— Я тоже в этом сомневаюсь, — согласился Вольф.

— Но в пределах досягаемости не нашлось ни одного гистоихтиса, а ветер уносил лодку: у нее был большой треугольный парус. Я вернулся к Автаное и выпил еще. Я мог бы забыть о тебе точно так же, как пытался забыть о Хрисеиде. Я думал о том, что ей придется худо, и не мог вынести мысли об этом, и поэтому хотел упиться до забытья. Но Автаноя — благослови Властелин ее пьяный мозг — напомнила мне о том, что Хрисеида сказала о тебе. Я быстро протрезвел и немного осмотрелся, потому что не мог вспомнить, где именно находились карнизы, ведущие в пещеру. Я чуть было не принялся снова пить, но что-то продолжало мучить меня. Может быть, я хотел совершить хоть одно доброе дело в этой вечности ничегонеделанья.

— Если бы ты не пришел, я висел бы там, пока не умер от жажды. А теперь у Хрисеиды есть шанс, если я смогу ее отыскать. Я отправлюсь за ней. Хочешь пойти со мной?

Вольф ожидал, что Ипсевас скажет «да», но не думал, что тот сохранит свою решимость, и путешествие через море станет реальностью. Однако Вольфа ждал сюрприз.

Зебрилла сплавал, ухватился за выступ раковины проплывавшего мимо гистоихтиса и перебросил себя на спину этого существа. Он привел его к берегу, нажимая на крупные нервные пятна — темно-пурпурные кляксы, видимые на открытой коже как раз за конусовидной раковиной.

Вольф под руководством Ипсеваса сохранял давление на пятно, чтобы удержать рыбу-парус — ибо таков был буквальный перевод гистоихтис — на пляже.

Зебрилла собрал несколько охапок плодов, орехов и большую коллекцию пунш-орехов.

— Нам надо будет есть и пить, особенно пить, — проворчал Ипсевас. — Путь через океаны к подножию горы может быть долгим. Я точно не помню.

Спустя несколько минут после того, как припасы были уложены в одно из естественных вместилищ на раковине рыбы-паруса, они отплыли. Тонкий парус поймал ветер, и огромный моллюск заглотнул в рот воду и выбросил ее через мускульный клапан сзади.

— У гворлов есть преимущество, — сказал Ипсевас, — но они не могут тягаться с нами в скорости. Они попадут на другую сторону не намного раньше нас.

Он расколол пунш-орех и предложил Вольфу выпить. Роберт согласился. Он был опустошен, но нервы оставались натянутыми, как струны. Вольф нуждался в чем-то таком, что оглушит его и позволит уснуть. Изгиб раковины создавал нишу, куда он мог заползти. Вольф лежал, прижавшись к излучавшей тепло голой коже рыбы-паруса. Засыпая, он видел Ипсеваса, согнувшегося у нервных пятен. Зебрилла поднимал над головой еще один пуншорех и выливал его содержимое в свой огромный рот.

Проснувшись, Вольф обнаружил, что солнце выходит из-за изгиба горы. Полная луна — она всегда была полная, так как тень планеты на нее никогда не падала, — ускользала за гору.

Отдохнувший, но проголодавшийся, он съел кое-что из плодов и богатых белком орехов. Ипсевас показал ему, как можно разнообразить свою диету «кровавыми ягодами». Это были сверкавшие шарики, росшие гроздьями на кончиках мясистых стеблей, произраставших из раковины. Каждый был не меньше бейсбольного мяча и имел тонкую кожицу. Масса внутри ягод напоминала сырое мясо с супом из креветок.

— Созрев, они отваливаются, и большая часть их достается рыбам, — сказал Ипсевас, — но некоторые доплывают до пляжа. Вкуснее всего, когда срываешь их прямо со стебля.

Вольф, пригнувшись рядом с Ипсевасом, сказал с набитым ртом:

— Гистоихтисы очень удобны. Они кажутся чересчур хорошими.

— Властелин придумал и создал их для нашего и своего удовольствия, — ответил Ипсевас.

— Властелин создал эту вселенную? — спросил Вольф. Он больше не был уверен, что рассказы о Властелине являются мифом.

— Тебе лучше в это поверить, — ответил Ипсевас и выпил еще. — Потому что если ты не поверишь, Властелин тебя прикончит. Вообще-то я сомневаюсь, что он в любом случае позволит тебе жить. Он не любит незваных гостей.

