— Вы обратили внимание руководителя вашего подразделения на неточность обработки?

— Видите ли, ма-ам. Вы ведь знаете руководителей подразделений Прошу извинить меня, ма-ам. Если ваша идея оказывается хорошей, то это их идея; если нет, вы остаетесь при своих интересах, получив хорошую зуботычину.

Да, ей знакомы такие руководители, подумала Фреда, но она знает и ассистентов таких, как Питер Хенли, которые сразу не станут обращать внимание на ошибки других, но потом, хитро подобрав подходящий момент, подбросят придержанную информацию своему руководителю и обязательно в присутствии его руководителя, чтобы набить себе максимальную цену. В некоторых кругах таких, как Питер Хенли, называют отдельческими крысами.

— Продолжайте, — сказала Фреда.

— Интервалы между пятнами носят регулярный характер, и я подумал, ма-ам, что они могут быть спектральными узлами звуков более высокого тона, которые оборудование Хала не улавливало.

— Вы думаете, тюльпаны могут издавать звуки таких тонов, которые мы не слышим?

— Нет, ма-ам, — сказал Хенли. — Я не думаю так, потому что официально у меня нет доказательств. Неофициально, у меня есть кусочек ленты, который я вытащил из мусорной корзины босса, но именно этот кусочек и вызвал мои подозрения.

Настоящий шакал, подумала она.

— Могу я взглянуть на ваш пропуск посетителя станции, мистер Хенли?

Его пропуск был в порядке. Хал об этом позаботился.

— Продолжим нашу беседу в служебном помещении, — сказала она.

Хал собрал ее экипировку для солнечных ванн и шел рядом с ней по пути к оранжерее.

— Питер из Сиднейского университета. В Штатах он на аспирантской стипендии, и он один из студентов профессора Гранта.

По его тону Фреда поняла, что о профессоре Гранте ей должно быть все известно, но она профессора не знала.

— Кто такой профессор Грант? — спросила она.

— Он преподает какую-то совершенно необычную методологию. Питер, расскажите доктору об этом.

— Теория доктора Гранта состоит в том, что ни в одной исследовательской методике не должно быть логики, потому что основные элементы Вселенной иррациональны. Доктор Грант говорит, возьмите эту чертову стандартную методику и швырните ее в эту чертову мусорную корзину.

— Он похож на одного моего друга, — сказала Фреда, — Ганса Клейборга.

— Грант учился у Клейборга, — сказал австралиец.

— Да, теперь я припоминаю, — сказала Фреда, очень довольная своей первой попыткой похвастать знакомством с видным человеком. — И Ганс был о нем высокого мнения.

— Доктор Карон, вот мое доказательство, чего-нибудь оно должно стоить, — он вытащил из кармана ролик спектрограммной ленты, снял с него резинку и развернул ленту на столе. — Этот звук вы слышите, — сказал он, указывая на беспорядочное нагромождение линий звукового спектра, — но выше, как вы можете видеть, на ленте есть пятна.

Она не смогла их разглядеть, пока он не показал. Они были такими слабыми, что были едва видны, и казались неровностями окраски бумаги.

— Я так мало знаю о звуке, мистер Хенли, но не могут ли они быть фоном какого-нибудь обертона?

— Логично, и, на первый взгляд, вполне вероятно. Для проверки обертоновых шумов используется специальная стандартная процедура, и она показала, что такие шумы здесь есть. Но эти пятна выглядят сначала немного выпученными влево, а затем приобретают правую асимметрию, что может свидетельствовать о наличии полутонового шума от звука более высокого тона, который идет немного асинхронно.

— Не может это быть пятнами, которые оставил грязный подающий валик спектрографа? — продолжала она вопросы в духе присущей ей методичности, одновременно и соглашаясь, и высказывая некоторое сомнение.

Питер Хенли немедленно парировал этот обескураживающий выпад:

— Я чищу машину четырехокисью углерода с добавкой разбавленного анилина. Все мои пятна голубые.

— Ну, хорошо, мистер Хенли, — сказала она устало. — Предположим, что эти пятна подозрительны. Какой следующий шаг рекомендует эта чертова методология Гранта-Клейборга?

