И северянин не солгал. Он действительно нашел двух беглянок и устроил все так, что девушки попали в безвыходное положение. И все же это еще не означало, что безумцу можно доверять. Конечно, Таурин и не доверял ему, но каким-то чудом Тиру удалось заморочить ему голову: франк сделался безвольным и раздражительным, в нем росло желание позволить чужаку не только говорить, но и принимать решения. К тому же Таурина преследовали воспоминания. Днем они были прекрасны – сны наяву, ярче самой яви, мечты, в которых можно было скрыться от мира. Таурин думал о своей возлюбленной… вызывал в памяти милые черты, наслаждался ее красотой.

Но теперь, когда над землей воцарилась ночь и впереди бушевал пожар, воспоминания напали на франка, словно дикие звери, готовые когтить его душу. В таких воспоминаниях нельзя было укрыться от яви, в них не было и следа красоты. Напротив, они призывали все ужасы мира. И Таурин никак не мог их отогнать.

Дым… так много дыма… Дым дерет горло. Это с ним уже было. Тогда он тоже наглотался дыма. Зигфрид решил пожертвовать парой драккаров, поджег их и пустил по воде к мосту, надеясь, что он загорится. Но каменные волнорезы задержали корабли…

Шум прошлого, казалось, заглушал звуки настоящего. Пылающий корабль распался на части на глазах у Таурина, а вот дом, объятый пламенем, еще стоял. Пожар жадно, но почти в полной тишине пожирал крышу. И только хохот Тира отвлек франка от воспоминаний. Солдаты тоже рассмеялись.

Таурин повернулся.

Да, они смеялись – смеялись над тщетными попытками девушек отогнать врагов, смеялись над их страхом и гневом, смеялись над этими горящими обломками, которые Руна, та самая девушка в волчьей шкуре, швыряла из дверного проема. Казалось, что солдаты заразились безумием Тира. Девушки боролись за выживание, но для солдат все это было лишь игрой, пустым развлечением.

Собственно, нельзя было сказать, что девушки боролись… Это делала только одна из них… Руна. Руна, девушка с короткими черными волосами. Руна, вооруженная ножом. Руна, с амулетом и волчьей шкурой. Руна, чье сильное тело совсем недавно прижалось к его чреслам. Руна… Таурин готов был отпустить ее, если только она отдаст ему принцессу. Руна… Таурину хотелось крикнуть ей: «Сдавайся, и я сохраню тебе жизнь!»

Но Руна не сдавалась, хотя ее борьба была бессмысленной. Эта девушка не сдавалась, несмотря на то что вот-вот задохнется или сгорит. Да, Руна вела себя отважно, пусть и не очень разумно. Сам Таурин всегда предпочитал действовать мудро. Если не было другого выхода, следовало сдаться, чтобы сохранить свою жизнь, так он считал. Но сейчас эта мудрость казалась ему трусостью. В то же время франк засомневался в том, было ли его решение таким уж разумным. Стоило ли делать ставку на Тира? Стоило ли позволять ему вмешиваться в ход событий и выслеживать беглянок?

То, что северянину действительно удалось найти Руну и Гизелу, не вызвало у Таурина уважения. Теперь франк подозревал своего пленника в служении темным силам: Тир не только умел прекрасно ориентироваться в лесу, отличая человечьи следы от звериных, он еще и понимал язык птиц. И язык ветра. Да, это ветер рассказал ему, где теперь беглянки. Это птицы указали ему путь на этот хутор. Хутор, где Тир расставил свою ловушку.

Таурин понимал, что глупо ловить девушек с помощью хитрости, как будто дюжина солдат не смогла бы скрутить их в открытом бою. Ну и что, что Руна убьет пару его подопечных? Какое ему дело до жизни этих мужланов, которые теперь заходятся омерзительным хохотом? Да, они хохочут – все громче, все презрительнее. И смеются они уже не над Руной, не над франкской принцессой, а над ним. По крайней мере, так мнилось Таурину.

Франк завопил, приказывая солдатам замолчать, но они не повиновались. Он повторил свои слова, едва сумев подавить злость. На этот раз его послушался всего один человек – Тир. Лицо северянина разгладилось, глаза, горевшие безумием, стали холодными. В них больше не отражался огонь пожара.

Смерив взглядом Таурина, пленник повернулся к солдатам и отчетливо крикнул:

– Броддль, Флоки, Грой, Ульфар! Прекратите смеяться!

