— У вас все прекрасно получается, дорогая моя, — любезно сказала леди Смолвуд. — Если вы только станете чаще выезжать, то вскоре приобретете окончательный лоск.

Это была вежливая ложь, так как никакого лоска больше не требовалось, по личному мнению леди Смолвуд. В молодой леди не было ни малейшего признака неотесанности, хотя она и оставалась дома чаще, чем того хотелось ее кузине. Если б только она не была так красива, что Люси бледнела рядом с ней.

— Я просто еще не привыкла к режиму жизни в столице. Я еще не избавилась от привычки рано вставать и рано ложиться.

Это было в достаточной степени правдой, но это также давало ей прекрасный предлог для отказа от некоторых приглашений, когда ей нужно было остаться дома и поработать.

— О, я уверена, что вы скоро с этим справитесь, если только как следует постараетесь, — сказала со смехом ее светлость, не имевшая никакого представления, так ли это в действительности. Она никогда не знала никакой иной жизни; ей казалось неестественным, что кто-то может хотеть ложиться спать раньше, чем в три-четыре часа утра, и вставать до полудня.

Если уж говорить начистоту, то, хотя она и считала кузину Люси приятной молодой леди и не могла пожаловаться на ее манеры, ее светлость признавала себе, что она довольна тем, что та не хочет выезжать с ними всякий раз. Она надеялась подыскать Люси подходящую партию до конца сезона, это было основной причиной, по которой она взялась покровительствовать девушке. Но ей отнюдь не помогало в этом присутствие рядом с Люси ее более привлекательной кузины, которая — хотя и невольно — отвлекала внимание предполагаемых поклонников.

Тем не менее, леди Смолвуд была вынуждена признать, что Миранда не важничала от сознания своей красивой внешности. А привлечь внимание княгини Эстергази, даже если это и произошло только из-за желания княгини превзойти графиню Ливен в деле приглашения новой юной леди на бал, — это немалое достижение.

Два джентльмена ехали верхом по направлению к ним, время от времени останавливаясь поговорить со знакомыми, как поступали здесь многие. Когда Люси радостно замахала им носовым платочком, они сразу же подъехали к экипажу. Леди Смолвуд тихонько упрекнула Люси за столь неподобающие манеры, но на сей раз та была слишком возбуждена, чтобы обратить на это внимание.

— Ну не чудесно ли, Джон, — вскричала она, совершенно не замечая более юного джентльмена, который, чуть не падая с лошади, делал все возможное, чтобы привлечь ее внимание, но без малейшего успеха. — Княгиня Эстергази вот только что остановила свой экипаж, чтобы поговорить с нами, и пообещала, что пришлет Миранде приглашение на бал у Олмака.

— В самом деле? — От этой новости брови капитана взлетели чуть ли не до самых корней волос. Если бы эту вертихвостку заметил князь, он бы не удивился, так как о князе ходила слава знатока дам полусвета, но такая искушенная в людях леди, как княгиня, по мнению Джонатана, должна бы увидеть ее насквозь.

И хотя она могла снизойти до того, чтобы обратить внимание на подобную особу в парке, если та находится в сопровождении столь влиятельной дамы, как леди Смолвуд, было совершенно непохоже на Эстергази предлагать этому созданию доступ к Олмаку. Как одна из патронесс, она неуклонно следила, чтобы правила достойного поведения строго соблюдались. Как эта вертихвостка умудрилась скрыть свою истинную сущность от столь хорошо осведомленного человека, как княгиня?

— Да-да! И теперь мы сможем поехать обе. Я так счастлива, потому что мечтала о чем-нибудь подобном для Миранды. Как я ее ни тормошу, она так мало выезжает, что, боюсь, не сможет получить настоящего удовольствия от пребывания в Лондоне.

Много ты знаешь, каким образом выезжает твоя кузина, пробормотал про себя Джонатан. Он поморщился, но Люси тут же заметила это, сделав совершенно неверный вывод.

— Что такое? — осведомилась она. — Ваша рана? До сегодняшнего дня я не видела вас верхом. Вам уже можно это делать?

