— А кому? — насторожился деряевец.

— Сказал там одному, чтоб припугнуть, — нашелся Линников. — Книгу он у меня выкрал. Я думал, припугну ЧК — может, отдаст.

— Вон он стоит, другой-то, — помогал Денисыч — добивался, видно, чтоб отпустили.

Деряевец обернулся к Мите, на которого указал пальцем задержанный, вгляделся в него и спросил в упор:

— Из бывших?

— Господами не были, — отвечал Митя. — Отец — из трудовой интеллигенции, трудом его жили.

— Что за труд такой?

— Отец учителем был.

Все, кто слышал разговор, засмеялись. Кто-то влез:

— Да они тут все учителя, видали? Вот за книгу-то и дерутся!

— Подозрительно мне ваше дело, — с важностью сказал деряевец. — Отойди в сторону, оба! Разбор с вами будет.

К Мите и Степану подошли двое с ружьями и взяли их под стражу.

К пассажирам, прошедшим досмотр, обратился сам Деряев, пожилой, плотный мужик, ничем не отличавшийся от других:

— Люди добрые! Комиссары-краснобаи из Москвы власти у нас в Протасове больше не имеют! Они хотели нам диктовать, как жить. Народу такая жизнь не нужна! Мы, мужики, построим сами, без столичных прохиндеев, счастливую жизнь! Долой народных кровопийцев — старых и новых!

И Деряееву требовалось хлопать. Хлопали вяло.

— Чтобы эту мечту сделать былью, нам нужна ваша подмога. В Посаде комиссары, в Малеевке — Чуня. Сами видите, враги со всех сторон. Дружина должна быть всякий час готова к отпору. Бойцам требуются жратва и одежа. Потому был учинен досмотр на выявление излишков. Этой меры оказалось мало. Нам требуются помощь и поддержка каждого из вас. Предлагаю вам добровольно, из мужицкой солидарности, поделиться имуществом с народной дружиной, которая борется за счастливую жизнь простого люда.

Толпа заволновалась.

— Что белые, что красные, что народные — все одна саранча!

— Саранча! Саранча! — как эхо прокатывалось по толпе. Одна из баб вскричала:

— Да мы от комиссаров бежим, потому как поборами замучены. Теперь вы за последнее хватаетесь!

Несколько отчаянных двинулись к оцеплению, намереваясь прорваться из кольца. Прохор стрельнул в воздух, и все опять замерли.

— Не хотите по-хорошему, тогда будет другой разговор с вами, — хмуро, с обидой сказал Деряев. — Оставляй здесь все имущество и расходись! За сопротивление — арест!

Началась потасовка с воплями, криками, визгами. Она продолжалась недолго. После того как деряевцы похватали сопротивлявшихся и увели их с пустыря, реквизиция прошла быстро. Задержанных для «разбора» отправили вместе с бунтарями в складской сарай неподалеку от вокзала.

Сарай был бревенчатый, добротный, с тяжелой дверью, без окон. Сидели в темноте. Какая-то вентиляция происходила, когда приводили новых арестантов. К вечеру пополнение прекратилось. В сарае росла духота. Начали высказываться опасения, что «разбора» сегодня не будет. Несколько мужиков, в том числе Митя, стали стучать в дверь. Охранники отозвались угрозами. Митя призвал:

— Мужики, будем стучать, пока не откроют! Будь что будет!

Однако другие капитулировали.

— Ведь сказали же, что постреляют тех, кто будет безобразить!

— Безобразить! — передразнил Митя. — Один за одним подохнем без кислорода в этой душегубке. Эй, есть смелые? Давай сюда! Надо, чтоб дверь ходуном ходила.

Лишь один смельчак объявился — Митин враг.

— Правильно ты говоришь. — поддержал Степан.

И заколотили в дверь вдвоем.

— Деряева давай сюда! Деряева! — кричал Митя.

С другой стороны в этот раз застучали прикладом. Все замерли. Охранник крикнул через дверь:

— А ну кончай! Пошли уже к Деряеву.

Сарай возбужденно загудел.

— Наша взяла! — оживился Степан и панибратски хлопнул Митю по плечу. Тот, ничего не сказав, отполз от двери — из-за кромешной тьмы по сараю легче было передвигаться на четвереньках.

— Ты чего устроил? — напустились на Линникова несколько мужиков.

— Пошли вы! — отмахнулся от них чекист и пополз к Ломанову.