Ипсевас поднял орех и предложил тост:

— За то, чтобы ты остался незамеченным, и за внезапный конец и проклятие Властелину.

Он выпил орех и прыгнул на Вольфа, который был захвачен врасплох и не имел шанса защититься. Он растянулся в выемке раковины, где раньше спал, накрытый тушей Ипсеваса.

— Тихо! — скомандовал Ипсевас. — Оставайся здесь, свернувшись в клубок, пока я не скажу тебе, что все в порядке. Это «око» Властелина.

Вольф съежился, прижавшись к твердой раковине, и попытался слиться с тенью. Одним глазом он увидел неровную тень, за которой последовал сам ворон. Суровая птица промелькнула разок, развернулась и начала заходить на посадку на корме рыбы-паруса.

— Черт его побери! Он не может не заметить меня! — пробормотал про себя Вольф.

— Без паники! — призвал Ипсевас. — А-а-а!

Раздался глухой стук, всплеск и пронзительный крик, заставивший Вольфа резко выпрямиться и сильно стукнуться головой о раковину. Сквозь вспышки света и тьмы он увидел, что ворон висит, обмякнув, в двух гигантских лапах. Если ворон был размером с орла, то его убийца, обрушившийся с зеленого неба словно молния, показался в первую секунду шока таким же громадным, как птица рух. Зрение Вольфа восстановилось, и он увидел орла со светло-зеленым телом, розовой головой и бледно-желтым клювом. Он был раз в шесть массивнее ворона, и его крылья, каждое длиной, по меньшей мере, в тридцать футов, тяжело хлопали, когда он старался подняться повыше над морем. С каждым мощным взмахом он поднимался на несколько дюймов. Вскоре он начал набирать высоту, но прежде чем удалиться слишком далеко, повернул голову и позволил Роберту заглянуть в глаза — черные щиты, отражавшие пламя смерти. Вольф содрогнулся. Никогда он не видел такой обнаженной жажды убивать.

— Ты вполне можешь содрогаться, — утешил его Ипсевас. Ухмыляясь, он просунул голову в углубление раковины. — Это была одна из птичек Подарги. Подарга ненавидит Властелина. Она напала бы на него сама, даже если бы знала, что это станет ее концом. Она знает, что не может приблизиться к Властелину, но может сказать своим птичкам, чтобы те питались очами Властелина, что, как ты видел, они и делают.

Вольф покинул каверну в раковине и некоторое время постоял, следя за силуэтом орлицы и ее добычей.

— Кто такая Подарга?

— Она, подобно мне, — одно из чудищ Властелина. Она тоже некогда жила на берегу Эгейского моря. Подарга была прекрасной молодой девушкой — во времена, когда жили великий царь Приам, богоподобный Ахилл и хитроумный Одиссей. Я знал их всех. Они оплевали бы критянина Ипсеваса, некогда храброго моряка и копьеносца, если бы могли увидеть меня сейчас. Но я говорил о Подарге. Властелин забрал ее в этот мир, создал чудовищное тело и поместил туда ее мозг. Она живет где-то там, в пещере на самом склоне горы. Подарга ненавидит Властелина. Она также ненавидит все нормальные человеческие существа и поедает их, если ее птички не доберутся первыми. Но больше всех она ненавидит Властелина.

Это, кажется, все, что знал о ней Ипсевас. Еще он помнил, что до того, как ее похитил Властелин, у Подарги было другое имя, и что он был когда-то хорошо знаком с ней.

Вольф принялся расспрашивать дальше, так как его заинтересовало, что Ипсевас может рассказать ему об Агамемноне, Ахилле, Одиссее и других героях гомеровского эпоса. Предполагалось, что Агамемнон был историческим персонажем. Но как насчет Ахилла и Одиссея?

— Они и в самом деле существовали? — спросил Вольф.

— Конечно, существовали, — сказал Ипсевас. Он крякнул, а затем продолжил: — Я полагаю, тебе любопытно узнать о тех днях, но я мало что могу рассказать. Это было слишком давно, слишком много праздных дней прошло. Дней, веков, тысячелетий — один Властелин знает. И слишком много выпито.

Весь остальной день и часть ночи Вольф пытался выкачать из Ипсеваса сведения о тех временах, но мало что получил за свои хлопоты. Заскучавший Ипсевас выпил половину своего запаса орехов и, наконец, захрапел. Из-за горы пришел зеленовато-золотой рассвет.