— Идем, что ли… — сказал Малигэн.
VI.
Эцера Хоса проснулся с чувством беспокойства. Голова была тяжелой, во рту ощущался мерзкий вкус. Он не мог сообразить, что его встревожило, пока не глянул на часы. Было уже одиннадцать часов приведенного времени. Именно в одиннадцать сегодня должен стартовать каботажник в систему Шеризана. А Хоса велел портье разбудить его в половине десятого.
Хоса пулей вылетел из постели.
«Мерзавец! — думал он, торопливо одеваясь. — Убить мало скотину! Неужели опоздал?! Нет, не может быть — резидент этот, Малигэн, знает, что я должен лететь… Он бы за мной послал. Нечего горячку пороть — просто что-то случилось, вылет задержали, только и всего…»
Он подскочил к видеофону и набрал номер резидента ООМ. На экране возникло озабоченное лицо Кристофера Малигэна. За его спиной, в глубине кабинета, маячил этнопсихолог Манзарек.
— Доброе утро, господин резидент, — сказал Эцера Хоса с формальными интонациями. — Прошу прощения, что отвлекаю, но болван портье не разбудил меня вовремя. Что там с каботажником? Не улетел еще?
Малигэн глядел хмуро, казалось, что-то соображая.
— С каботажником-то, господин Хоса, все в порядке, но, боюсь, улететь вы сможете не скоро.
У Хосы екнуло сердце.
— Что-то случилось?
— Забастовал туземный персонал.
— Как забастовал? — прошептал Хоса.
— Так. Сидят себе, смотрят тупо на свои приборы и инструменты, на нас и не хотят ничего делать. Ни уговоры, ни угрозы не помогают. Все основные сервисные службы в порту и на борту каботажника парализованы. А без них леталка наша ни с места.
— Что же делать? Мне надо лететь!
— Не знаю пока. Если этих не уговорим, придется обучать новых, а на это уйдет три-четыре месяца.
— А других кораблей вы не ждете?
— Не раньше, чем через полгода. Так что придется вам тут еще пожить. А теперь, прошу прощения, нам надо разбираться…
Экран погас.
VII.
Малигэн не успел обменяться и парой фраз с Камилом Манзареком, как снова раздался сигнал вызова. Кристофер нажал клавишу ответа, и на экране опять возникла физиономия Эцеры Хоса.
Хоса был в ярости, все его лицо заливала краска, и потому оно выглядело почти нормальным, то есть одноцветным. Когда он заговорил, стало видно, что сдержанный тон стоит ему усилий:
— Господин резидент, — заявил он. — Я должен вас информировать, что меня обокрали.
— Что у вас пропало? — тревожно спросил Малигэн.
— У меня украли видеокамеру.
— Камеру? Но ведь… — Малигэн растерянно оглянулся на Манзарека.
Камил подошел ближе и просунулся к видеофону.
— Позволь мне, Крис, — сказал он. И повернувшись к экрану, сказал:
— Ваша камера у меня, она в полной исправности. Вы можете получить ее в любой момент.
— Это неслыханное самоуправство! Я подам на вас официальную жалобу! Это прямое нарушение законов!
Манзарек был невозмутим.
— Полегче, дружище, — ответил он, — на вашем месте я не стал бы всуе поминать законы. Камера ваша лежала на столе, в ваших вещах я не рылся, а попросить ее у вас не мог по той причине, что вы были в полной отключке. Надеюсь, вам известно, что у нас здесь сухой закон? А экспедиционные синтезаторы служат для синтеза пищи, а не спиртного. Вы, может, еще и туземцев спаивали там, в лесах?
Несколько секунд они в упор смотрели друг на друга. Первым отвел глаза Хоса.
— Это непорядочно, — пробормотал он.
— Может быть. Я приношу извинения. Но, повторяю, другого выхода не было. Записей ваших мы не трогали, у нас своя кассета. Камеру можете забрать.
На лице Хосы отразилось какое-то колебание. Наконец, он проговорил, запинаясь:
— Скажите… Вы снимали ею рабочих… в космопорте?
— Да…
— Идиоты! — завизжал вдруг Хоса с такой необыкновенной яростью, что его собеседники вздрогнули. — Кретины! Да вы знаете, что наделали?!
— И что же мы такого наделали?