От дыма у Таурина все плыло перед глазами. Ему показалось, что он попал в страшный сон, слишком уж странным было происходящее. Почему Тир отдавал приказы его солдатам? Откуда ему известны их имена? Да, Таурин знал их в лицо, но не по именам. Он не выбирал этот отряд, и этихсолдат послали с ним впервые. Они повиновались ему не из уважения, а по приказу Роллона: за все эти годы Таурин проявил себя как отличный боец и добился расположения норманнского вождя. Но солдаты его не любили. А он не любил солдат. И его никогда не интересовало, кто они такие и откуда родом.

Но как, черт побери, Тир узнал их имена?!

В это мгновение происходящее показалось Таурину происками дьявола, ведовством. И только когда ветер развеял клубы дыма и в голове у франка прояснилось, он догадался, что Тир не околдовал солдат, а просто поговорил с ними. Собственно, Таурин мог бы поступить точно так же. Но тогда ему пришлось бы вступить с ними в разговор, а у франка не было ни малейшего желания разговаривать. В отличие от Тира – северянин не только болтал без умолку, но еще и умудрился познакомиться с солдатами. И они запомнили его имя. Тир. Это было имя, распространенное на севере. А значит, Тир был одним из них.

На лице пленника вновь расползлась улыбка, и, хотя он так ничего и не сказал, Таурину показалось, что Тир насмехается над ним. И норманн это понял.

– Ах ты проклятый… – Таурин замахнулся, делая шаг пленнику навстречу.

Но в этот миг дверь дома распахнулась и девушки выбежали наружу – белокурая принцесса и девчонка в волчьей шкуре. Они хотели сдаться? Или желание вдохнуть свежий воздух и выбраться из этой печки пересилило страх? Они испытывали страх перед Тиром? Страх перед Таурином?

Франк смотрел на беглянок, позабыв и о Тире, и о своих солдатах. Девушки отчаянно ловили ртом воздух, кашляли, сгибаясь пополам от боли. Таурин шагнул им навстречу, но тут Тир подставил ему подножку и ударил кулаком в живот. Боль была неожиданно сильной. Таурин упал, вновь вскочил, охая от боли. Он не сразу смог разогнуться и посмотреть на солдат. Ни один из них не остановил Тира. Ни один не зарубил наглеца за нападение на их предводителя. И они больше не смеялись.

– Ах ты проклятый… – вновь выдохнул Таурин.

Он схватился за меч, но у Тира в руках неизвестно откуда появилась секира. Должно быть, кто-то передал пленнику оружие. Таурин опустил меч.

– Ах ты проклятый… – вот уже в третий раз произнес он. Других слов у него не было – в отличие от Тира.

– Ты допустил ту же ошибку, что и Руна, – с каким-то даже сожалением протянул северянин. – Ты полагался только на себя. И ты просто отдавал приказы своим ребятам. Ты никогда не пытался добиться их расположения. Не то что я.

Таурин уставился на него, не понимая, как этому чертовому отродью удалось завоевать доверие солдат. И почему он только не заметил этого? Можно ведь было сразу же его убить…

А потом Таурину стало не до размышлений. Он с трудом отразил удар секиры – как оказалось, Тир обладал необычайной силой. И вновь со звоном скрестились лезвия. Тир больше не улыбался. Это был не шуточный бой – каждый из противников сражался за свою жизнь.

Краем глаза Таурин увидел, как Руна выхватила нож, но метнуть его так и не успела – двое солдат скрутили ей руки.

Руна отчаянно отбивалась. Она попала одному солдату в голень, а другому вцепилась зубами в плечо. Таурин знал, что она сейчас чувствует – ненависть, разочарование и острое желание выжить. Но девушка не могла выстоять против такого количества солдат. Она проигрывала, как и Таурин. Франк слышал, как Руна рычит от злости. Она злилась на своих врагов, злилась на саму себя.

Вот уже в который раз Таурину едва удалось уклониться от удара секиры. Он занес меч, и в клинке, точно в зеркале, отразилась и Руна, сражавшаяся за свою жизнь, и солдаты, предавшие его. Завопив в порыве гнева, Таурин прыгнул вперед, но ему так и не удалось отрубить голову врагу – Тир нанес удар. И на этот раз попал в цель. Франк опустился на колени, чувствуя, как выскальзывает меч из его руки, а потом повалился ничком, лицом в пыль. Голова у него раскалывалась от боли, но он никак не мог провалиться в спасительную темноту. Сейчас Таурина спасали всего две мысли – о возлюбленной (ее предали, бросили на произвол судьбы, как и его в этот миг) и о Руне, отважной Руне. Она не должна пасть от руки такого ничтожества, как Тир!