— Да, конечно, это будет мне полезно, — сказал он ей, хотя уже понял, что ездить верхом на лошади ему почти так же больно, как ходить. Но он отказался, чтобы его возили в экипаже в часы прогулок, словно ему уже девяносто. Любая тренировка, считал он, поможет привести в норму его раненую ногу, а если это болезненно, ну что ж — в разумных пределах — ничего другого и ждать не приходится. Однако его гримаса была вызвана вовсе не болью, а подозрениями насчет того рода занятий, что заставляли Миранду Дрейк покидать дом в неурочные часы.

Быстрый взгляд на выражение лица леди Смолвуд дал ему понять, что та не разделяет энтузиазма Люси по поводу присутствия Миранды. Он сомневался, что у нее есть какая-то другая причина для этой сдержанности, кроме той, что Миранда, несомненно, затмит Люси и, возможно, отобьет у нее несколько поклонников. Если б она заподозрила правду, то, разумеется, не позволила бы, чтобы Люси видели в обществе ее кузины.

Джонатан, однако, был рад видеть, что юный Колин Мэттьюз, его сосед, сопровождавший его сегодня, все это время не сводил глаз с совершенно не обращавшей на него внимания Люси и явно не замечал присутствия Миранды Дрейк. Конечно, Миранда вряд ли могла сильно заинтересоваться каким-то молокососом, но с особами такого рода никогда нельзя знать наверняка. Ей может показаться забавным завлечь юнца в свои сети, особенно, если она будет знать, что это разозлит его.

Прежде чем его юный друг смог угодить в сети этой вертихвостки, — хотя она, надо признать, пока не делала попыток привлечь его внимание, но Джонатан опасался, что это может произойти в любой момент, — он сослался на необходимость подъехать в другое место и отвел своего спутника от грозившей ему опасности. Он горячо надеялся, что эта постаскушка не сделает у Олмака ничего такого, за что могут осудить ее, а заодно и Люси, которая приходится ей кузиной.

Он был вынужден признать, что до настоящего времени Миранда была в высшей степени осторожна в своих знакомствах и не рисковала тем, что кто-либо из знакомых мог ее увидеть. Как она умудрялась находить этих типов, будучи новичком в Лондоне, он мог только догадываться, но предполагал, что они сообщали о ней друг другу. Он не думал, что в доме кто-нибудь хоть в малейшей степени заподозрил, чем она занимается, когда ускользает для своих «встреч с деловым человеком».

Когда джентльмены удалились, Миранда почувствовала большое облегчение, так как опасалась, что недолго еще сумеет оставаться любезной с капитаном Мюрреем, потому что не забыла пока, с каким отвращением отзывался он о ее творчестве. Позже она, быть может, сумеет вежливо здороваться с ним, но не сейчас. Несмотря на то, что она сделала его героем своей книги, обладавшим его красивой внешностью, она все еще не могла успокоиться, вспоминая, как он обошелся с ней. Она понимала, что слишком чувствительно относится к этому, но до сих пор ей доводилось слышать о своих произведениях одни комплименты.

Если бы этот человек подверг критике то, что она написала, это было бы понятно, хотя и неприятно. Но она была почти уверена, что капитан не прочел ни строчки ни в одной из нее книг и не имеет ни малейшего представления, о чем они написаны. Он презирает ее только за то, что она вообще пишет романы. Такая фанатичная нетерпимость с его стороны была совершенно непереносима.

От облегчения, что он уехал, она стала необычно любезна с другими джентльменами, которые останавливались поприветствовать их во время прогулки, в результате чего целая куча поклонников умоляла ее оставить им хоть один танец завтра у Олмака. Люси, конечно же, не сумела скрыть чудесной новости о том, что княгиня Эстергази предложила Миранде приглашение, и на всех молодых джентльменов это произвело соответствующее впечатление.

Почти любая леди хорошего происхождения и с хорошими манерами могла бы получить приглашение от мягкосердечной леди Сефтон. Но, как и Люси, им было известно очень мало таких, кто завоевал благосклонность княгини, отчего особу, удостоенную этой благосклонности, следовало заметить и добиться ее внимания.