В длинной узкой комнате стоял длинный стол, в противоположных концах которого сидели Андрей и Лариса. Лариса у выхода, а Андрей был заперт в самом «изголовье», для того чтобы обезопаситься от его «противоалкогольного» «занудливого» контроля. Нетрудно догадаться, что к моменту, когда Андрей «разрешил» рюмку водки Ларисе, она и без того уже была «в полном порядке».
Больно было за унизительное положение Андрея, потому что так было каждый день, за его спиной шла пьянка, и всем все было известно, и спектакль разыгрывался только ради него, которому по отведенной ему роли надлежало ничего не знать и не замечать. Лариса, теряя всякое чувство меры и вкуса, поднимала разрешенную ей рюмку и «кокетливо» кричала Андрею: «Андрюша, а теперь не нюхайте!» (то есть теперь от нее естественно и законно будет пахнуть алкоголем), при этом мужики-рабочие усмехались…
К тому времени Толя Солоницын — единственный актер на этом торжестве (именно его крупные планы доснимались в последний день) — уже благополучно спал в углу дивана. Он очень быстро пьянел. Где-то в середине пьянки он неожиданно продрал воспаленные глаза и заголосил свой любимый припев: «И с полей доносится «налей», — что означало, что он готов принять еще.
В тот вечер Андрей поднял только один тост: «За врагов!». Я думаю, что речь прежде всего шла о Рерберге (оператор, с которым Тарковский снял большинство своих фильмов, но на «Сталкере» разругался вдрызг. — Ф. Р.). Все загалдели, мол, «не надо об этом вспоминать». Но Андрей заявил, что надо, и вспомнил о том, как в прошлом году осенью вся съемочная группа уехала из Таллина (после брака пленки на первом «Сталкере») и они остались совсем одни: «Лара, Араик и я сидели, шел осенний дождь, и мы пили, и пили, и пили и боялись остановиться — так было страшно! Две тысячи метров брака пленки!..»
Тарковский снова и снова вспоминал, как они начинали ту же самую картину с нуля. Говорил о тех, кто так и не вернулся, и благодарил тех, кто снова, несмотря ни на что, пришел работать на картину. И он снял эту картину!
Андрей говорил о том, что на «Сталкере» окончательно перестал верить в понятие «русская интеллигентность», снова имея в виду Рерберга, и что все разговоры о единстве и понимании на «одном классовом уровне» оказались всего лишь «болтовней». Он сетовал, что «этот человек окончательно спился», и говорил, что ему в конце концов всех этих «предателей» жаль, потому что они потерялись, потеряли самих себя…
После всего этого Маша Чугунова в коридоре чуть ли не со слезами на глазах сказала мне о том, как Андрей не прав относительно Рерберга. Маша продолжала дружить с ним и уверяла меня, что Андрей не верит, что Рерберг — «это единственный человек, который его искренне любит и понимает» и что «даже к Ларисе он относится искренне, понимая, что она нужна Андрею как женское начало»… В этот момент Маша махнула рукой на дверь комнаты, за которой продолжалось торжество: «А там на самом деле всем на них совершенно наплевать: над ними все смеются… Что касается Ларисы, то это уже просто болезнь: стоит ей прийти на студию, так тут же — она, Араик и бутылка, и все это видят. А Рерберг страдает ужасно. Он потерял два года, ничего не снимает, потому что Андрей для него все. Порывается то письмо ему написать, то позвонить…»
…Домой мы возвращались вместе с Толей Солоницыным. Он был, что называется, «готов», и мы предлагали ему, как не раз бывало прежде, ехать ночевать к нам. Но он категорически отказался и все лепетал, что поедет домой к своей «няне» (так он называл свою вторую жену Свету), что совершенно с ней счастлив, что они живут в полной гармонии: «Ну, вот клеточка к клеточке… вы не представляете!..» А потом, перед тем как расстаться на «Киевской», плакал, что его дочь от первого брака Лариса прошла мимо него на студии «Молдова-фильм», не заметив…»
12 декабря Высоцкий вместе со своими коллегами по Театру на Таганке участвует в спектакле-концерте «В поисках жанра», который проходит в ДК завода имени Лихачева. Любимов игрой Высоцкого почему-то недоволен. Он сетует ему: «Берете, надеваете образ, не обращаетесь, не действуете…». Высоцкого эти слова крайне задели, он ищет поддержки у Валерия Золотухина. И тот, дабы успокоить коллегу, дарит ему книгу своих повестей «На Исток-речушку, к детству моему» с дарственной надписью: «Володя! Ближе человека «по музам, по судьбам» у меня нет, спасибо за дружбу, любящий тебя В. Золотухин».
