– Я понимаю. – Ольга судорожно глотала слезы. – Я все понимаю. Спрашивайте.

– А давайте я сейчас чаю по-своему заварю, – предложил Лысенко.

«А все-таки он обаятельный», – подумала Даша.

– Колька, подвинься! К плите пропустите меня. Кардамон у вас в хозяйстве имеется?

– Есть. – Ольга взяла с полки узкую длинную баночку. – Вот.

– Прекрасно. – Капитан потер руки. – Дайте мне чайник побольше и заварки тоже побольше. А то вон вас сколько!

Обстановка в одночасье каким-то волшебным образом разрядилась. Лысенко, обвязавшись фартуком, колдовал у плиты. Даша убирала грязную посуду и ставила чистые чашки.

– Даш, там в холодильнике еще колбасы и сыра возьми.

– Айн момент! – Лысенко исчез и сейчас же вернулся обратно с большой коробкой конфет. – Так где вы, Олечка, адрес этих самых колдунов злобных взяли, из газеты?

– Нет, не через газету… Это Даша у какой-то знакомой взяла.

– Так, Дарья, имя, фамилию и адрес знакомой, быстро! – Лысенко отобрал у Банникова блокнот.

– Это не моя знакомая, – растерялась Даша, – это Олина соседка. Она заходила муки занять… Или нет, сахара. Она врач. Здесь где-то живет, в этом подъезде. По-моему, на шестом.

– Отлично, далеко ходить не надо. Саша, дуй на шестой этаж. Как ее зовут, соседку эту?

– Вера Ивановна. Полная такая, симпатичная. Лет пятьдесят.

– Вы ее хорошо знаете? – обратился Банников к Ольге.

– Я ее совсем не знаю, – Ольга пожала плечами. – Мы всего год в этой квартире живем. Я только по лестничной площадке соседей…

– Понятно. Ситуация стандартная. Саш, иди на шестой и спроси эту Веру Ивановну, к примеру, можно аспирин маленькому ребенку давать или нет. Она, как врач, не удивится. Скажешь, что сосед. Она соседей тоже не всех знает. И посмотри на нее. А там видно будет.

Когда Бухин вернулся, все уже чаевничали.

– Ну что, видел ты эту самую Веру Ивановну? – спросил нетерпеливый Лысенко.

– Вы, наверное, будете удивлены, но такая Вера Ивановна в этом подъезде не живет. Ни на шестом, ни на каком другом. Конечно, кое-где хозяев не было…

– Как же так! – ахнула Дашка.

У Лысенко заблестели глаза. Банников удовлетворенно хлопнул по столу ладонью.

– Я почти уверен был, что это так.

– Катерина, я тебе еще гостя привел, не выгонишь? – Лысенко пропустил вперед невысокого, склонного к полноте мужчину. – Знакомься, Борис Васильевич Бурсевич. Пожрать и выпить осталось или Бухин с Банниковым раньше нас пришли?

– Обижаешь, Игорек. – Банников пожал протянутую руку. – Привет, Боря. Только вас и ждали. А будешь хамить, в следующий раз тебя ждать не будем.

– Здравствуй, Катюша. С днем рождения. Не узнаешь? Коля, прими к столу на всякий случай. – Он протянул Банникову сверток, в котором легко угадывалась бутылка.

– Дядя Боря! – обрадовалась Катя. – Это вы!

– Гость с бутылкой водки автоматически считается родственником, – заявил Лысенко. – Тем более что это коньяк!

– Ну, сразу «дядя», – усмехнулся Бурсевич. – Какие наши годы! Хотя я вот тоже поначалу твоему отцу «дядя» говорил. Ты смотри, Катюха, выросла-то как! Я помню, как ты в университет бегала. Отец говорил, в мединститут поступать будешь, а ты к нам. Ну, как служится?

– Хорошо служится, спасибо. Давайте все к столу.

– Ну, за хозяйку дома! С днем рождения! Тебе сколько сегодня стукнуло?

– Какие наши годы! – Катя повторила понравившееся ей выражение. – Ужасно рада, что вы все пришли.

– Боря, скажи нам начистоту, не под протокол, а просто под водочку, что там с этой покойницей, Ворониной, ведь не все чисто? Дело-то вы закрыли?

– Слушайте, ну хоть закусить дайте… А ты бы не закрыл? На земле ты, Игорь, никогда не работал? Каждый божий день – то кража, то угон, то малолетки со своими проблемами. Наркота, поножовщина, драки простые, драки семейные, драки праздничные со скидкой. А вчера, например, банду фальшивомонетчиков повязали.

