Приходченко о своих психологических экзерсисах она говорить не стала, иначе он решил бы, что у нее совсем крыша съехала. Как там у Станиславского? «Не верю»? Очень плохо, если, глядя на нее, кто-нибудь скажет так же. С утра ей нужно в «Париж» – она там хозяйка, и дел, как у всякой хозяйки, у нее невпроворот. Хорошо, что этот «Париж» только открылся – настоящую владелицу знала только управляющая Инна Евгеньевна. С ней Наталья и Банников поговорили сами, без посторонних. Инна нанимала персонал, ставила на ноги хозяйство в каждом приобретении семьи Антипенко и своей высокооплачиваемой работой очень дорожила. Впрочем, торчать там целыми днями ее никто не просил – достаточно просто наезжать. Даст Бог, под опытным руководством Инны Катя за месяц отсутствия хозяйки не наломает никаких дров. А может быть, все закончится гораздо раньше и она вернется к своему привычному образу жизни, к своей настоящей работе. Она вздохнула. То, что она здесь и сейчас, – и есть ее работа. И ее необходимо сделать хорошо. Иначе не стоило и начинать.

– Кабанников, ты не спишь?

– Ты же крутишься, как кобель в лодке, и раскладушкой скрипишь. Может, я тебя в кухню выгоню? Сколько можно по чужим раскладушкам спать? Иди, Игореша, к себе домой.

– Бесчеловечный ты все-таки до крайности, Предбанников. Лучшего друга ночью из дому гонишь. Жену тоже извести собрался. Нехороший ты человек.

– Зато ты у нас очень добрый. Никому отказать не можешь! Девушкам головы морочишь, а потом по всему городу прячешься.

– Ну достала она меня, пойми! Сегодня к дому подхожу, а она уже там. Еле ноги унес. На этой неделе только два дня дома ночевал. И то дергался – окна зашторил, свет включить боялся.

– Вот это любовь! – с чувством сказал Банников. – Может, и правда женился бы ты на ней? И где ты только таких берешь?

– У следачки она сидела, а я зашел как раз, – со вздохом признался Лысенко, и раскладушка тоже вздохнула. – Черт меня принес, не иначе. Она и говорит: «Проводите меня, товарищ капитан, я одна по темноте ходить боюсь». Да ни хрена она вообще не боится! Караулит меня в темных подворотнях. Я же говорю, маньячка.

– А чего ты к Катерине не попросился пожить? У нее же хата осталась пустая?

– Держи карман шире! – язвительно ответил измученный женской любовью капитан. – Не ты один такой умный. Бухин тоже шустрый, как сперматозоид. Он первый подсуетился, у него, похоже, медовый месяц.

– Все, спать, – приказал Банников. – Завтра будет тяжелый день.

– Завтра будет тяжелый день, – задумчиво пробормотал Саша, поворачивая бра так, чтобы лампочка не светила Даше в лицо.

– А почему? – тут же живо поинтересовалась она и открыла глаза.

– Я думал, ты спишь.

– Заснешь тут с тобой! – Она потянула на себя одеяло. – Я тебя люблю.

– Я тебя тоже люблю, Дашка, ужасно. Даш, а какую ты фамилию после свадьбы брать будешь? – вдруг озаботился он.

– Мужа, конечно, – удивилась она. – Жена всегда фамилию мужа должна брать.

– Ну, это предрассудки. Все должно быть по желанию. Если ты мою фамилию не захочешь, то я пойму. У меня ведь фамилия такая… некрасивая.

– Сашка, ты чего? – Она легонько пнула его под одеялом. – Дурачок ты! По-моему, нормальная фамилия. А если дослужишься до генерала, то вообще класс! Генерал Бухин, – важно протянула она и легонько прыснула. – По-моему, звучит. Отличная просто фамилия.

– Отличная от других, – пробормотал Бухин. – Вдруг ты стесняться будешь?

– Вот пристал! Если хочешь, можешь мою фамилию взять. Генерал Серегин. Тоже звучит.