А теперь перенесемся в Мордовию, в село Шейн-Майдан, где 12 декабря произошел поразительный случай: одна из тамошних жительниц сумела совладать в схватке с матерым волком. Героиню звали Антонина Трошева, в тот вечер она возвращалась домой с фермы, где кормила телят. Волк, видимо, учуял этот запах и напал на женщину неожиданно, вцепившись в валенок. Антонина поначалу решила, что это одна из деревенских собак, и попыталась на нее прикрикнуть. Но глянув повнимательней, вдруг с ужасом поняла — волк. А тот перестал рвать валенок и прыгнул ей прямо на грудь. Женщина упала на спину. Зверь метил в горло, но помешал платок, замотанный вокруг шеи. Пока он рвал его, Антонина сумела изловчиться, схватила зверя за челюсти и, разжав их, правой рукой схватила за язык. Волк мгновенно перестал дергаться, что позволило ей подняться на ноги. Зверь рычал, пятился назад, пытаясь освободиться от захвата, но его жертва уже пришла в себя и теперь не собиралась так просто отпускать хищника. Тем более гарантии, что волк убежит, у нее не было. Антонина попыталась позвать на помощь, но сколько ни кричала, никто не отозвался — дело-то было на краю деревни. Что делать? И тогда женщина… потащила волка к своему дому. А идти надо было полкилометра. Можете себе представить, каково ей было: рука-то в пасти у хищника, а тот, гад, рычит, упирается, мотает головой. И все же Антонина дотащила зверя до дома. В сенях нащупала деревянную лопату и стала что есть силы бить ею по голове волка. Била она так яростно, что черенок у лопаты вскоре сломался. Тогда она взяла тяжелый дверной засов и стала бить им. И убила-таки хищника. Вынуть руку из пасти зверя у самой Антонины уже не было сил, сделать это помогли соседи, которые прибежали, услышав шум борьбы. Вся эта история наглядно подтверждала хрестоматийные строчки про то, что «есть женщины в русских селеньях».
Александр Митта продолжает съемки фильма «Экипаж». Как мы помним, работа идет в салоне настоящего самолета, отогнанного в ремонтный ангар аэропорта Внуково. О том, с каким трудом даются эти съемки, свидетельствует письмо Митты, которое он написал 13 декабря директору 2-го творческого объединения. Цитирую:
«Группа не выполняет норм выработки, несмотря на все усилия. На это есть ряд причин:
1. Съемки происходят в самолете, где невозможна никакая заранее заготовленная схема света, каждый план освещается заново и с большими усилиями.
2. Метраж кадров из-за тесноты дробится.
3. В эпизоде занято 8–9 детей, четверо имеют возраст 4–5 лет, поэтому после обеда приходится менять характер съемок.
4. Съемки назначаются исходя из окончания смены к 23 часам — начало в 14 часов, а снимать можно только с 17 часов в ночное время. В 18 часов мы вынуждены давать перерыв на обед. Рабочее время сокращается.
5. 2,5–3 часа ежедневно за счет съемочного времени происходят переезды группы во Внуково и обратно.
6. Во Внуково все службы разбросаны на километры. Группе постоянно нужны консультанты по разным вопросам и технические специалисты. Между тем администрация на площадке не имеет своего транспорта. Тот, что есть, развозит по домам детей, а из-за этого постоянно назревают вынужденные простои внутри смены.
7. В творческом отношении плотность насыщения кадра из-за тесноты в салоне самолета лишает меня возможности пользоваться массовкой. Даже мельком появляющиеся персонажи выходят на крупный план и требуют актерского исполнения. Это создает проблему занятости актеров».
Владимир Меньшов, после вынужденного простоя, продолжает снимать «Москва слезам не верит». 12 декабря сняли эпизод первого появления Катерины и Людмилы в квартире профессора. А два следующих дня были посвящены съемкам самого сложного эпизода — соблазнение Рачковым Катерины. Помните, он заваливает ее на диван, она пытается сопротивляться, но он слишком настойчив, и в итоге… гаснет свет. Короче, кто делал, тот поймет. Съемки велись в 8-м павильоне с трех дня до двенадцати ночи. Причем, прежде чем начать снимать, долго репетировали, обсуждали, как сделать так, чтобы все происходящее не выглядело пошло. Как мы теперь знаем, получилось неплохо.