– Это как? – встрепенулась Катя.

– А так. Двое пацанов – девяти и одиннадцати лет – стащили у родителей из заначки стодолларовую бумажку. Дома у них сканер и принтер – они и шлепали, пока бумага в пачке не кончилась. Потом ножницами порезали – аккуратно, между прочим, и пошли в обменку. Там их и прихватили. Стоят, ревут. Все книжки про Гарри Поттера, видите ли, хотели купить. Ну, сержантик и привел. Сначала хотел прогнать, да мало ли куда они еще пошли бы с бумагой этой.

– И что?

– Ну, не дело же на них заводить? На учет даже ставить не стали – пацаны хорошие, мордахи, знаешь, такие симпатичные, смышленые. Родители дали по заднице и домой увели. И так каждый день. А время-то все равно тратить, хоть и на пацанов. Ничего ведь не успеваешь… Так что, сам знаешь, если дело можно закрыть, а еще лучше совсем не заводить…

– Боря, ты нам зубы не заговаривай. Я тебя конкретно по делу Ворониной спросил.

– Мало у нас висяков, теперь еще и Воронина ваша! – рассердился Бурсевич. – Вы дело к себе забирайте, тогда и скажу тебе, Игорек, чисто или не чисто.

– Да видел я, Боря, читал. К тебе лично, Боря, претензий никаких, – расшаркался Лысенко. – Все грамотно. Начальству, конечно, виднее, самоубийство это или нет. А дело, похоже, и так к нам попадет. Хотя наше начальство на него тоже мимики строить будет. Но уж сильно Ольгу эту жалко. Она, дурочка, думает, что Воронину до самоубийства довела. В колдунов верит. И подружка Сашки нашего тоже переживает. А мы за своих сам знаешь, Боря… Ну что, мужики, давайте, наливайте. Даме – коньячок.

– Я лучше чего-нибудь другого, полегче. – Катя закрыла рюмку ладошкой. – Шампанское…

– Катерина, ты что! – Лысенко сделал страшные глаза. – Градус никогда понижать нельзя! У тебя голова потом болеть будет. Как ты с больной головой на работу? Мы тебе чуть-чуть, на донышко. А шампанское свое утром допьешь. Для тонуса.

– Ну, Катюха, удивила ты меня, – сказал Бурсевич. – Будь здорова! Расти большая! Чтоб звания тебе давали и чтоб личное, как говорится, счастье…

Катя едва пригубила рюмку и поставила ее обратно. Больше пить ей не хотелось.

– Ты, Боря, раз сюда пришел, так начистоту давай. Мама Катеринина спит, Бухин красавицу свою провожать пошел, так что посторонних ушей нет, – гнул свое Лысенко. – Чистое самоубийство, да? Классический случай? Записка и все такое. Читал я эту записочку, видел.

– Ну раз видел, тогда что ты ко мне пристаешь? Если все понимаешь, забирай это дело к себе и голову мне не морочь. У нас никто этим заниматься не будет. Не сегодня завтра сдадут в архив. Начальство сказало – самоубийство, значит, так оно и есть.

– Значит, так оно и есть… – протянул Лысенко. – Ладно! Укокошили эту вашу Воронину, тут и к бабке не ходи. Дверная ручка протерта была? Была. Это раз. На голове у трупа что? Гематома от удара тяжелым тупым предметом. Тяжелый тупой предмет искали? Ни хрена не искали. Это два. А ударилась она совсем другим местом, когда упала. Это три. И в акте экспертизы…

Бурсевич от обиды даже покраснел.

– Лысенко, ты такой умный, что аж противно! Хочется тебе это дело раскрутить? Раскручивай! В свободное от работы время.

– Боря, – совершенно трезвым голосом спросил капитана милиции Бориса Васильевича Бурсевича капитан милиции Игорь Анатольевич Лысенко. – Боря, ты веришь, что нам лишнего на свою задницу не надо? Черная магия, блин! Зараза какая-то голову всем морочит. И тебе в том числе. Ты нам поможешь? В свободное, так сказать, от работы время? Ты же на труп выезжал?

– Ну я, – вздохнул Бурсевич. – Вечно я с тобой, Лысенко, влипну в какую-нибудь историю…

– Кать, ты в черную магию веришь? – Саша Бухин откусил пирожок с мясом, отхлебнул солидный глоток чая с сахаром и блаженно откинулся на спинку стула. Хорошо, тепло. Чай крепкий, пирожок вкусный. Опера, как и волка, ноги кормят. Вот он с самого утра и бегал. А на улице сегодня как-то особенно мерзко – сыро, холодно, ветрено.