Открыв ее, они оказались в крошечной спальне, где царил идеальный порядок. Размеры комнаты не превышали десять на восемь футов, но она вмещала узкую кровать, шкаф, комод, письменный стол и стул. На комоде стоял музыкальный центр с колонками. Кровать была застлана, все лежало на своих местах.
– Это вы навели здесь порядок?
Мердок отрицательно покачал головой:
– Билли сам всегда всюду убирал. Вы еще посмотрите кухню.
– У вас есть фотография Билли? – спросил Ребус.
– Может, и есть с какой-то из наших вечеринок. Хотите посмотреть?
– Мне будет достаточно одной – лучшей.
– Тогда сейчас принесу.
– Спасибо.
Когда Мердок ушел, в спальню к Ребусу протиснулась Шивон. До этого момента она была вынуждена стоять в коридоре за дверью.
– Какие соображения?
– Невротическая чистота, – сказала она (комментарий человека, чья собственная квартира выглядит как нечто среднее между пиццерией и бачком для сбора стеклотары).
Но Ребус разглядывал стены. Над кроватью висел вымпел «Хартс» и Юнион Джек, на который по центру была наложена Красная рука Ольстера[19]. Над ней слова: «Не сдадимся», а ниже буквы РППЖ. Даже Шивон Кларк знала, что означает эта аббревиатура.
– Римский папа пошел в жопу, – пробормотала она.
Мердок вернулся. Он не попытался протиснуться в узкое пространство между кроватью и шкафом, в итоге остался в дверях и протянул фотографию Шивон Кларк, которая передала ее Ребусу. С фотографии смотрел молодой человек, делано улыбающийся в камеру. За ним была видна высоко поднятая банка пива, словно кто-то собирался вылить ее ему на голову.
– Это лучшее, что у нас есть, – извиняющимся тоном сказал Мердок.
– Спасибо, мистер Мердок.
Ребус был почти уверен. Почти.
– У Билли была татуировка?
– Да, на руке. Вроде тех, какие делают безбашенные юнцы.
Ребус кивнул. Они разослали сведения о татуировке и ожидали быстрых результатов.
– Я, вообще-то, ее толком и не видел, эту татуировку, – продолжал Мердок, – а сам Билли никогда об этом не говорил.
В дверном проеме рядом с Мердоком появилась Милли. Она избавилась от спального мешка, и теперь на ней была длинная футболка, прикрывавшая сверху голые ноги. Она обняла Мердока за талию.
– Я помню эту татуировку, – сказала она. – SaS. Большие «S», маленькая «а».
– Он вам никогда не говорил, что это значит?
Она покачала головой. Ее глаза повлажнели от слез.
– Это он, да? Это его вы нашли мертвым?
Ребус постарался дать уклончивый ответ, но выражение лица выдало его. Милли начала всхлипывать, и Мердок обнял ее, прижал к себе. Шивон Кларк вытащила несколько кассет из ящика комода и принялась их разглядывать. Без слов протянула их Ребусу. Это были песни оранжистов[20], песни о борьбе в Ольстере. Их названия говорили сами за себя: «„Кушак“ и другие хиты»[21], «Марши времен короля Билли»[22], «Мы не сдадимся». Он сунул в карман одну из кассет.
Они внимательно осмотрели комнату Билли Каннингема, но ничего не нашли, если не считать недавно полученного письма от матери. Адреса на письме не было, но имелась почтовая марка Глазго, а Милли вспомнила, что Билли говорил: он родом из Хиллхеда[23]. Что ж, решили они, пусть Глазго с этим и разбирается. Пусть преподнесут эту новость ничего не подозревающему семейству.
В одном из ящиков комода Шивон Кларк нашла программку Фринджа. Там была обычная дребедень – «Вечеринки у Абигейл»[24] и «Последняя лента Крэппа»[25], ревю под названием «Оргия юных эльзасцев» и юмористические советы о том, как избавиться от лондонской хандры.
– Он отметил одно из представлений, – сказала Кларк.
Да, так оно и было – музыкальное действо в стиле кантри-и-вестерн в салуне «Быстрый шланг». Это представление давалось в течение трех вечеров в самом начале фестиваля.
