– А знаешь, ведь ты обязана жизнью не только мне, но и своему коту, – шутливо сказал Вольфгер. – Ведь мы не собирались заезжать в вашу деревню, хотели проехать мимо, а твой кот не пустил нас, заставил свернуть.

– Вот оно что… – протянула Ута. – То-то я смотрю, он пропал, когда меня схватили. Думала, отступился от меня, и совсем отчаялась, а он за помощью побежал…

– Никогда таких котов не видел, – сказал Вольфгер. – Слишком уж он сообразителен для домашнего зверька.

– А он и не кот, – объяснила Ута, – только похож.

– Как это не кот? А кто?!

– Веришь ли, сама не знаю. У каждой ведьмы обязательно есть своё волшебное существо, ну, пусть будет наставник. У кого-то жаба, у кого-то филин или змея, а я всегда кошек любила, наверное, поэтому мне и достался кот. У любого доброго христианина есть свой ангел-хранитель, а вот у меня, ведьмы, – кот.

– А как его зовут? – спросил Вольфгер.

– Никак. Я зову его Кот, он откликается.

– Получается, что это демон?

– Может, и демон. Какая разница, кто? Он не вредит людям. А я бы без него не смогла жить, он мне помогает во всём.

– Прости за нескромность… Если не хочешь, не отвечай. А муж или парень у тебя есть?

– Нет, – ответила Ута, – ведьмам мужья не полагаются.

– А… а дети?

– Дети, конечно, могут быть, ведьмы всё-таки женщины. Только лучше, чтобы их не было. Давай сейчас не будем об этом, хорошо?

– Извини, если обидел, – Вольфгер накрыл рукой ладошку Уты.

Ута ласково сжала его пальцы и убрала свою руку со стола. Наступило неловкое молчание.

– Послушай, а ведь тебе нельзя оставаться в деревне, – сказал Вольфгер. – Пока мы здесь, тебе ничего не угрожает, но вот когда мы уедем…

Ута встала и прошлась по комнате, в задумчивости покусывая губу.

– Пожалуй, ты прав, они не отстанут. Но куда же мне уехать?

– У тебя есть родственники или друзья где-нибудь подальше?

– Родителей нет, я сирота, а вот родственники есть, в Тюрингии. Но они знают, что я ведьма, и предпочитают со мной не связываться. Они меня и на порог не пустят.

– Плохо дело… – покачал головой Вольфгер. – А что, если тебе поехать с нами?

– А куда вы едете? – расстроенно спросила Ута. До неё вдруг дошло, что завтра её спасители, сильные, добрые и уверенные люди, с которыми спокойно и ничего не страшно, уедут по своим делам, и она опять останется наедине со священником, старостой и озлобленными крестьянами.

– Мы едем в Дрезден, к архиепископу Майнцскому. Ты можешь поехать с нами. Из Дрездена мы будем возвращаться той же дорогой и завезём тебя домой. Старосту деревни я как следует припугну, чтобы в твоё отсутствие не обижали служанок и не разорили дом.

– Знаешь, Вольфгер, – задумчиво сказала Ута, – мне кажется, я никогда больше не смогу жить в этой деревне. Не смогу я забыть то, что они хотели со мной сделать, а родственники Ганса всегда будут винить в его смерти меня. Добром это всё равно не кончится.

– Н-ну… Тогда поедем ко мне, будешь жить в моём замке или, если захочешь, построим тебе дом, такой же, как этот. Служанок своих перевезёшь.

– В качестве кого я буду жить в твоём замке? – прищурилась Ута.

– Да хоть в качестве повитухи! У меня в замке нет ни лекаря, ни цирюльника, ни костоправа. Будешь меня лечить!

– Ты собираешься рожать? – рассмеялась Ута.

– Будешь насмехаться над моей баронской милостью, заточу в темницу! – пригрозил Вольфгер.

В комнату вошёл Карл:

– Мой господин, пришли священник и староста. Прикажете впустить?

– Впусти, – нахмурился барон. – Ута, будь добра, выйди на минутку, разговор у нас будет короткий, но неприятный.

Ута отрицательно покачала головой, из комнаты не ушла, но отодвинулась в тень так, что её почти не было видно.

Вольфгер сел в кресло у стола, повёрнутое к двери. Он был в расшнурованном дублете[24], надетом поверх белой крахмальной рубахи. На шее висела золотая баронская цепь с гербовым медальоном. Невзирая на дворянскую моду, Вольфгер не носил ни бороды, ни усов, а волосы стриг очень коротко. Гости вошли и остановились у двери, подталкивая друг друга вперёд.

