Она легонько коснулась своим бокалом бокалов гостей, отпила немного и поставила его на стол.

– Прошу меня извинить, – сказала Ута. – Но я должна ненадолго оставить вас. Мне нужно переодеться и смыть с себя кровь и следы рук моих… добрых односельчан.

Она присела в церемонном поклоне и вышла.

– Девица что надо… – тоном ценителя пробормотал монах и причмокнул. – Видел, какая ножка?

– Ну иди, потри ей спинку, старый греховодник, – засмеялся Вольфгер. – Заодно и гм… утешишь её, для женщины нет лучшего утешения, чем это.

– Что ты говоришь, сын мой?! – испугался монах. – Она же ведьма!

– Ну и что? – продолжал дразнить монаха Вольфгер. – Я нигде не читал, что женские части ведьмы чем-то отличаются от тех же частей доброй католички. Вот заодно и проверишь!

Отец Иона перекрестился с постным лицом:

– Из-за твоего нечестивого языка, сын мой, нам придётся гореть в чистилище лишнюю тысячу лет!

– Подумаешь, – усмехнулся Вольфгер, – из-за такой девушки мужчина может принять на себя и некоторые неудобства. А как ты хотел? Всё и всегда чего-то стоит!

Вольфгер нарочно подначивал монаха, чтобы хоть как-то развеселить его. Смеющийся старик ему нравился куда больше, чем унылый. Отец Иона, наконец, сообразил, что барон над ним смеётся, обозвал его охальником и погрузился в изучение содержимого своего бокала.

– А неплохое винцо у ведьмы, а, сын мой, – причмокнул отец Иона. Он уже забыл, что находится в Крестовом походе и должен воздерживаться от вина.

– Неплохое, – подтвердил Вольфгер, – вот, держи яблочко, закуси, а то когда ещё обед? Слышишь, на заднем дворе куры квохчут? Наверное, на обед будет куриная лапша.

– Да её служанки и курицу-то поймать не смогут, – отмахнулся отец Иона, – разве что Карл поможет. – Ой, а что это в вазочке? Кажется, домашнее печенье? М-м-м, сто лет не пробовал домашнего печенья! Скажи, Вольфгер, почему у тебя в замке не пекут такого печенья?

– Не знаю, – растерялся барон, – наверное, слуги совсем разбаловались. Вот вернёмся, будет тебе печенье. О, смотри-ка, а этого зверя мы сегодня уже видели! Кис-кис-кис!

В комнату вошёл знакомый чёрный кот, внимательно осмотрел гостей, дёрнул хвостом и ушёл вглубь дома.

– Так значит, это котик Уты, – пробормотал Вольфгер, – интересное совпадение, надо же…

– Что ты говоришь, сын мой? – переспросил отец Иона.

– Ничего, – отмахнулся Вольфгер. – Это я так, сам с собой.

Наконец появилась Ута, она успела причесаться и переодеться. Только тут Вольфгер смог оценить, насколько спасённая ими девушка красива. Высокая, статная, голубоглазая, с прекрасной фигурой. Густые волосы цвета спелой пшеницы она заплела в косы. Ей было не более двадцати лет. Она выбрала длинное платье с глубоким вырезом, отороченным голландским шитьём, и белый накрахмаленный передник. Взгляды мужчин непроизвольно упёрлись в её грудь. Ута заметила это и, довольная произведённым впечатлением, мило улыбнулась.

– Господа мои, пока обед готовится, не желаете ли помыться? На кухне вы найдёте две кадки с горячей водой, мыло и чистое бельё, своё бельё оставьте там же, Вилда постирает.

Отмывшись от дорожной пыли, распаренные и умиротворённые, Вольфгер и монах уселись за стол. Карл сесть за общий стол, как обычно, отказался и ушёл на кухню. Несмотря на то, что обед готовили в спешке, он вышел отменным, очень сытным и вкусным. Отвыкшие от еды, приготовленной женскими руками, мужчины даже слегка объелись. Когда обед закончился, начало смеркаться. Отец Иона задремал, сидя на лавке. Увидев это, Вольфгер осторожно, чтобы не разбудить, поднял старика на руки, перенёс в соседнюю комнату и уложил. Ута с удивлением следила за ним.

– Прости, мой господин, этот монах, наверное, брат твоего отца? – несмело спросила она.

– Почему ты так решила? – засмеялся Вольфгер.

– Но… ты так нежен с ним, так заботишься о нём, я и подумала…

– Нет, мои родители давно умерли, – ответил Вольфгер. – Отец Иона – мой старый учитель и друг. На самом-то деле, он для меня как второй отец, ведь он научил меня большей части того, что я знаю о мире.