– Ну… несолидно мужчине это… В отделе дразнить будут.

– Тогда не морочь мне голову! – Даша пристроилась к нему на плечо. – Солидно, не солидно! Нормальная фамилия. И имя хорошее. Мое любимое. Мальчика мы тоже Сашей назовем. Хорошо?

– А если девочка?

– Все равно Сашей!

– Дашка, ты с меня все одеяло стянула!

– А это чтобы ты глупостей не говорил! Вот у нас в группе девушка была Гарбуз.

– Ну и что? Нормальная фамилия. Украинская.

– Фамилия-то, может, украинская, но звали ее Кармен. Кармен Гарбуз. Папаша ее клубом заведовал в каком-то поселке, подвинулся на культуре и назвал дочь Кармен. Вот это я понимаю! А ты всего лишь Бухин. И то Саша. А не Хосе какой-нибудь. Хосе Бухин! Отдай! Это мое одеяло!

– А мое тогда где?

– А у тебя одеяла не было! Ты его приносил? Не приносил! А это одеяло женское, розовое. Значит, мое! А фамилию можно сменить на любую, какую хочешь. Я статью в журнале читала, там у одного типа была фамилия Дурило. Так он ее сменил на Царь.

– Нужно было через черточку. Так лучше. Дурило-Царь.

Дашка засмеялась.

– Ну и ты можешь быть Бухин-Серегин.

– Это примерно как Дурило-Царь. Даш, мы сегодня спать будем?

– Ты сам первый начал!

Он притянул ее к себе и поцеловал в душистые блестящие волосы.

– Дашка, ты такая красивая! И что ты во мне нашла?

– Ты самый лучший, – сообщила она, удобнее устраиваясь рядом. – Самый-самый! – пробормотала она. – Такая кровать у вашей Катерины мягкая… – Сон неумолимо смежал ей веки, но спать было так жалко, когда можно было еще поговорить с любимым человеком, пусть даже о таких пустяках, как фамилия Дурило-Царь!

Кровать у Кати Скрипковской в самом деле была хороша. Эту кровать с ортопедическим матрасом мама подарила Кате на день рождения, зная, как дочь выматывается на работе и как ей необходим полноценный отдых. Ну и с дальним прицелом, конечно. Матери Кати, впрочем, как и всякой другой матери, очень хотелось, чтобы дочь устроила личную жизнь и вышла замуж. Кровать на это каким-то образом намекала. Знала бы Катина мама, что на этой кровати переночевало уже столько посторонних, абсолютно не способствующих матримониальному счастью дочери людей – сначала капитан Лысенко с майором Банниковым, теперь вот старший лейтенант Бухин с невестой… Кровать тоже была ужасно удивлена обилию меняющихся хозяев. Хотя это была совсем молодая кровать, и опыта ей недоставало. Вот диван, стоявший в Катиной гостиной, действительно мог порассказать историй; чего он только не перевидал на своем долгом диванном веку! Он хорошо помнил и Катиных родителей, и бабушку с дедушкой, и еще много разных людей – и родственников, и абсолютно случайных, которые находили приют в его несколько раз менявших обивку объятиях.

Этот март почему-то был совершенно бессонным месяцем. В голых колышущихся ветках висела безупречно круглая, яркая, как фонарь, луна. Даша уснула, повернулась на бок и обняла руками подушку. Саша задернул шторы, чтобы луна не мешала любимой. Интересно, как там Катерина? И что будет завтра? Он на цыпочках подошел к шкафу и извлек оттуда толстую тетрадь. Это были стихи, которые Даша стеснялась ему показывать, и он читал их тайком. Он сам в школе писал стихи, но их точно лучше не показывать. Какие-то ходульные, надуманные. Вот у Дашки другое дело. Он тихонько вернулся в кровать, отвоевал себе кусочек одеяла, и…

Он осторожно покосился на спящую Дашу и перевернул страницу.