Не успела северянка справиться с этой задачей, как передней встали новые проблемы. Девушка все время поскальзывалась на оледенелой земле, а кожаная обувь, сделанная из звериных шкур, уже через пару дней прохудилась. Руне пришлось вернуться к охоте, но не для того, чтобы раздобыть мяса, а ради костей. Больше всего ей подходили ребра – Руна закрепила их под подошвами. Она вырезала посох и прибила к нему костяной наконечник. Так легче было удерживать равновесие на льду.

Теперь можно было продолжить работу с деревом.

Руки северянки покрылись волдырями, ранки кровоточили и гноились. Гизела вскрикивала всякий раз, когда Руна возвращалась домой с новыми мозолями. Северянка уже не скрывала от подруги свой план. Однажды, когда принцесса в очередной раз запричитала по поводу ее волдырей, Руна осадила ее:

– Вместо того чтобы реветь, ты могла бы мне помочь.

После этого Гизела больше не бранила ее. С постройкой помочь она не могла, зато взяла на себя всю работу по дому – уборку и стряпню. По сравнению с лакомствами из королевского дворца их пища была скудной, но Гизела старалась изо всех сил, и горячий ужин был готов как раз к возвращению Руны. Девушки гордо улыбались, радуясь успеху в столь непривычных для них начинаниях.

Зима выдалась холодная, но хотя Руна страдала от пронизывающего ветра, ей нравилось гулять по лесу, нравилось, как хрустит снег под подошвами, нравилось, как дыхание облачком срывается с губ, нравилось, как сладко поют в конце дня натруженные мышцы. Ей не страшна была зима, ведь Руна знала, что в любой момент может вернуться с мороза в теплый дом.

В эти дни северянка орудовала в основном огромным топором с длинной рукоятью (им она рубила деревья) и маленьким обоюдоострым топориком (им она обдирала со стволов кору). В конце концов древесины у нее оказалось достаточно, но Руна еще не знала, как изготовить из всего этого корабль. Пока что она переключилась на кропотливую работу: обрабатывала дерево рубанком, проделывала В нужных местах отверстия, налегая всем телом на сверло, скрепила часть досок гибкими ветками, заделала трещины древесным волокном. Вообще-то для этих целей нужно было использовать шерстяную пряжу, но пряжи у нее не было. А еще нужно было просмолить доски, которые потом окажутся под водой, но Руна не знала, можно ли найти сосновую смолу зимой. Поэтому пока что она приколачивала доски друг к другу. Получавшееся сооружение ничем не напоминало корабль.

В первые дни Руна отдавалась работе с восторгом, но постепенно ее воодушевление сошло на нет. Чтобы чего-то добиться, ей приходилось испытывать неудачу за неудачей и все начинать сначала.

К тому же Руну терзали сомнения. Сможет ли она построить корабль, который будет держаться на воде? А если и так, то не утонет ли такое судно в шторм? А может, оно окажется слишком большим и Руне не удастся затащить его в воду?

Когда сомнения окончательно одолели ее, Руна осмотрела плоды своего труда и решила, что не стоит пока задумываться о будущем. Чтобы выжить, нужно действовать шаг за шагом и не останавливаться. Так и при постройке корабля следовало все делать постепенно, не отчаиваться и каждый день с новыми силами браться за работу. Что ж, сил у Руны было предостаточно. Даже вечером она продолжала суетиться. Странное беспокойство не давало ей усидеть на месте. Вместо того чтобы отдохнуть у очага, девушка принялась выстругивать руль, а когда тот был готов, взялась за драконью голову – эта часть корабля должна была отгонять злых духов моря. Сложнее всего оказалось вырезать драконью морду. Дерево было слишком свежим, и к тому же Руна взяла сосновое полено, а не древесину лиственных пород, поэтому оно трескалось. В конце концов дракон получился довольно неплохо, но был совсем не страшным.

Когда вырезать стало нечего, Руна починила старый ткацкий станок, найденный Гизелой в одном из соседних домов. Стул, основа станка и грузики у них уже были, а челнок, на котором нить скользила сквозь основу, и бердо, удерживавшее ткань, Руна изготовила сама. Не хватало только шерсти, и Гизела распустила одну из своих сорочек и соткала новое полотно. Она хвасталась, что новая ткань получилась намного прочнее и красивее. Глядя, как Гизела ткет, Руна думала о том, из чего же ей сделать парус. Подойдет ли для этого звериный мех? Еще она не знала, как сделать мачту и рею.