— Выбросить старые ленты и начать все снова, используя более совершенный детектор на более высокой частоте. Почему на более высокой, а не на более низкой? Потому что, если эти чертовы тюльпаны попытаются нас одурачить, мы просто логически установим, что они шепчут на более низких частотах.

На мгновение она задумалась. Доктор Гейнор никогда не позволил бы, и это совершенно правильно, чтобы на территории базы работал не имеющий на то полномочий чужой персонал, и тем более если бы просьба о привлечении такого персонала исходила от нее. Меры безопасности должны соблюдаться. Кроме того, Питер Хенли видел ее, по существу, нагой, и теперь знает, что скрыто под ее рабочим халатом. Один сирокко в день — это все, с чем она сможет справиться. Жаркий ветер из малообжитых районов Австралии может оказаться слишком сильным.

— Я не могу позволить вам работать на базе, мистер Хенли.

— У меня в этом нет необходимости, нет и никакого желания, — сказал Хенли. — Мне бы хотелось, чтобы доктор Гейнор даже не знал, что я во Фресно. Сегодня во второй половине дня Хал может записать ленты и принести их мне, а я займусь их анализом в своей норе во Фресно.

— Замечательно, — сказала Фреда. — Считайте, что у вас есть мое неофициальное благословение. Покажите мистеру Хенли наши тюльпаны, Хал, только побыстрее.

— Сначала я покажу вам участок А Питер, — говорил Хал, выходя следом за ним из оранжереи. — Следующий урожай семян мы ожидаем в понедельник, и я заключил с Фредой пари, что тюльпаны смогут сделать бросок на сорок пять метров…

Когда до нее перестали доноситься их голоса, она отошла от двери, чтобы уложить в шкафчик свою экипировку для солнечных ванн, задаваясь тем временем вопросом: почему всех молодых людей из англоязычной Конфедерации зовут «Питер».

Выработанный Фредой за субботнюю ночь и воскресное утро курс на конфронтацию начался на дурной ноте утром в понедельник перед завтраком Едва она выпила свой апельсиновый сок, как официантка столовой для руководящего состава принесла ей загадочную записку, написанную почерком Хала: «Поторопитесь в клумбы. Что-то здесь идет не так, как надо».

Обжигаясь, Фреда проглотила кофе, набросила пальто, которое она захватила сегодня, потому что рано утром было холодно, и ушла, предоставив официантке подать заказанную яичницу с ветчиной пустому стулу.

Хал пришел рано — наверняка, чтобы сменить ленты; обходя угол оранжереи, она заметила, что он мечется около клумб А, и еще на ходу закричала:

— Что вас так встревожило?

— Посмотрите на клумбы А — крикнул он.

Она посмотрела. Семенные коробочки были раскрыты.

— Вы были здесь в воскресенье, — он продолжал кричать.

— Нет. Я ходила на концерт в Бейкерсфильде.

— А я был во Фресно с Питером, но похоже, я выиграл пари на дальность броска клумб А Они, наверное, смогут вывести семена и на околоземную орбиту.

— Попало сколько-нибудь на брезент?

— Нет. Нигде ни единого семени.

Она отступила назад и посмотрела на крышу оранжереи.

— Могли они стрелять в западном направлении через оранжерею?

— Я здесь всего десять минут, но на ту сторону заглянул. В траве нет ни одного семени. — Он подошел к ней близко, и она увидела на его лице печать ответственности за сопричастность и еще что-то мистическое. — Опасность может оказаться очень серьезной, Фреда. Я прикинул, что мы можем недосчитаться примерно семидесяти двух тысяч семян, за вычетом очень небольшого количества в неразорвавшихся стручках. Если разлетевшиеся семена дадут ростки где попало, считайте, что мы сами выкопали себе яму.

— Может быть, третий урожай бесплодный. Мне ничего не известно о жизненном цикле этих растений.

— Ну, — сказал он, почесав в затылке, — было бы весьма нелогично на это надеяться. Но я сейчас это быстро выясню. Закройте ушки, красавица, сейчас произойдет то, что снова вызовет памятное песнопение.

Осторожно двигаясь среди цветов, Хал нашел женский тюльпан с неразорвавшимся стручком и выдернул его. Она вся подобралась, готовясь услышать печальный плач по покойному, но тюльпаны были немы.