– Осторожнее, осторожнее! Чего вы все руками лапаете? Катька, сломают тебе его!

Катя Скрипковская восторженно вертела в руках подарок – новенький мобильный телефон. Телефончик был замечательный, просто мечта – тоненький, почти плоский, с большим цветным дисплеем, выдвижной клавиатурой, кучей всевозможных функций и даже видеокамерой.

– Это то, на что мы собрали? – шепотом поинтересовался подполковник.

– Тише! Чего вы в самом деле, Степан Варфоломеич? Завидно?

– Да видел я, сколько такая штука стоит. Колись быстро, махинатор, где взял?

– Где взял, где взял… Ну, не украл же! По знакомству достал. Конфискат. Хороший, новый. Даже с коробкой и паспортом. Себе не оставил, вот Катюхе от нас в подарок принес.

– А денежки куда девал?

– Ну, Степан Варфоломеич! – задохнулся капитан от незаслуженной обиды. – Вы что, думаете, прикарманил я ваши денежки? По сколько все сдавали? – Капитан полез в карман и извлек жеваную бумажку. – Вот – сколько собрали, а вот – сколько потратил. Да! Потратил я даже больше! Цветы купил, коробку конфет, пузырек шипучки, четыре бутылки водки, колбаски… Смотрите! – тыкал он бумаженцией в сторону начальства. – Считайте!

– Ну все, все, – успокоительно гудел Шатлыгин. – Все!

– И, между прочим, за этот телефон еще проставился, – никак не унимался Лысенко. – На свои кровные проставился! Хотя мог сделать морду ящиком и забрать, за все, что они мне лично были должны! Но я, между прочим, честный человек, и все это знают…

– Хорошо, хорошо! Честный!

– Так, быстренько садимся! – громко объявил Бурсевич, с гордостью оглядывая старательно накрытый и украшенный им стол – собственно, три канцелярских стола, выдвинутых на середину комнаты и составленных вместе. – Катенька, сегодня сюда!

Лейтенант Скрипковская, порозовевшая от избытка мужского внимания всего собравшегося отдела, смущенно села во главе стола, рядом с букетом ярко-красных тюльпанов. Место, хоть и почетное, было ужасно неудобным – ноги упирались в тумбу, – и Катя пристроилась бочком, как в былое время усаживались в дамском седле наездницы, поэтому дожившие-таки до этого дня колготки были замечательно видны.

– Ножки-то, – добродушно протянул Шатлыгин, отечески поглядывая на сияющую от такого обилия внимания единственную женщину отдела, – ножки-то какие!

Всем отделом выпили за милую даму, потом снова налили и выпили, потому как известно – между первой и второй… И снова налили, и снова выпили. Бухин, после суток дежурства по городу попытавшийся отвертеться от очередного тоста «за проникновение женщин во все сферы правовой деятельности», спросил Лысенко о новой разработке, для которой тот безуспешно подбирал кандидатуру.

– Нет, Сашок, не нашли. И чтоб красивая, и надежная, и толковая… Сам понимаешь, что одним махом какая-нибудь дебилка все дело завалить может! Черт-те кого мне предлагали: то наружницу, считай бабку пенсионного возраста, то практикантку толковую из секретариата. Специально вчера поехал посмотрел. Как увидел я эту практикантку! Бежал, все оглядывался, боялся, что догонит. Может, она в чем-то и толковая, но – на личике горох молотили, шестьдесят последнего размера жопа и ножки, как у рояля… В мини-юбке. Что? А, давайте, давайте! Бухину не забывайте наливать. Вот у Катерины ножки… А что? – Он внезапно завертел головой. – И все остальное очень даже ничего! И голова на месте! Кабанников! Слушай, мне такая трезвая мысль сейчас в голову пришла…

– Такая мысль только в пьяную голову могла прийти. Конечно, Катерина, кто ж еще! И всех фигурантов знает, и чего от кого ожидать можно… Правда, при этом мы человека из отдела теряем… Ну ничего, заменим как-нибудь. Да, идейка неплохая, неплохая…

– Бухин, ты ж после суток. Ты чего домой не поехал? Катерину поздравить хотел? Ну и все, иди! Ты небось еще к зазнобе своей сейчас поедешь? Езжай, а то толку от тебя никакого – спишь на ходу и место рабочее занимаешь.

Лысенко, Банников, Бухин и Скрипковская покинули бурно празднующий отдел и уединились в пустующем кабинете. Из мебели тут остались только два стула; на одном из них Бухин сейчас и пытался уснуть.