Но северянка по-прежнему отгоняла сомнения. «Шаг за шагом, – говорила она себе. – Продвигайся вперед шаг за шагом». Чтобы не думать о том, что может пойти не так при постройке корабля, Руна разговаривала с Гизелой. Теперь, когда обе владели общим языком, можно было поболтать не только о еде и об одежде. Вечерами, сидя у огня, девушки рассказывали друг другу истории. Руна говорила о богах и великанах, о феях и троллях, а Гизела – о святых и об отшельниках, о Папе римском и об аскетах. Руна не понимала, что такое святость, а Гизела с трудом различала языческих богов, но какое это имело значение? Главное, обеим было хорошо и уютно у очага, в котором мерно потрескивали дрова.

Жизнь стала проще и приятнее. Эта зима немного напоминала Руне зимы, проведенные с Азрун.

А вот Гизелу временами мучила тоска по прошлому. Она рассказывала о своей матери (девушка очень скучала по Фредегарде), о жизни при дворе, о вкусной еде, которой ее потчевала Бегга. Принцессе никогда не приходилось самой добывать себе пропитание, не приходилось даже раздумывать над тем, откуда это пропитание берется.

Руне очень хотелось, чтобы поскорее настала весна, и ее грезы не развеивала даже метель, укутывавшая все вокруг В снежное одеяло. Теперь северянка больше не боялась умереть.

Однажды Руна вырезала на рукояти топора какой-то символ.

– Что это? – удивленно спросила Гизела, с любопытством глядя на незнакомый знак.

– Есть шестнадцать рун, – объяснила северянка. – Я, правда, все их не знаю… Вот это – символ бога Тюра. Воины обычно вырезают этот знак на рукояти меча, чтобы бог, укрощающий хаос, помог им обрести победу в битве. Я не буду использовать этот топор как оружие, но надеюсь добиться победы.

Гизела зачарованно слушала.

На следующий день Руна, ловко орудуя топором, прокричала:

– Ты не победил, отец! Ты не победил, Тир! Ты не победил, Таурин! А я выжила. И я вернусь домой!

Эгидия могла спать в мягкой кровати, сколько ей хотелось. Ее вкусно кормили. Но девушка не могла всем этим наслаждаться. Она валялась на лежанке не потому, что это было приятно. Эгидия слишком ослабела и не могла подняться. Сон не приносил ей новых сил, и она просыпалась усталой. Девушка почти не ела, потому что опасалась, что Поппа ее отравит. Любовница Роллона часто приходила к Эгидии, якобы узнать, как она себя чувствует. И всякий раз глаза Поппы вспыхивали от радости, когда она видела ее состояние.

Сама невеста Роллона не винила Поппу в своей болезни. Иногда ей казалось, что лихорадка, терзавшая ее тело с начала зимы, была справедливой карой – за то, что она отказалась от жизни в монастыре, за то, что притворилась Гизелой, за то, что солгала Фредегарде. Эгидия не знала, за что наказывает ее Господь, да и имело ли это какое-либо значение? Девушка была слишком слаба, чтобы покаяться, и не сумела бы искупить свой грех. Да и исправить она ничего не могла, кроме разве что одного из своих проступков.

В тот день ее навещал епископ Руана, и Эгидия решила в последний раз поступить правильно. Она более не рассчитывала отвратить от себя погибель; скорее девушка надеялась, что после этого смерть будет к ней благосклоннее.

– Моя мать… – хрипло прошептала она.

Витто склонился к больной. На его лице читалось равнодушие. Когда Эгидия заболела, он волновался, но сейчас муки девушки вызывали у него лишь раздражение. Если бы она умерла, можно было бы строить новые планы, подыскивать для Роллона новую невесту, рассматривать другие способы укрепить союз франков и норманнов. Но пока «принцесса» еще дышала, епископ вынужден был ждать. Ждать в бездействии.

– Прошу вас… – пролепетала Эгидия. – Моя мать… Я хочу написать моей матери… В последний раз.