– В его коллекции нет музыки кантри, – заметила Кларк.
– Это делает честь его вкусу.
По пути в отделение он засунул в древнюю магнитолу своей машины орнажистскую пленку.
Пленка проигрывалась медленно, отчего настроение у Ребуса стало еще мрачнее. Ребус и раньше слышал такие штуки, но больше чем на несколько секунд его не хватало. Песни о короле Билли и подмастерьях, о битве на реке Бойн и славной победе 1690 года, песни об изгнании католиков и о готовности Ольстера сражаться до конца. У певца не было ничего, кроме дребезжащего вибрато, какое частенько слышишь в пабах. Аккомпанировали ему аккордеон, барабан и изредка флейта. Только оранжистский военный оркестр мог заставить флейту звучать воинственно. Военный оркестр да еще Иэн Андерсон из группы «Джетро Талл». Ребус вспомнил, что уже лет сто не слушал «Талл». Все, что угодно, лучше, чем эти песни… Ему пришло на ум слово «ненависть», но он от него отказался. Желчи в словах не было, только упрямое нежелание идти на компромисс, хоть в чем-то уступить, признать, что времена изменились, что на дворе не 1690-е, а 1990-е. Это какие же шоры надо надеть на глаза, чтобы ничего не видеть впереди и жить только далеким прошлым!
– Ужас в том, – сказала Шивон Кларк, – что эти мелодии страшно прилипчивые.
– Да-да, – ответил Ребус, – фанатизм – штука заразная.
Всю дорогу до Сент-Леонардс он насвистывал мелодии «Джетро Талл».
Лодердейл организовал пресс-конференцию и хотел знать, что известно Ребусу.
– Я не уверен, – услышал ответ Лодердейл. – Не на все сто.
– А насколько?
– На девяносто – девяносто пять.
Лодердейл задумался.
– Так мне стоит что-нибудь сказать по этому поводу?
– Это вам решать, сэр. Криминалисты уже выехали снимать отпечатки в квартире. Скоро все выяснится.
Одна из проблем с опознанием убитого состояла в том, что последний смертельный выстрел разнес половину лица – пуля вошла в шею сзади и раздробила челюсть. Как сказал доктор Курт, опознание придется проводить, закрыв нижнюю часть лица и показывая друзьям или родственникам верхнюю. Но будет ли этого достаточно? До сегодняшнего возможного прорыва они могли рассчитывать только на опознание по зубам. Но судмедэксперт сказал, что полость рта сильно повреждена, а те зубоврачебные работы, которые еще можно распознать, настолько рутинны, что их мог делать кто угодно и ни один дантист не смог бы с уверенностью под ними подписаться.
Ребус попросил размножить фотографию с вечеринки и копию отправил в Глазго с соответствующими комментариями. После чего пошел послушать пресс-конференцию Лодердейла.
Старший инспектор Лодердейл любил вступать в словесные дуэли с прессой. Но сегодня он, против обыкновения, нервничал. Возможно, из-за того, что аудитория была больше, чем всегда. Откуда ни возьмись появились старший суперинтендант Уотсон и старший инспектор Килпатрик, тоже пришли послушать. У обоих были неестественно красные лица, не иначе как от виски. Журналисты старались найти место поближе к Лодердейлу, полицейские встали позади. Килпатрик увидел Ребуса и протиснулся к нему.
– Так что – возможно, идентификация состоялась? – шепотом спросил он.
– Возможно.
– Так наркотики или ИРА?
На его лице застыла ироническая улыбка. Не то чтобы он ждал ответа, просто выпил виски, потянуло на разговоры. Но у Ребуса был ответ.
– Если это не ИРА, – сказал он, – то другая шайка-лейка.
АОО, ОДС, БСО, СО[26]… перечислять не имело смысла. «О» в каждом из сокращений обозначало Ольстер. Все это запрещенные протестантские организации. Килпатрик чуть качнулся назад. На его лице было написано множество вопросов, которые рвались наружу через налитые кровью сосуды, окрасившие багрянцем нос и щеки. Лицо выпивохи. Ребус повидал их немало – достаточно иногда вечером на себя посмотреть в зеркало.