Несколько секунд Хоса задыхался от гнева, казалось, его вот-вот удар хватит, но внезапно в нем как будто что-то перегорело. Он взял себя в руки. Лицо его снова стало лилово-белым, и он лишь сказал угрюмо:
— Ладно. Извините за беспокойство.
Но тут уже инициативу перехватил Камил Манзарек. Он подобрался, как пантера перед прыжком, впился в экран глазами, и в его голосе появилась угрожающая вкрадчивость.
— Вот что, Хоса, имейте в виду, что за нарушение сухого закона мы вас можем надолго упрятать за решетку, так что выкладывайте все начистоту. Что такого страшного мы сделали, снимая вашей камерой? Я, кстати, обратил внимание, что она тяжелее обычной. Так в чем дело?!
Хоса глядел исподлобья, угрюмо сверкая глазами.
— Там излучатель, — нехотя пробормотал он.
— Какой излучатель?
— Гипноизлучатель…
— Зачем?
— Чтобы от конкурентов избавиться.
— Ничего не понимаю, от каких конкурентов? Говорите яснее!
— Да что вы, маленький?! Не знаете, что ли, как сейчас трудно в науке приходится? Попробуй найди интересный материал, а если и найдешь, то это еще ничего не значит; пока будешь обрабатывать, чтобы что-то приличное вышло, глядишь, какой-нибудь ловкач у тебя все уводит из-под носа, тяп-ляп — и опубликует в сыром виде… Вот я и снабдил камеру гипноизлучателем. Если туземец мне что-нибудь расскажет, споет или станцует, и я это своей камерой запишу, то он сразу же все это забывает.
— Но это же преступление!
— Да на время только забывает! На год-полтора, не больше. А потом туземцы все вспомнят. Ничего с ними не случится, какое-то время и без сказок прожить можно.
— Но вы же их не только сказок лишили, вы у них все, все отобрали!
— Ничего подобного! Что вы на меня так смотрите?! Что я — изверг, что ли? Я тоже вовсе не хотел, чтобы они круглыми идиотами стали. Там у меня блок селекции. Я проверял его еще на Земле.
— Что проверяли? Какой блок?
— Блок семантической селекции. Забываются только те вещи, которые представляют интерес для моей работы — мифы, сказки, предания, легенды, песни, танцы. Только это. На Земле все проверено. На африканских неграх и индейцах из Амазонки. Этих… бороро.
— И что?
— Все в лучшем виде. Пляски и легенды негры забыли, но аэролимузинами управлять не разучились. Индейцы тоже — мифов и ритуалов теперь не помнят, но пользоваться подводными ружьями, рефрижераторами и стереовизорами могут по-прежнему. Так что все в порядке!
— Тогда чем вы объясните, что рабочие в космопорте забыли все, чему мы их научили? Ведь это же работа!
— Не знаю, — угрюмо буркнул Хоса, — может, что-нибудь разладилось…
— И вы называете себя ученым? Неужели вы не видите никакой разницы между здешними аборигенами и африканскими неграми или американскими индейцами, демонстрирующими свой фольклор туристам? Индеец за деньги расскажет туристам свои мифы, споет и спляшет, да сам-то он во все эти легенды давно уже не верит! А верит он в прогноз погоды по спутниковому вещанию — вовсе не в духов предков и демонов ночи. Для него наследие праотцов — лишь возможность подработать, необременительный бизнес, не более того. Но здешний-то туземец не таков. Для него все эти, как вы сказали, сказки — сама жизнь. Для него это — сама реальность. Все, что он делает, отражается в его ритуалах, песнях, плясках. Отнимите у него это — и вы отнимете все: профессиональные навыки, стереотипы бытового и социального поведения — Вы у них душу отобрали, неужели вы не понимаете?!
Манзарек начал спокойно, а под конец почти кричал. Он замолчал, пытаясь успокоиться, потом повернулся к Малигэну:
— Что им еще оставалось делать, как не в город подаваться? С рабочими в порту тоже ясно. Вы их обучили простым операциям, но смысла всей работы в целом они, конечно, не понимали. Для них это был только ритуал. Странный, чужой, но ритуал. Как и футбол, который вы пытались организовать. Ну, а ритуалы блок селекции пропускает…
Малигэн пристально смотрел на него. Негромко, медленно сказал:
