– Тем не менее попробуйте мне о ней рассказать.

– Поменяться ролями? Что ж, я думаю, именно это и было у меня на уме. – Он чуть подался вперед в шезлонге, материал натянулся и издал жалобный звук. – Ну, тогда слушайте. Вы знаете Пилмьюир?

– Не валяйте дурака.

– Да, глупый вопрос. Квартал Гарибальди в Пилмьюире?

– Гар-Би – самый гнусный район в городе, а может быть, и в стране.

– Там есть хорошие люди, но вы правы. Вот почему церковь послала туда социального работника.

– И у него начались неприятности.

– Возможно. – Отец Лири допил пиво. – Это была моя идея. Там есть общественный центр, только он был уже несколько месяцев как заперт. Я подумал, что мы могли бы открыть в нем молодежный клуб.

– Для католиков?

– И для протестантов тоже. – Он откинулся на спинку. – Даже для тех, кто не верит. В Гарибальди преимущественно протестанты, но там есть и католики. Мы заключили соглашение и собрали кое-какие деньги. Я знал, что руководить этим может не всякий, тут нужен по-настоящему динамичный лидер. – Он нанес удар по воздуху. – Кто-то, кто смог бы объединить две стороны.

«Миссия невыполнима», – подумал Ребус. Эта схема саморазрушится за десять секунд.

Не последней из проблем Гар-Би было непримиримое разделение между католиками и протестантами или отсутствие такового – это как посмотреть. Протестанты и католики жили на одних и тех же улицах, в одних и тех же многоэтажках. По большей части они жили в относительной гармонии и равной бедности. Но поскольку делать в районе практически было нечего, молодежь стремилась организоваться в противостоящие друг другу банды и развязать военные действия. Каждый год происходило по меньшей мере одно генеральное сражение, в которое приходилось вмешиваться полиция. Обычно это случалось в июле, обычно где-то вокруг двенадцатого числа[11], в святой для протестантов день.

– И вы призвали на помощь спецназ? – спросил Ребус. Отец Лири не сразу оценил шутку.

– Ни в коем случае, – ответил он. – Мы нашли молодого человека, самого обычного, но у него есть внутренняя сила. – Его кулак рассек воздух. – Духовная сила. Сначала это был сплошной кошмар. В клуб никто не ходил, зато окна били исправно – не успевали вставлять заново, все исписано пуще прежнего, только теперь еще с личными оскорблениями. Но потом начался прорыв. Казалось, чудо свершилось. Посещаемость стала расти, причем с обеих сторон.

– И что же случилось?

Плечи отца Лири обвисли.

– Как-то все пошло не туда. Я-то мечтал привлечь ребят к спорту, может, создать свою футбольную команду, что-нибудь в этом роде. Мы купили форму и подали заявку в местную лигу. Но ребятам все это было не нужно. Они приходили и часами ошивались в клубе, остальное их не интересовало. Да и о балансе говорить теперь не приходится – католики прекратили вступать в клуб. А из прежних большинство перестало ходить. – Он посмотрел на Ребуса. – Не подумайте, что я просто ищу себе оправданий.

Ребус кивнул:

– Клуб захватили протестантские банды?

– Я этого не говорил.

– Очень похоже на то. А что же этот ваш социальный работник?

– Его зовут Питер Кейв. Он по-прежнему туда ходит, на мой взгляд слишком часто.

– Все равно пока я не вижу проблемы.

Вообще-то, проблему он видел, только предпочитал, чтобы ему о ней сказали прямо.

– Джон, я общался с людьми и там, и в других частях Пилмьюира. Банды не стали ни лучше, ни хуже, только теперь они объединили усилия и поделили сферы влияния. В результате они теперь лучше организованы: вместо потасовок устраивают в клубе собрания и перекраивают территорию.

– Ну, хоть не торчат на улицах.

Отец Лири не улыбнулся.

– Так возьмите и закройте ваш молодежный клуб.

– Легко сказать. Для начала выглядеть это будет неважно. И разве это решит что-нибудь?

– А с мистером Кейвом вы говорили?

– Он меня не слушает. Его как подменили. Это-то и беспокоит меня больше всего.

– Прогоните его.

Отец Лири сердито затряс головой:

– Он мирской человек, Джон. Я не могу ему приказывать. Мы сократили финансирование клуба, но деньги на содержание откуда-то поступают.

– Откуда?

– Я не знаю.

– Много?

– Да много-то и не нужно.

– И чего же вы хотите от меня?

Ребус долго пытался удержать себя от этого вопроса.

Отец Лири снова устало улыбнулся ему:

– Откровенно говоря, я не знаю. Может быть, мне просто нужно было кому-нибудь об этом рассказать.

– Не морочьте мне голову. Вы хотите, чтобы я туда съездил.

– Только если сами захотите.

Теперь пришел черед улыбаться Ребусу.

– Я бывал в местах и поприветливее.

– Но и в местах похуже.

– Я вам и про половину из них не рассказал, святой отец.

Ребус допил пиво.

– Еще?

Он покачал головой.

– Здесь так хорошо и тихо, верно?

Отец Лири кивнул:

– Вот в чем прелесть Эдинбурга – спокойное местечко всегда где-нибудь неподалеку.

– Так же как и беспокойное. Спасибо за пиво. – Ребус поднялся.

– А ваша команда вчера выиграла.

– С чего вы взяли, что я болею за «Хартс»?

– Они же протестанты? И вы тоже протестант.

– Сгинь, нечисть протестантская, – рассмеялся Ребус.

Отец Лири поднялся на ноги. Морщась от боли, распрямил спину. Он намеренно демонстрировал свою немочь. Что взять со старика?

– Что касается Гар-Би, Джон, – сказал он, широко разводя руки, – то я целиком в ваших руках.

«Как гвозди, – подумал Ребус, – как гвоздь столярный ты в моих руках».

В понедельник утром Ребус снова был на службе – в кабинете старшего суперинтенданта.

Фермер Уотсон лично разливал кофе себе и старшему инспектору Лодердейлу. Ребус отказался. Он в последнее время пил только декафеинизированный, а Фермер даже слова такого не знал.

– Ну и вечерок выдался в субботу, – сказал Фермер, протягивая Лодердейлу захватанную кружку. Лодердейл принялся незаметно большим пальцем стирать с кромки темные пятна. – Кстати, как ты себя чувствуешь, Джон, получше?

– Гораздо лучше, сэр, спасибо, – сказал Ребус и глазом не моргнув.

– Чтобы такие – и прямо под зданием муниципалитета!

– Да, сэр.

– Так что у нас есть?

Настала очередь вступить в разговор и Лодердейлу.

– У жертвы семь пулевых ранений; стреляли, похоже, из револьвера калибра девять миллиметров. К концу дня поступят результаты баллистической экспертизы. Доктор Курт говорит, что смертельным оказался выстрел в голову – последняя пуля. Его заставили помучиться. – Лодердейл отхлебнул кофе (кромку он уже очистил).

Дальше по коридору развернули оперативный штаб для расследования убийства, ответственным назначили Лодердейла. Поэтому сегодня на нем был его лучший костюм. Предстояло общаться с прессой и, может быть, раз или два мелькнуть на экране телевизора. Лодердейл явился в полной готовности. Ребус с удовольствием опрокинул бы кружку кофе на сиреневую рубашку и галстук с «турецкими огурцами».

– Какие мысли, Джон? – спросил Фермер Уотсон. – Кто-то вроде бы упоминал шестерной комплект.

– Да, сэр, в Северной Ирландии так обычно карают провинившихся.

– Я слыхал про коленную чашечку.

Ребус кивнул:

– За небольшие провинности простреливают локти и голеностопные суставы. За серьезные проступки – колени. И наконец, шесть выстрелов подряд – в оба локтя, обе голени, оба колена.

– Ты хорошо осведомлен.

– Я служил в армии, сэр. До сих пор интересуюсь этими делами.

– И в Ольстере был?

Ребус задумчиво кивнул:

– В самом начале.

Старший инспектор Лодердейл осторожно поставил кружку на столешницу.

– Но ведь обычно они провинившегося не убивают?

– Обычно не убивают.

На несколько секунд в кабинете воцарилось молчание, которое нарушил Фермер.

– Карательный отряд ИРА? Здесь, у нас?