— Ты куда?! — кричали у него за спиной. — Наломал дров — и в кусты?!

Степан нашел Митю в одном из дальних углов, где никого поблизости не было.

— Что-то я тебя не пойму, Ломанов, ты чего от двери теперь отсел? Деряев придет, первым делом спросит, кто звал?

— Пусть он придет сначала, там видно будет.

— А видно пусть будет — из-за чужих спин, верно?

— Мужики навалятся на Деряева лучше меня.

— Так ты что же, с таким расчетом и в дверь барабанил? — Степан дернулся от Мити и выкрикнул: — Эй мужики…

Митя не дал ему докончить — навалился на него, зажал рот ладонью и зашипел в лицо:

— Заткнись, дубина! Ты-то чего вылезаешь, чекист? Или сказать мужикам, как ты в Кирееве хлеб из амбаров изымал и целые семьи от старого до малого расстреливал?

Степан неистово задергался и вырвался.

— Ты что несешь? Какое еще Киреево?! Не был я никогда в Кирееве!

— И докажешь?

— Ну ты мразь, — выдохнул Линников и осел.

— Путаешь понятия, чекист. Мразь выбирает из двух зол большее. Я так никогда не делаю. И потому без надобности не заговорю о Кирееве. Я рационалист, Степа: выбираю из двух зол меньшее.

— Зачем тебе книга? — резко спросил Степан.

— Книга? — не сразу понял Митя. — Да ты, парень, того. Какой нормальный человек думает о книгах в нашем положении?!

— Тебе игумен сказал, что это за книга?

— Святая книга, старая, для монахов, монахом написана. Ты-то что к ней липнешь?

— А ты? За золото стараешься?

— Какое золото?! Откуда оно у немощного старика, испустившего дух в тюремном лазарете?

— Игумен умер?

— Умер.

— И сказал, где лежит книга, только тебе?

— Ну уж не знаю. Забрать ее — он просил меня.

— Почему — тебя?

— Потому что я был санитаром в том тюремном лазарете, ухаживал за ним. Все теперь понятно?

— И что ты за это получишь?

— Да ничего. Я выполняю волю умирающего, парень. Славный старик был. Душа у него болела. Попросил: отвези, Митенька, одну святую книгу в Пантелеймонов монастырь на Афон, а то она в земле сгниет.

— Ты, значит, чувствительный.

— Умирающие — моя слабость.

— Значит, игумен попросил тебя ни за что ни про что забрать книгу, а ты ему — пожалуйста? — не верил Линников. — Что тебе — делать нечего?

— Нечего, мой дорогой. Греция — страна культурная, поставленная цель — благородная. Что ж не взяться? Плохо сейчас с целями. А без них — безразличие одолевает.

— А то, что эта книга — краденная, тебе игумен не говорил? Благовещенский монастырь украл ее у одной гражданки, ее фамилия — Симакова. Тебя игумен послал за «Откровением огня», а меня — она. Вот какая карусель нас завертела, Ломанов. И смотри, что получилось: сейчас книга в твоем мешке, а мешок — у деряевцев. И из-за того, что ты, белая сволочь, не хотел меня слушать, книга Симаковой перейдет им. Соображаешь, что будет?

— Что? — не понял Митя.

— Соображаешь, что получится, если всему этому научатся бандиты?

— Чему научатся?

— Наукам всяким, умственным приемам. Каким монахи учились.

— Господи! Да пусть учатся! — воскликнул Митя. — Глядишь, ангелов больше станет.

— Каких ангелов?! Ты ничего не понимаешь! — вспылил Степан. — Знаешь, какая власть у них тогда будет?

Митя схватился за голову и захохотал.

— Ну комиссарик! Ну учудил! Это же надо так первобытно верить в книги!

— Ты ничего не понимаешь! — повторил Линников с досадой.

— А ты-то что понимаешь? — тешился Митя. — Ты сам-то эту книгу видел? Ты что себе вообразил — что кто-то прочтет ее и сразу какую-то власть над другими получит?

— Я эту власть не вообразил, я ее сам испытал. — И Степан рассказал Ломанову, как Симакова «отправила» его в Посад. — Когда я пришел первый раз в монастырь и увидел, что он разорен, меня прокололо чувство: «Откровение огня» — здесь, и я должен быть здесь! Рано или поздно эта книга попадет ко мне в руки. Это чувство было внушением Симаковой. Вот такая у нее власть.