– И колдовать тоже? – с улыбкой спросила Ута.

– Колдовать? Что ты имеешь в виду, госпожа? Я не умею колдовать, – удивился барон.

– От слова «госпожа» за версту разит чопорной старой девой, – поморщилась девушка. – Я же просила, зови меня просто Утой.

– Ну, тогда я – Вольфгер, – улыбнулся барон, и они чокнулись бокалами с вином, которое в сумерках казалось чёрным.

– Так что ты говорила насчёт колдовства? – спросил Вольфгер, с удовольствием отпив из бокала и поставив его на стол.

– Когда твой слуга разрезал верёвки, я не могла пошевелить ни рукой, ни ногой, а ты подошёл и произнёс заклятие, снимающее боль. И оно подействовало!

– А, вот ты про что. Только никакого заклятия не было. Это просто… Не знаю, как это называется. Ты должен суметь, ну, слиться с душой человека, страдания которого хочешь облегчить, понимаешь? Только надо очень захотеть, и тогда всё получится. А заклинаний я никаких не знаю, разве что огонь могу словом разжечь.

– Если бы у тебя не было дара к магии, ты не смог бы мне помочь. Кроме желания, требуется ещё нечто. И это нечто у тебя есть! Тебе обязательно нужно учиться у опытного чародея, это очень редкий дар, нельзя им пренебрегать!

– Откуда ты всё это знаешь?

– Кому же, как не мне, знать такие вещи? – усмехнулась Ута. – Ведь я ведьма!

– К-как ведьма? – чуть не поперхнулся Вольфгер. – Значит то, что орали мужики… Я думал, это они так, просто по злобе, а ты обычная повитуха.

– Конечно, я повитуха, – сказала Ута, – но и ведьма тоже. Без ведьмовского дара многого в целительстве не достигнешь. Только я не убивала жену и ребёнка Ганса. Зачем бы мне это было нужно? Ты мне веришь?

Вольфгер кивнул. Ута подошла к буфету и достала из него кованую железную шкатулку, запертую на замок, отпёрла, достала свёрнутый в рулон пергамент и передала Вольфгеру.

– Вот, это мой патент.

Вольфгер развернул его и просмотрел. Патент был выдан канцелярией архиепископа и гильдией медикусов Саксонии, снабжён всеми положенными подписями и печатями.

– Но… это патент повитухи!

– Конечно, а ты думал, что мать наша, святая римско-католическая церковь, выдаст мне патент ведьмы? Так всегда и делается, патент дают повитухе, но на самом деле, все понимают, что это за повитуха. Церковь знает, что в мире существует кое-что, неподвластное её молитвам и экзорцизмам, и с этим «кое-чем» надо управляться. Вот, нашими руками она и управляется. Конечно, быть ведьмой – дело опасное, ходишь по лезвию ножа, ведь в любое время её могут обвинить в сношениях с дьяволом, наведении порчи, осквернении христианских святынь и прочей ереси. А за это костёр, и никто за неё не вступится, да ты и сам всё видел. Мне просто повезло, необыкновенно, небывало повезло, что вы оказались в нужном месте и в нужное время… Ты читай, читай.

«…женщин и домашней скотины…» – повторил Вольфгер. – Какой дурак придумал такую формулировку?

– А чему ты удивляешься? – пожала плечами Ута. – Написана чистая правда, в деревнях женщины живут не намного лучше домашней скотины. Только женщину ещё можно и… Впрочем, и скотину тоже можно. Иногда находятся, знаешь ли, любители… Но не будем об этих мерзостях.

– Прости, Ута, но как же получилось, что…

– Что меня чуть не сожгли? Да проще простого. В последнее время Ганс повадился совать свои грязные лапы мне под юбку, жену-то свою он уже давно не хотел, довёл её до скотского состояния. Шутка ли, рожать каждый год, она в тридцать лет выглядела старухой… Ну я и пригрозила ему, что если ещё раз полезет, у него там всё отсохнет. А тут ещё роды неудачные. Я знала, что будет трудно, ребёночек лежал неправильно, поэтому и посоветовала Гансу дать Эльзе отлежаться, но он не послушался. Я ничего не смогла сделать. Мальчик родился мёртвым, а Эльза истекла кровью. Такое иногда случается, я же не всесильна! Раньше крестьяне это понимали, они видели, что я всегда бьюсь за жизнь матери и ребёнка до последнего, но тут как с цепи сорвались. Ну и, конечно, Ганс и его брат воду мутили. Вот так оно и вышло…