– Что? Уже сбежали? – В дверь просунулась голова подполковника Шатлыгина. Черные брови сурово сдвинулись. – Отрываетесь от коллектива?

– Коллектив и без нас отрывается. Степан Варфоломеич, мне вот тут мысля хорошая пришла. Садитесь. Катерина, сиди! Ты что, в такой день! Бухин, отдай стул и иди наконец домой!

– Ну что ж… Мысля, как ты говоришь, однако, хорошая… – высказал свое мнение подполковник. – Квартирку подходящую найдем. Приоденем девочку… Вон, у Марьи Васильевны, у Камышевой, шуба хорошая, богатая есть. Попросим!

– Степан Варфоломеич! – возмутился Лысенко. – Какая там у Камышевой шуба? Это та, что из козлика, облезлая, что ли?

– Из козлика или не из козлика, а никакая не облезлая, вид хороший. А если даже из козлика, то что? Плохая, что ли? Не греет?

– Не плохая, а дешевая. По нашей версии Катерина кто? Шуба должна быть по меньшей мере песцовая или из чернобурки. А еще лучше норковая.

– Да… Если тебя, Игорек, послушать, то уж лучше лета подождать. Дешевле выйдет. Нам на эту операцию лишних денег никто не даст. Тут хоть бы на перчатки выделили, а ты говоришь – шуба! Самим как-то придется… Может, в вещдоках что-нибудь подходящее есть?

– Ага, с восемью дырками от автоматной очереди.

– Тебе что ни предложи, все не так! И чем тебе камышевская шуба плоха?

– Во-первых, Камышева ее не даст, или я плохо Машку знаю. Во-вторых, это все-таки козлик, причем козлик не новый. Старый козел, одним словом. А в-третьих, вы посмотрите на Катерину, а потом пойдите и посмотрите на Камышеву. Сравнили: слона и… трепетную лань!

Трепетная лань подала голос:

– Ушить немножко можно, Игорь Анатольич.

– Ушивать она уж точно не даст. – Банников покачал головой. – Или даст? Может, Игорек, на разведку сходишь? А вдруг у нее сегодня настроение хорошее?

– У нее всегда настроение хорошее, – заверил Лысенко. – Ну что ж, сходить-то можно. Кать, дашь из своего букета цветочек?

Марья Васильевна Камышева сегодня и впрямь была в прекрасном расположении духа. Их отдел тоже уже успел и выпить, и закусить в честь праздника. Правда, у них преобладали как раз женщины, так что приход мужчин, да еще с цветочком и шоколадкой, был встречен взрывом энтузиазма. Марья Васильевна как раз демонстрировала сослуживцам подарок мужа – мобильный телефон, кокетливо висящий у нее на фирменном шнурке посреди роскошного бюста.

– И такой маленький! И, чтобы не замерз, в мороз его можно прямо в декольте прятать!

– В твое декольте, Машунь, можно полевую рацию спрятать, – галантно заметил Лысенко, протягивая Камышевой шоколадку и красный тюльпан. – Действительно, замечательно входит. Теперь покажи, как выходит. О! Ничего себе! Да, совсем забыл, зачем шел. Умеете вы, Марья Васильна, ошеломить, так сказать. С праздничком! Можно поцеловать в щечку?

– Лысенко, ты с чего это такой любезный? Или опять нужно чего без очереди?

– Мы просто поздравить тебя пришли, Маш, правда. – Банников протиснулся вперед. – Ручку поцеловать, поблагодарить за все, что ты для нас сделала…

– Это точно! – Лысенко куртуазно взял Машину отнюдь не маленькую ручку и поднес к губам. – А духи! Просто сказка! Мария, ты дивная женщина! С праздником!

Камышева растаяла.

– У вас что, своих баб нет, что вы к нам приперлись, – нежно проворковала она. – А, у вас Скрипковская, – вспомнила она. – Рыжая такая. И что вы ей подарили?

– Мобильник вот Игореша классный где-то достал…

Лысенко легонько пнул друга ногой.

– А, старье. Конфискат. До твоего, Машунь, как до Киева рачки. У тебя обалденный. Со вкусом, со вкусом вещь. И тебе к лицу очень. К глазам. То есть, я хотел сказать, к губной помаде.

Телефон действительно был ярко-красный, с легким металлическим отливом.

– Может, шубу наденешь? – предложил Лысенко. – Хочется глянуть, как он с шубой.