На оробевших священника и старосту смотрел человек лет сорока, с уже начинающими седеть висками, скуластым лицом, глубоко сидящими серыми глазами и тонкогубым ртом. Лицо владетельного барона было замкнуто и холодно.

– Так, – сказал он. – Во-первых, на мне кровь. Вот вира[25] за убитого, – барон бросил на стол звякнувший металлом замшевый мешочек. – Здесь деньги на погребение и на опеку детей, оставшихся сиротами. Староста, надеюсь, ты понимаешь, что присваивать эти деньги тебе не стоит? Ну-ка, посмотри на меня.

Староста заглянул в глаза барону и вдруг почувствовал, как кожу на его шее обдирает грубая висельная верёвка, а по ногам бежит тёплая струйка предсмертной мочи. Он судорожно сглотнул.

– Ваша милость, не извольте беспокоиться, всё будет сделано по совести…

– Смотри, я проверю. Если что, повешу первым тебя. И не пытайся сбежать, в Саксонии я тебя найду везде. Надо будет – повешу и тебя, поп, не посмотрю на сан. Так что предупреждаю обоих. Во-вторых, завтра я уезжаю в Дрезден. Фройляйн Ута едет со мной. Она вернётся также вместе со мной с новой грамотой от архиепископа, подтверждающей её разрешение на занятия целительством. Но если за время её отсутствия с этим домом и служанками случится что-то нехорошее… Староста, надеюсь, ты понял меня?

– Я понял вас, ваша милость, – униженно поклонился крестьянин.

– Поп, не слышу тебя. Ты понял меня?

Священник молчал, его лицо стремительно наливалось краской.

– Значит, не слышим… – с угрозой в голосе произнёс барон. – Стало быть, придётся и мне заняться целительством, хоть разрешающей грамоты у меня и нет. Карл, верёвку, живо!

В комнату шагнул Карл, его гигантская тень метнулась по стенам. В руках он держал грубую верёвку, завязывая на ней петлю. Лицо священника из красного мгновенно стало белым и рыхлым, как творог. «Не хватало ещё, чтобы его тут удар хватил», – с неудовольствием подумал Вольфгер.

– Я понял, господин… – пробормотал священник.

– Не слышу, – резко сказал Вольфгер, – громче!

– Я понял вас, господин барон! – с отчаянием в голосе повторил священник.

– Теперь слышу. Хорошо. Берите деньги и уходите. Ну?!

Священник и староста топтались у двери, боясь подойти к столу, где сидел страшный барон с лицом равнодушного убийцы. Из тени выступила Ута и попыталась вручить кошель священнику, но тот в ужасе отшатнулся от ведьмы. Ута усмехнулась и всунула мешочек за отворот кафтана старосты. Гости, толкаясь, выскочили за дверь.

– Ну что же, – сказал Вольфгер, подавив зевок. – День начался не сказать чтобы хорошо, а вот закончился неплохо. Отец Иона, наверное, уже третий сон досматривает, пора и мне.

– Пойдём, я покажу спальню, – сказала Ута, поднимаясь.

Спальня на втором этаже оказалась маленькой и очень уютной, кровать стояла в алькове, закрытом занавесками.

Распятия не было и в спальне.

Пожелав Вольфгеру спокойной ночи, Ута ушла. Барон задвинул засов, разделся, и, укладываясь в узковатую постель, обнаружил у изголовья кувшин с клюквенным настоем. Улыбнувшись женской заботе, Вольфгер отхлебнул прямо через край терпкой прохладной жидкости, забрался под одеяло и быстро задремал. Разбудил его несмелый стук в дверь. Вольфгер вскочил, взял в руку кинжал, встал сбоку дверного проёма и откинул засов.

В дверях стояла заплаканная Ута в одной рубашке и босиком. Волосы её были распущены. В руке она держала свечу в оловянном подсвечнике.

– Прости, Вольфгер, – не поднимая глаз, пробормотала она. – Я понимаю, это неприлично, но… Я не могу заснуть! Мне страшно! Я боюсь спать одна! Я хотела позвать в спальню кого-нибудь из служанок, но… Позволь мне переночевать в твоей комнате! Я лягу на полу.

– Не извиняйся, – вздохнул Вольфгер. – Ты сегодня перенесла то, что бывает не по плечу многим мужчинам. Иди, ложись в кровать, а я посижу рядом, пока ты не уснёшь.