего знакомства я выучил только одно выражение на его языке: «шрак» — я правильно произношу, приятель? Это значит: «Сударь, ваша внешность и манеры оставляют желать лучшего».

— Подожди, Ру! Объясни, в чем дело. Где Гил?

— Видишь ли, Ки, мы с Гилом только что вошли в ущелье, когда господин Бхарг вдруг выскочил откуда-то сзади, и мне пришлось немного задержаться. Пока мы беседовали, Гил ушел далеко вперед, а потом оказалось, что я не могу бросить господина Бхарга одного, тем более, что он по моей вине лишился коня. Право, не мог же я его просто оставить там и попросить не ходить за нами! Пришлось привести его сюда.

— Надо было его связать!

— К сожалению, у меня только один пояс. К тому же мой новый знакомый, как мне показалось, хотя и не имеет привычки чистить зубы, но зато каждый день их точит — по крайней мере так они выглядят. Будьте любезны, господин Бхарг, покажите зубы!

— Одним словом, ты бросил Гила одного, чтобы не убивать этого нидхага?

Слова Ки-Энду попали в точку. Ган-а-Ру помрачнел и потупился.

— А ты, Ки-Энду, убил этого несчастного, когда нас было так много, и мы могли просто взять его в плен! — воскликнула Мирегал.

Все посмотрели на убитого и содрогнулись — так страшно его лицо с вылезшими из орбит глазами.

— Что ж, — произнес Ки-Энду после минутного молчания, — может, ты и права… И отец наш, возможно, был прав, когда говорил, что добро не родится из крови. Время нас рассудит. Но я сделаю все, чтобы убийств больше не было. А сейчас давайте готовить погребальный костер и ждать Гила.

Увидев занесенный меч, Гил перевернулся на спину, откатившись при этом немного в сторону, и вытащил из-за пояса нож. Нидхаг не успел среагировать на это движение, и его удар пришелся по камню. Лезвие сломалось. Нидхаг зарычал и бросился на Гила, пытаясь схватить его за горло. Тот вскрикнул от ужаса, зажмурил глаза и, не отдавая себе отчета в том, что делает, ткнул ножом куда-то вверх. Нож вошел по самую рукоятку во что-то мягкое, и в тот же миг тяжелая туша нидхага обрушилась на Гила, обдав его густым запахом перегара и грязи. Гил лежал, придавленный, и не мог пошевелиться — и от тяжести, и от отвращения, чувствуя, как что-то теплое, пропитав плащ и рубаху, стекает тонкой струйкой по его телу. Гила стало тошнить, ему казалось, еще минута — и он умрет. Наконец, собравшись с силами, он сбросил с себя труп и вскочил. Перед ним, все такая же понурая и равнодушная, стояла нидхагская лошадь — она и головы не повернула за все время схватки. Гил прыгнул в седло и поскакал дальше в глубь Лунных Гор. «Его лошадь… — думал он. — Напился, не доехав, упал… я ободрал ему лицо башмаком, а потом убил. Кровь. Плащ надо выбросить… Кровь полилась, теперь не остановишь ее… Дэвы великие!.. Нет, нельзя так думать… Держись, Шем-ха-Гил! Худшее еще впереди».

Две или три мили проскакал он на нидхагской лошади вверх по узкой тропе, когда ущелье внезапно кончилось, и он въехал в долину. Гил спешился, отступил назад и спрятался за каменной глыбой — перед ним, как на ладони, лежал Ио-Синский нидхагир. Долина была невелика, с востока и запада ее ограничивали крутые склоны гор, к югу они сближались и оставляли один узкий проход — то самое ущелье, по которому ехал Гил. Дальний конец долины плавно переходил в пологий северный склон. По нему шла, извиваясь спиралью, дорога, ведущая куда-то в сердце горной страны.

В долине стояли три дома — они были похожи на те, что Гил видел в пустыне, только подлиннее, и не бревенчатые, а из кирпичей. Отряд, вернувшийся с добычей из Крайнего Пригорка, уже подъехал к поселку. Нидхаги слезали с коней и шли к дому, стоящему в восточной части долины. Гил заметил, что входили они в этот дом с копьями, а выходили без. Из дальнего, северного дома, выбежали нидхаги в яркой одежде и с ними — маленькие шустрые нидхагята. «Женщины и дети — в северном доме, в восточном — склад», — сообразил Гил. Женщины принялись разгружать лошадей и разбирать добычу; далеко разносились их радостные возгласы.